Почему нам так нравится секс - Даймонд Джаред. Страница 26

Второе возражение признает, что менопауза может быть древним феноменом, однако отрицает, что она присуща только человеку. У многих или даже у большинства диких животных с возрастом фертильность снижается. Показано, что у многих видов млекопитающих и птиц значительная часть старых особей бесплодна. У макак-резусов и лабораторных мышей, живущих в вивариях и зоопарках, продолжительность жизни сильно увеличена по сравнению с дикими родичами благодаря хорошему питанию, медицинской помощи и полной защищенности от врагов. В этих условиях многие самки к старости становятся бесплодными. Отсюда некоторые биологи делают вывод, что менопауза у женщин — лишь частный случай широко распространенного в животном мире феномена. Чем бы он ни был вызван, его существование у многих видов означает, что в человеческой менопаузе нет ничего специфического, требующего отдельных объяснений.

Но одна ласточка не делает весны, и одна стерильная самка не делает менопаузу у животных нормой. Ни случайное бесплодие у старой самки на воле, ни закономерная стерильность животных с искусственно увеличенной в неволе продолжительностью жизни не превращают менопаузу в биологически значимый феномен у диких животных. Для этого нужно показать, что в какой-нибудь природной популяции существенная часть самок становится в определенном возрасте бесплодной и в таком состоянии проводит заметную часть своей жизни.

Наш собственный вид вполне отвечает этим требованиям, однако помимо человека данный феномен точно установлен лишь у одного или, может быть, двух видов животных. Один — это австралийские сумчатые мыши, у которых самцы (а не самки) демонстрируют нечто вроде менопаузы. Все самцы сумчатой мыши в течение очень короткого периода в августе становятся бесплодными и через пару недель умирают, оставляя популяцию, полностью состоящую из беременных самок. Однако в этом случае время жизни после «менопаузы» по сравнению с длиной всей жизни самца пренебрежимо мало. Так что сумчатые мыши демонстрируют вовсе не менопаузу, а скорее пример «взрывного размножения»: однократного репродуктивного усилия, за которым закономерно следует сначала бесплодие, а затем и смерть, как у лососей или столетника [23]. Более подходящий пример менопаузы у животных — дельфины гринды. Четверть всех взрослых самок гринд, добытых китобоями, находились, судя по состоянию их яичников, в постменопаузальном периоде. У самок гринд менопауза наступает приблизительно в возрасте 30–40 лет, и после этого они в среднем проживают еще не менее 14 лет, а могут и перевалить за 60.

Таким образом, менопауза как биологически значимый феномен — не исключительно человеческая особенность, она наблюдается по крайней мере у одного вида дельфинов. В поисках других возможных кандидатов стоило бы изучить с этой точки зрения косаток, а также некоторые другие виды китообразных.

В то же время старые самки, не утратившие фертильности, часто встречаются в хорошо изученных популяциях других долгоживущих видов млекопитающих — таких как шимпанзе, гориллы, павианы и слоны. Всем этим видам, да и многим другим, регулярная менопауза совершенно не свойственна. Например, 55-летняя слониха считается старой, поскольку 95 % слонов не доживают до этого возраста. Но способность к зачатию у такой слонихи всего вдвое меньше, чем у более молодых самок в полном расцвете сил.

Итак, менопауза — достаточно необычное явление в животном мире, чтобы ее возникновение у человека требовало специального объяснения. Мы определенно не унаследовали ее от гринд, поскольку наши и их предки разошлись более 50 млн лет назад. Между тем менопауза у человека должна была развиться в течение последних 7 млн лет, когда его предки отделились от предков шимпанзе и горилл, у которых менопауза отсутствует (или, по крайней мере, не является правилом).

Наконец, третье и последнее возражение признает менопаузу феноменом древним для человека, но необычным для животного мира. Однако, утверждают эти критики, его нет надобности объяснять, поскольку эта головоломка давно решена. Решение (говорят они) сокрыто в физиологическом механизме менопаузы. Дело в том, что запас яйцеклеток у женщины задан от рождения и в течение жизни не увеличивается. В каждом менструальном цикле одна или несколько яйцеклеток гибнут в ходе овуляции, но еще большее число яйцеклеток просто отмирает (это явление называется атрезия). К тому времени, когда женщина достигает 50-летнего возраста, большинство ее яйцеклеток уже истрачено. Оставшимся же яйцеклеткам тоже полвека от роду, их чувствительность к гормонам гипофиза неуклонно снижается, и, кроме того, их слишком мало, чтобы вырабатываемого ими эстрадиола хватило для запуска секреции гипофизарных гормонов.

Но против этого возражения есть сокрушительный контрдовод. Такое объяснение не то чтобы неверно — оно неполно. Да, непосредственная причина менопаузы у человека — старение яйцеклеток и оскудение их запаса. Но почему естественный отбор так запрограммировал организм женщины, что к сорока годам ее яйцеклетки становятся малочисленными и нечувствительными? Нет никакого закона природы, который запрещал бы женщинам иметь при рождении вдвое больше яйцеклеток, а самим клеткам — сохранять чувствительность к гормонам и после 50 лет. Яйцеклетки слонов, усатых китов и, возможно, альбатросов остаются жизнеспособными на протяжении как минимум 60 лет, а яйцеклетки черепах — еще дольше, так что и человеческие яйцеклетки в принципе могли бы быть столь же долговечными.

Фундаментальная причина неполноты третьего возражения — в том, что оно смешивает проксимальные (непосредственные) механизмы с конечными причинными объяснениями. Проксимальный механизм — это непосредственная причина, а конечное объяснение должно указывать на исходное звено в длинной цепочке факторов, приведших к этой непосредственной причине. Например, непосредственной причиной развода может стать то, что муж узнал о шашнях жены, однако конечным объяснением может оказаться хроническое равнодушие мужа и фундаментальная несовместимость пары, которые и подтолкнули жену к измене.

Физиологи и молекулярные биологи регулярно попадают в логическую ловушку, не принимая во внимание это различие — фундаментальное для биологии, истории и человеческого поведения. Физиология и молекулярная биология могут определить лишь проксимальные механизмы, конечные же объяснения способна дать только эволюционная биология. Простой пример: проксимальной причиной того, что южноамериканские лягушки-древолазы ядовиты, является их способность выделять смертельно опасное соединение — батрахотоксин. Однако молекулярный механизм лягушачьей ядовитости можно рассматривать как несущественную деталь, потому что другие ядовитые вещества работали бы не хуже. Конечное объяснение заключается в том, что древолазы в ходе эволюции приобрели способность вырабатывать яд для защиты от хищников, для которых эти маленькие существа были бы иначе легкой добычей [24].

Мы уже не раз отмечали в этой книге, что самые сложные вопросы человеческой сексуальности — это вопросы эволюционные, требующие конечных объяснений, а не указания на непосредственные физиологические механизмы. Да, нам нравится заниматься сексом, поскольку у наших женщин скрытая овуляция и они постоянно сексуально рецептивны, но почему у них в ходе эволюции развилась столь необычная репродуктивная особенность? Да, мужчины физиологически способны к лактации, но почему у них эволюционно не реализовалась эта возможность? Точно так же и в случае с менопаузой: тот прозаический факт, что годам к пятидесяти яйцеклетки у женщин растрачиваются и портятся, — это самая легкая часть загадки. Настоящий вопрос — в том, почему мы приобрели такую, казалось бы, саморазрушительную особенность репродуктивной физиологии.

Старение женской репродуктивной системы не стоит рассматривать отдельно от других проявлений старения. Наши глаза, почки, сердце и все остальные органы и ткани с возрастом дряхлеют. Однако старение органов — вовсе не неизбежный процесс. Или, во всяком случае, он необязательно должен протекать так быстро, как у человека: ведь органы некоторых черепах, моллюсков и других животных остаются в хорошем состоянии гораздо дольше, чем человеческие.