Верное сердце - Джеймс Саманта. Страница 58

Странное выражение появилось в его глазах – этому она не могла подобрать названия. Меховые покрывала были отброшены в сторону, его губы обожгли ее, словно клеймом… и на прощание один короткий поцелуй на гладкой поверхности ее живота.

– Береги себя… и моего ребенка.

Затем раздался звон шпор, стук каблуков, щелчок задвижки на двери… и затем все стихло.

Это оказалось выше ее сил. Сердце ее сжалось от боли и отчаяния. Что она наделала? Горячая слеза скользнула вниз по щеке, и Джиллиан вдруг разрыдалась горько и безутешно.

Слишком поздно она пожалела о своем безрассудстве и о своей глупой гордости. Натянув на себя платье, не обращая внимания на растрепанные волосы и изумленные взоры встречных, она поспешила во двор замка.

Увы, мужа там уже не было.

Глава 20

– Как по-твоему, Гарет любил Селесту? – спросила Джиллиан у Линетт спустя несколько недель после отъезда Гарета, сидя вместе с ней на скамье у окна спальни. Этот вопрос все время был у Джиллиан на уме…

как и сам Гарет все время был у нее на уме. Она отложила вышивание в сторону и внимательнее присмотрелась к горничной.

Линетт смутилась. Джиллиан заметила в ее широко раскрытых карих глазах легкую настороженность.

– Миледи, – ответила девушка застенчиво после некоторого колебания, – не лучше ли вам спросить об этом его светлость?

Джиллиан сложила руки на коленях.

– Его здесь нет, Линетт. Кроме того, он не помнит своих чувств к ней. – Ей не оставалось ничего другого, как только честно признаться во всем горничной. – Но ты ведь знаешь, не правда ли, Линетт?

Девушка в замешательстве поджала губы. Джиллиан положила ей руку на плечо.

– Пожалуйста, будь со мной откровенна, Линетт. Я должна это знать.

– Да, – ответила Линетт медленно. – Он любил ее, и она тоже любила его.

Голос Джиллиан звучал едва слышно:

– И что, эта любовь возникла до или после свадьбы? Глаза Линетт округлились.

– Миледи…

– Просто расскажи мне все как есть, Линетт. Прошу тебя.

Линетт на миг потупилась и снова посмотрела на свою госпожу.

– Она возникла еще до свадьбы. – Горничная помедлила. – Отец леди Селесты как раз собирался объявить о ее помолвке с другим мужчиной, когда ее встретил милорд. Уже через месяц они поженились.

Грудь Джиллиан пронзила острая боль. Не важно, что она ожидала услышать в ответ нечто подобное – она почему-то догадывалась об этом с самого начала. Все равно слова, произнесенные вслух, терзали ей душу.

– Гарет однажды вспомнил, что леди Селеста умерла от какой-то болезни, – тихо сказала Джиллиан. – И что она ждала тогда ребенка.

На лицо Линетт словно набежала тень.

– Да, – ответила она как можно мягче. – Это случилось зимой, почти два года тому назад. Она и Робби оба заболели и были очень плохи – такие бледные, изможденные. Их постоянно мучили кашель и одышка. Леди Селеста очень боялась, что Робби не выживет, ведь он был тогда еще таким маленьким. К великому горю, она сама скончалась вместе с ребенком, которого носила под сердцем.

Джиллиан на миг притихла.

– А Гарет?

– Он не был болен.

Неужели Линетт умышленно неверно истолковала ее слова? Или просто щадила ее чувства? Но в таком случае не были ли ее собственные чувства слишком очевидными?

– Я не об этом, – поспешно проговорила Джиллиан. Лишь ценой огромного усилия ей удалось держать себя в руках. – Как он чувствовал себя после смерти леди Селесты? – Она заколебалась. – Когда король Иоанн был здесь, он упоминал о том, что Гарет был ожесточен и подавлен кончиной жены.

– Нет, – ответила Линетт твердо, – он не ожесточился. Возможно, он действительно чувствовал себя подавленным и временами становился раздражительным, но жестоким он не был никогда. И… мне бы не хотелось причинять вам боль, миледи, но мы все знали, как глубоко он переживал смерть леди Селесты. Его глаза всегда оставались такими пустыми, кроме тех минут, когда господин находился рядом с Робби.

Джиллиан печально улыбнулась:

– Она была очень красива, не так ли?

– Да, миледи. В ней все было прекрасно – и лицо, и фигура, и сердце. Все, кто ее знал, души в ней не чаяли. Она была очень доброй, мягкой и нежной, – тут Линетт неожиданно опустилась на колени, – как и вы, миледи. Вы тоже такая добрая, мягкая и нежная. Все слуги в замке Соммерфилд уже успели полюбить вас, как они когда-то любили леди Селесту… и милорд тоже. Глаза Джиллиан затуманились.

– Ах, Линетт! – только и могла произнести она в ответ, и голос ее дрогнул. – Ты даже представить себе не можешь, до чего мне приятно это слышать!

Под влиянием внутреннего порыва она обняла горничную. Глаза Линетт тоже подозрительно заблестели, когда они наконец разомкнули объятия. Обе рассмеялись слегка смущенно и занялись делами. Джиллиан готова была разрыдаться от отчаяния. Она не хотела разочаровывать Линетт и потому не сказала ей ни слова, однако то, что говорила ей горничная о Гарете, было неправдой. Гарет так и не полюбил ее, и она опасалась, что этого не произойдет никогда…

Настроение ее в тот вечер было как никогда печальным. Когда Джиллиан расчесывала перед сном волосы, она подобрала одну длинную черную прядь, и та струйкой легла ей на ладонь. Волосы ее оставались по-прежнему мягкими, блестящими и живыми, ибо беременность почти не нанесла ущерба ее здоровью, если не считать нескольких дней перед отъездом Гарета. Но почти тут же в горле у нее встал болезненный комок, едва она вспомнила, с каким неистовством, почти с отчаянием он предавался с ней любви в ту последнюю памятную ночь, и снова услышала над самым своим ухом его полный пылкой страсти шепот.

«Пожалуйста, не отвергай меня, – сказал он ей тогда, – ибо я хочу сохранить этот миг в своем сердце на вес те долгие одинокие ночи, которые мне придется провести в разлуке с тобой… Помни об этом, моя прелесть. Помни обо мне…»

Но так ли это на самом деле? – спрашивала себя Джиллиан удрученно. Ведь он любил Селесту, любил всем сердцем, как никогда не любил ее. И она невольно задавалась вопросом, что произойдет, если он вспомнит свою жизнь с Селестой. Она пыталась сделать вид, будто для нее это не имело значения, но в действительности это было далеко не так. Не грех ли завидовать Селесте – с ее золотистыми волосами и мягкой, любящей натурой? Джиллиан не могла и не хотела обманывать себя. У Гарета имелись все основания любить Селесту.

Нестерпимая мука охватила все ее существо. Он дал ей свое имя. Свое семя. Но вполне возможно, что его сердце так и останется для нее навсегда закрытым, вместе с его воспоминаниями о Селесте. И за этой мыслью сразу же последовала другая, пронзившая ей грудь, подобно вонзенному кинжалу. Не может ли случиться так, что он будет любить их дитя меньше, чем своего сына от Селесты? В конце концов, Робби был ребенком, зачатым по любви, тогда как их ребенок был зачат по необходимости.

На следующее утро подушка Джиллиан все еще оставалась влажной от слез.

Долгие теплые летние дни сменяли друг друга, однако Гарет так и не вернулся. Всем сердцем она надеялась как можно скорее снова увидеть мужа. Каждый день по утрам и вечерам молилась о благополучном возвращении Гарета, ибо не доверяла ни королю Иоанну, ни его приспешникам.

Только Робби сделал ее разлуку с мужем не такой нестерпимой, поскольку отнимал у нее много времени и сил. Жизнерадостный звонкий смех мальчика неизменно поднимал ей настроение. Именно с Робби она поделилась своей радостью, когда почувствовала первое шевеление младенца в своем чреве, ибо ее будущее дитя с каждым новым днем росло и набиралось сил, делая полными ее живот и груди. Робби играл с глиняными шариками на полу, однако вскоре вскарабкался на скамью у окна и уселся рядом с Джиллиан. Она привлекла мальчика к себе, и тот уютно прижался к ее боку. Она приложила его ладонь к своему животу, накрыв короткую пухлую ручонку своею. Словно угадав ее желание, младенец в ней начал брыкаться как раз под этим самым местом – сначала чуть заметно, потом сильнее. Почувствовав это, Робби ахнул и испуганно отдернул руку.