Неандертальцы - Констэбл Джордж. Страница 29

Опираясь на то, что нам известно о поведении медведей, а также о приемах медвежьей охоты у некоторых современных народностей, мы можем нарисовать в воображении бой неандертальцев с пещерным медведем. Вообразите себе пятерых-шестерых охотников, которые на исходе февраля поднимаются в горы. Время года обеспечивает им определенные преимущества - разбуженный медведь будет ошеломлен светом и несколько утратит обычную ловкость, да и долгая голодовка во время зимней спячки поубавила у него силы. Тем не менее этой силы достанет, чтобы сокрушать черепа, ломать деревянные копья и расшвыривать людей, словно пушинки.

Охотники знали расположение всех пещер в здешнем краю и несколько недель обследовали их, выясняя, какие звери в них зимуют. Разведка никакой опасности не представляла: ведь достаточно бросить в пещеру горящий сук или камень и послушать, кто зарычит - лев, гиена, медведица с медвежатами или медведь. Охотник, который в конце концов отыскал медведя, больше его на этот раз тревожить не стал, а поспешил вернуться на стоянку. Но теперь он и его товарищи шли прямо к медвежьему логову - сквозь лесные чащи, мимо замерзших потоков, по крутым гребням, где ветер вздымает снежные вихри, унося их в небо или далеко вниз, на самое дно долины.

Охотники добираются до пещеры после полудня. Снег теперь сверкает особенно ярко, и можно рассчитывать, что его блеск ослепит разъяренного зверя, когда он выбежит из темноты на свет. Двое охотников укладывают на уступе над пещерой тяжелые камни и становятся так, чтобы было удобнее бросать их вниз. Остальные собирают сосновые сучья и зажигают их от тлеющих углей, которые принесли для этого с собой, уложив их в ямку, выдавленную в большом комке глины.

И вот наступает решительный миг. Охотники одну за другой всовывают в пещеру пылающие ветки. Из мрака доносится злобный рык, который сменяется фырканьем. Со стуком катятся камни - это вскочил медведь, готовый к бою. Справа и слева от входа стоят охотники, держа копья наготове. Два их товарища на уступе поднимают двадцатикилограммовые валуны. Внезапно из клубов дыма, заполнившего пещеру, с ревом, оскалив страшные зубы, выскакивает медведь. Первый валун пролетает мимо и катится вниз по склону, но второй обрушивается на загривок зверя и сбивает его с ног. Он тотчас вскакивает, однако за это краткое мгновение четыре деревянных острия успевают поразить его. Они красны от крови. Медведь, оглушительно рыча, встает на задние лапы. Рядом с ним охотники кажутся карликами. Широкая лапа ударяет по копью, ломает его, как спичку, и медведь с молниеносной быстротой набрасывается на безоружного охотника и зажимает в пасти его локоть. Даже рычание не может заглушить треск ломающихся костей. Остальные охотники наносят отчаянные удары по огромной голове, целясь в глаза и уши. Но вот острие, искусно направленное в шею, разрывает артерию, и зверь, разжав пасть, оседает на землю, потому что жизнь стремительно покидает его тело вместе с кровью.

Охотникам остается разделать тушу и унести мясо на стоянку. Через месяц-другой, когда кончится период спячки и зимние логова опустеют, они отнесут череп убитого медведя в священный каменный тайник. До пещеры, где он находится, немало километров, но, как гласит легенда, их прародитель давным-давно убил там первого пещерного медведя.

Медвежьи кости в неандертальских каменных ларях были не просто трофеями, вроде шкур и голов, украшающих кабинеты современных охотников за крупной дичью. Если известные примеры охотничьей магии могут служить аналогией, неандертальцы отнюдь не тешили свое тщеславие, а преследовали куда более серьезные цели. Ритуалы, связанные с медведем, все еще существуют - во всяком случае, существовали до самого последнего времени - у ряда охотничьих народов, обитающих по всему северу от Лапландии и Сибири до арктической глуши Нового Света. Некоторые сибирские племена почитали медведя как мифического первого человека и просили у животного прощения перед тем, как его убить. Иногда же медведи считались посредниками между людьми и духами, властвующими над землей. Охотники-айны на севере Японии ловили медвежонка и почти год обходились с ним, как с почетным гостем (иногда женщины даже кормили его своим молоком), а затем в середине зимы подросший медвежонок после долгой церемонии приносился в жертву и мужчины пили его кровь, пока главный шаман возносил молитвы духу-созидателю. По поверью айнов дух принесенного в жертву медведя возвращался в лес и сообщал лесным богам, хорошо ли его привечали. Если он остался доволен, лесные боги сделают так, чтобы на следующий год охота была хорошей.

Разумеется, можно только догадываться, почему неандертальцы убивали пещерных медведей и хранили их черепа в каменных ларях, однако представляется логичным, что тут играли какую-то роль верования, касавшиеся действия вселенских сил. Разумеется, эти верования были не столь сложны, как у современных охотников-собирателей. Но в любом случае несомненно, что неандертальская охотничья магия - как и остальные неандертальские обряды - не возникла разом в уме какого-то первобытного сверхгения. Верования, породившие эти обряды, зарождались как наивные попытки осмыслить те или иные явления и набирали силу очень постепенно на протяжении десятков тысяч лет.

Логика подсказывает, что искусство, один из чудеснейших цветов человеческого духа, зарождалось примерно таким же образом и, по всей вероятности, тоже в эпоху неандертальцев, потому что кроманьонцы, которые утвердились на планете за 35 тысяч лет до нашей эры, были уже настоящими художниками, создателями наскальных рисунков, скульптур и несравненной пещерной живописи.

Естественно, что от всех видов первобытного искусства до нас могло дойти только изобразительное. Если у неандертальцев существовала музыка, она утрачена безвозвратно. Неандертальцы могли быть прекрасными певцами и даже изобретательными танцорами - танцы служили важной формой самовыражения у всех охотничьих народов. Однако то немногое, что нам известно о неандертальском изобразительном искусстве, указывает на крайне низкий уровень его развития.

Неандертальцы иногда использовали такие природные пигменты, как красная и желтая охра или окись марганца. Их находят на неандертальских стоянках истолченными в порошок и в виде тонких палочек, которыми явно терли по мягкой поверхности вроде человеческой кожи или шкуры животного. Возможно, перед охотой или схваткой с враждебной группой неандертальские мужчины разрисовывали свое тело и даже покрывали его определенными узорами, которым приписывалась магическая сила поражать врагов страхом, отводить глаза дичи или еще как-то обеспечивать успех предприятия. Но до нас не дошло ни единого рисунка, ни единого узора, сотворенного с помощью этих красок, - если, конечно, такие рисунки и узоры действительно существовали.

Уложив разрубленную тушу оленя на каменное ложе, неандертальские охотники пляшут вокруг и посыпают мясо красной охрой - буровато-красным природным пигментом, цвет которого напоминает кровь. В ливанской пещере неподалеку от Бейрута среди кремневых орудий - наконечников, ножей и ручных рубил - были обнаружены комочки охры, которые навели археологов на мысль, что уже 60 тысяч лет назад духовное развитие достигло той стадии, когда люди, следуя сложившимся верованиям, пытались обеспечить себе удачу на охоте с помощью особых обрядов

Что касается других форм изобразительного искусства, то от времен неандертальцев не осталось ничего, хоть отдаленно напоминающего осмысленный рисунок или скульптуру. В их культурных слоях не найдено ни одного просверленного зуба, который мог быть частью ожерелья - очень распространенного украшения у охотников, включая кроманьонцев. Однако существуют кое-какие дразнящие воображение намеки на то, что неандертальцы начинали ощущать изобразительные возможности, заложенные в некоторых материалах. В пещере Тата (Венгрия) найден кусок слоновой кости, которому была придана овальная форма, после чего его отполировали и покрыли охрой. В пещере Пеш-де-Лазе на юге Франции какой-то неандерталец просверлил дыру в кости животного - возможно, она служила своего рода амулетом. В другой французской пещере, Арси-сюр-Кюр, найдены две причудливые окаменелости морских животных, назначение которых непонятно - как предметы искусства они довольно-таки убоги, но, вместе с тем, неясно, для какой утилитарной цели они могли служить.