Влюбленная герцогиня - Джеймс Элоиза. Страница 25

— В чем дело? — безучастно спросила она.

— Ты стряхнула на меня воду.

Ее платье тоже покрывали темные пятна, едва различимые в лунном свете.

— Ты слышишь? — вдруг спросил он. — Это соловей. Птичья трель казалась Джине печальной, будто соловей пел о потерянной любви и недостойной жизни.

— Ты плачешь? — Кэм с подозрением взглянул на супругу. Как всякий мужчина, он ненавидел женские слезы.

— Нет, — дрожащим голосом сказала она. — Это лишь капли дождя.

— Теплый дождь, — произнес он, коснувшись пальцем ее щеки. — Что тебя расстроило? — Герцог выглядел озадаченным.

— Моя мать послала мне неприличный подарок. Она была легкомысленной женщиной. Сибариткой. — Джина, казалось, выплевывала эти слова. — И очевидно, думала, что я такая же!

— Сибаритка? Графиня Линьи?

— Распутница, насколько мне известно.

— Вздор, — ответил Кэм. — Может, она и произвела на свет ребенка вне брака, но это еще не делает ее распутницей.

Джина пошла обратно по темной дорожке, мокрый шелк прилипал к ее ногам.

— Вздор, говоришь? Она родила не одного внебрачного ребенка. Их у графини Линьи двое.

— Двое? С чего ты взяла?

— Значит, моя мать не сказала тебе, что получила второе письмо шантажиста?

Кэм схватил Джину за руку.

— Ну и что в нем?

— У меня есть брат! — выкрикнула она;

— Что еще было в письме? — Он стоял перед ней, загораживая путь к дому. — Требование денег? Ты показала его Раунтону?

— О деньгах речи не было. Письмо доставили моей матери, и Раунтон его пока не видел.

— Я поговорю с ним. Мы должны нанять человека с Боу-стрит. Проклятие! Очень сожалею, что это снова произошло.

— Думаю, твой отец уже нанимал агентов.

— Нет ли в письме какой-нибудь зацепки? Оно на французском?

— Нет, на английском.

— Любопытно, первое было на французском.

Джина нахмурилась.

— Язык несколько странный, но в письме точно сказано, что у меня есть брат.

Полуобняв Джину за плечи, Кэм легонько поглаживал руку.

— Возможно, язык странный потому, что это писал француз.

— Не думаю. Но кто еще, кроме француза, мог знать о графине? Я имею в виду, знать о существовании второго ребенка?

Кэм продолжал гладить ее, и Джина вдруг ощутила легкую дрожь. Он стоял на дорожке под персиковым деревом, свет полной луны проникал сквозь листву, образуя на ее плечах танцующий узор.

— Я всегда хотел иметь брата, — сказал он.

— Не в этом дело! — раздраженно произнесла она. — Кому захочется иметь незаконнорожденного брата?

— И ты незаконнорожденная, Джина. Она старалась не думать так в отношении себя, и обычно ей это удавалось.

— Конечно, — подавленно вымолвила она.

— Не хотел тебя обидеть. Просто я не вижу смысла в беспокойстве по поводу ошибок, которые совершили родители.

— Герцог всегда был на высоте, и я уверена, что у тебя нет незаконнорожденных братьев и сестер.

— Возможно. Хотя он поставил себя выше закона, — ответил Кэм. — Мне было около пятнадцати лет, когда я обнаружил, что он замешан во многих незаконных делах. Просто чудо, как все это не выяснилось до его смерти. Тебя никогда не удивляло, откуда берутся деньги, несмотря на то что в поместье очень мало земли? — Джина покачала головой. — Игра. Не в азартные игры в каком-нибудь игорном доме. Спекуляции на бирже. И лишь в том случае, когда он знал, что останется в выигрыше, поскольку сам это организовывал.

— Боже мой!

— Деньги, которые инвесторы, привлеченные герцогским титулом, вкладывали в его мошеннические предприятия, он успевал забрать раньше, чем эти компании разорялись. — Кэм снял руку с ее плеча. — Так что пара-тройка его незаконнорожденных детей меня бы не слишком обеспокоила.

— Извини, — пробормотала Джина.

Он пожал плечами.

— Мы не отвечаем за своих родителей.

Капля воды упала ей на спину, заставив поежиться, и большая рука снова легла на ее плечо, казавшееся в лунном свете алебастром высокого качества.

Он наклонился, и Джина затаила дыхание. Но Кэм не мешкая прижал ее к себе и поцеловал. В этом поцелуе не было почтительности, не было нежного прикосновения к губам, приятного, доставляющего удовольствие и вполне приемлемого. Его поцелуй оказался неистовым, влажным, требовательным. Джина открыла рот, чтобы запротестовать, и он тут же нагло взял то, что ему предлагали.

Она лишь потрясенно молчала, чувствуя, как его руки гладят ее обнаженную спину и опускаются к талии. Она даже не заметила, когда сама обняла его за шею, чтобы удержать на тот случай, если он попытается освободиться.

Но ведь ее целует не Себастьян, а муж, для которого не имеет никакого значения их недопустимо длительный поцелуй. Он лишь еще крепче прижал ее к своей твердой груди, так что темно-голубой шелк платья не мог защитить ее от нежданных ощущений.

Кэм приветствовал ее объятие удовлетворенным вздохом, а она все теснее приникала к нему, страстно желая вобрать в себя то, что пульсировало между ними. Он вдруг простонал и отстранился.

Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди. Джина открыла глаза.

— Бог мой! — хрипло произнес он. — Твои глаза были такими же зелеными, когда я женился на тебе?

Но в следующий момент он, видимо, забыл, что хотел сказать. Ее губы от поцелуев были малиновыми, желанными. Он похитил свою личную собственность. Кэм зачарованно смотрел, как она провела языком по нижней губе.

— Я тебя попробовала. Ты изумительный на вкус, — прошептала она, склонившись к нему.

Он опять безжалостно припал к ее рту, словно жаждущий в пустыне к источнику, но все же отпустил ее, когда Джина откинула голову.

— Мне совсем не нравятся влажные поцелуи, — заявила она, продолжая обнимать его за шею.

Зеленые глаза потемнели, сейчас они были под цвет пихты.

— Нет? — спросил он и нагло облизнул ее губы, соблазнительные сверх всякой меры. — А я думаю, нравятся.

Она попыталась ответить, но смогла только перевести дух.

— Ты что-то сказала, жена?

— Ты лижешь мое ухо? — в замешательстве выдавила она.

— Угу. Как видишь, мне нравятся влажные поцелуи, — сказал он, проводя языком по лебединому изгибу ее шеи. — Влажные, — повторил герцог, прокладывая дорожку по ее мокрой щеке к открытому рту.

Никаких замечаний по поводу влажных поцелуев больше не последовало. Удовольствие опалило его чресла, когда язык Джины так невинно — и так пылко — встретился с его языком. Оно бушевало у него в груди, когда она с трепетом ответила на прикосновение его напряженных бедер, а потом едва ощутимо снова и снова прижималась к его телу. Все это говорило о невинности и о страстном желании.

Но что-то беспокоило Кэма. Назойливый, раздражающий голос не переставал твердить ему: «Она твоя жена, она твоя жена».

— Ты моя жена, — вслух повторил он.

Джина не слушала. Так вот почему вспыхивали глаза Эсмы, когда та смотрела на руку Берни. Проводя ладонями по груди Кэма, она тоже чувствовала под тонким полотном рубашки твердость и пьянящую силу его мышц.

Кэм вдруг осознал, что сказанное им вслух — правда.

— О Господи! Ты моя жена. — Он моментально отдернул руки, будто прикоснулся к раскаленному железу, и сухо заметил: — Это не самый удачный способ ведения нашего развода.

Она улыбнулась:

— Я нахожу его очень приятным. В конце концов, никакого вреда от поцелуев нет. Они же не… не…

— Половое сношение, — подсказал Кэм.

Вспыхнувший на ее щеках румянец не могли бы передать никакие масляные краски. Такой полупрозрачный розовый оттенок Кэм видел только на перламутровой стороне большой раковины. Но Джина сохранила хладнокровие.

— Поцелуй всего лишь поцелуй. Мне это понравилось. — Вскинув голову, она вызывающе посмотрела на супруга. — Я целовалась и с другими мужчинами. Целовалась много раз с Себастьяном. Все-таки я замужняя женщина.

— И твой муж — я! — рявкнул Кэм. Мысль, что Боннинггон целовал Джину, привела его в ярость.

— Тем более! — парировала она и, сделав несколько шагов по направлению к дому, оглянулась.