По следам минувшего - Яковлева Ирина. Страница 23

Скачок от основной темы заставляет нас снова вернуться к предкам насекомых. Пранасекомые — это все-таки насекомые. Откуда же они взялись? Кто из древних трахейнодышащих был их предшественником? Мы уже написали про многоножку и намекнули, что она и есть предок. Мы знаем, что личинки многоножек появляются на свет с шестью парами конечностей. От таких личинок и могли произойти насекомые. Подобный способ эволюции известен в истории многих организмов. Он получил название «неотения».

Коллеги исполнены скепсиса. Они считают, что ни один из классов многоножек не дал начала насекомым. Но на этот раз мы не собираемся сдаваться и привлекаем в союзники рукопись «Исторического развития», из которой следует, что отдаленный предок шестиногих все-таки имел облик многоножки, был многочленист и многоног.

Следовательно, возможен компромисс — древний пращур насекомых, пусть и не относящийся к ныне известным классам многоножек, может скрываться среди какой-то из малоизученных древних групп.

Усталые, но довольные, мы покидаем гостеприимную лабораторию на Полянке с твердым намерением как можно меньше писать о насекомых в следующих главах. Гораздо лучше бы это сделали наши коллеги-палеоэнтомологи.

Честно говоря, популярная книга о древних насекомых может получиться не менее увлекательной, чем рассказ о вымерших четвероногих гигантах.

РОБКИЕ ШАГИ ПО ТОПКОЙ ЗЕМЛЕ

А сушу продолжали завоевывать далекие лягушачьи предки. Их успех много скромнее успеха насекомых. Робкие шаги по топкой земле — вот что это было такое. Еще тесно связанные с водой своим жизненным циклом, они шли по суше, неумело загребая пятипалыми лапами, словно пытаясь плыть в воздухе.

Впрочем, впечатление это обманчиво. Не отходя далеко от воды, четвероногие все-таки умудрились пройти большой путь по дороге прогресса. Внешне это было не очень заметно. Неуклюжие панцирноголовые существа, казалось, отличались только размерами и пропорциями тела. Но различия были и в другом, более важном. Если одни земноводные сохранили «ротовой» способ дыхания ихтиостеги (воздух набирается в рот, а потом буквально пропихивается в легкие), то другие приобрели более совершенное реберное дыхание. Тут работает уже не глотка, а более мощные мышцы туловища, и воздух не нагнетается, а всасывается в легкие.

Быстро и по-разному у различных амфибий изменяются органы слуха. Теперь они уже не так беспомощны в новом мире, как ихтиостега.

Велики различия в устройстве позвоночника, и они сильно отражаются на характере движений. Впервые появляются гибкие, змеевидные формы с короткими цепкими лапками. Некоторые из них очень малы — всего несколько сантиметров в длину. Этих существ теперь называют микрозаврами. Часть микрозавров решительно покинула воду и всю жизнь проводила во влажной лесной подстилке, охотясь за личинками многоножек и насекомых.

Все эти различия как бы определили будущую судьбу четвероногих: одним предстояло навсегда остаться земноводными, другим — превратиться в рептилий, третьим — возвыситься до млекопитающих. Уже к концу каменноугольного периода становится ясным, «кто есть кто». А пока они еще одинаковы в главном: у всех влажная кожа, помогающая дышать, у всех водная личинка — головастик, у всех холодная кровь. Несмотря на различия, они все земноводные по сути. И почти у всех сохраняется третий, теменной глаз.

Этот глаз был у позвоночных всегда. Еще со времени «крылатых щитов». Он — тоже загадка, и палеонтологи спорят, зачем он все-таки был нужен. Некоторые считают, что это был «недреманный» сторожевой глаз, предупреждающий о появлении врага или добычи сверху. Есть предположение, что это своеобразный «фототермометр», который должен защищать наземных животных от опасного перегрева. Нам более правильной кажется другая гипотеза. Хорошо известно, что третий глаз не исчез полностью даже у млекопитающих. Его остатком является эпифиз, маленькая железа, тесно связанная с головным мозгом. Эпифиз выделяет особый гормон, замедляющий наступление зрелости. Причем активным этот гормон становится только на свету. Поскольку эпифиз скрыт глубоко в толще черепа, гормон предварительно должен попасть по кровеносным сосудам на сетчатку глаза. Можно предположить, что для древних позвоночных этот регулятор был гораздо важнее. Он совмещал сроки размножения с солнечным циклом. Теменной глаз как бы отдавал позвоночным команду идти на нерест весной, после длительного затемнения, или осенью, когда падала освещенность. Эту гипотезу мы использовали, рассказывая об ихтиостеге. Впрочем, гипотеза эта вовсе не отменяет других.

Любой орган одновременно выполняет несколько функций. Если два наших глаза участвуют в гормональной регуляции, то почему третий, теменной, не мог видеть? И вообще, по той функции, которую выполняет какой-нибудь орган сегодня, не всегда узнаешь о его «обязанностях» в прошлом. Так, всем известная щитовидная железа у древнейших рыбообразных предков была органом транспортировки пищи, слизистым желобком, по которому в глотку стекал поток мельчайших съедобных частиц.

Диктионевриды.

В ТЕПЛОМ ПРОДУКТИДОВОМ МОРЕ

Очень неуютным показался бы нам мир тех дней с однообразной зеленью лесов, без цветов и багряного листопада, без голосов птиц, без травянистых цветущих лугов, а значит, и без их верных спутников: пчел, шмелей, мух и бабочек. Жара и духота гнали бы нас к океану. Но и здесь мы не получили бы никакого облегчения. Вода — теплее парного молока — не освежила бы наше тело. По-прежнему безмолвствует морская стихия. Только волны медленно катятся из дальней океанской дали и тихо умирают у ног деревьев-великанов. Мелководное море, мелководные заливы и лагуны, до дна прогретые горячими лучами солнца, не остывают и ночью. Среди сильно разросшихся морских лилий и коралловых кустов, мимо опасных бутонов бластоидей медленно ползет морская звезда, огибая похожую на спелый огурец голотурию. Вот из-за губки, словно из-за большого клубка мохнатой шерсти, появился рак и высматривает добычу большими глазами. Спешит спрятаться в ил одинокий, весь будто усыпанный крупными оспинами, трилобит. Сегодня ему удастся спастись, потому что сейчас здесь будет не до него. Вмиг замутится водяное небо, и две большие рыбины заплещутся в его неверной голубизне. Это гонится за палеониском разбойница-акула, а тот с перепугу вылетает на мелководье, неожиданно толкает плывшего мимо артоцероса и… все. Охота тут же кончается, потому что насмерть перепуганный древний предок каракатицы выстреливает всем запасом чернил из своего чернильного мешка. Мигом уплывают в разные стороны обе рыбы. Спешит убраться подобру-поздорову морской еж. Уплывает потревоженный аммонит. И только брахиоподы захлопывают свои ребристые раковины и продолжают сидеть на прежних местах. И тут мы замечаем, что брахиопод вокруг великое множество. Специалисты назвали их «продуктидами». Одни из них — совсем небольшие. Другие — до 30 сантиметров величиной. Это благодаря им геологи назвали карбоновые моря «продуктидовыми морями».

ПИСЬМА В БУТЫЛКЕ

А что, если в одну общую картину соединить хотя бы самое главное, что мы знаем о растениях, об обитателях суши и моря каменноугольного периода? В наших знаниях окажется много пробелов, совсем как в записках, которые нашли в брюхе акулы герои книги Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Неунывающий Паганель догадался соединить отрывочные слова и фразы разноязычных записок и прочел письмо потерпевших крушение.

То же самое давно пытаются сделать палеонтологи. И первым ключевым словом, с которым столкнулись они в летописи карбона, оказалось слово «лес».

В девоне лесов еще не было. В карбоне, как вы уже знаете, они покрыли не только заболоченные низменности, но и всю поверхность суши. Поверхность эта, как сейчас, так и прежде, была много меньше поверхности океана. Но если положить на одну гигантскую чашу весов все организмы суши, а на другую — всех животных и все растения океана, то организмы суши перетянут. Перетянут из-за лесов, в которых сосредоточена основная масса живого вещества нашей планеты. Сухопутная чаша биосферы впервые перетянула океанскую именно в карбоне, и это имело важные последствия.