Бык из моря - Джеллис Роберта. Страница 16

Вообще-то у нее в запасе был целый день — танец начнется, только когда площадку пересекут лучи заходящего солнца. Она будет танцевать в густеющих сумерках и снова — когда взойдет луна. Если, конечно, сможет. Сомнения росли с каждым часом: даже одеяла и грелки не могли унять леденящий ее изнутри холод. Она слишком устала, чтобы вылезти из постели, и слишком ослабла, чтобы есть — хотя Федра и принесла ей завтрак.

После полудня Ариадна наконец поднялась, хоть и неохотно потому что знала, сколько времени занимает одевание. Причесать и уложить волосы уже стало для нее пыткой, и девушке пришлось прислониться к стене, чтобы дать отдохнуть ногам, после того как на нее надели юбку для танца, тридцать алых оборок которой были расписаны черным и золотым цветом. Корсаж почти не добавил тяжести, зато золототканый передник заставил Ариадну склониться, став почти что последней каплей.

Ей позволили сесть, чтобы наложить грим. Бронзовое зеркальце отразило лицо столь изможденное, что оно выглядело чересчур взрослым и без той краски, которую накладывали на него служанки. Ариадну удивило, что никто не заметил ее мрачного молчания. Танец во славу Матери всегда заранее радовал и возбуждал ее. Пасифаю хватит удар, подумала Ариадна, но усталость не дала ей улыбнуться даже этому, когда же Пасифая пришла, то спросила лишь:

— Ты готова?

Она вообще едва замечала дочь. Ничего удивительного тут не было, Пасифаю никогда особо не заботило, что думает или чувствует Ариадна, но обычно мать оказывалась куда внимательнее ко всему, что могло испортить обряд, в котором она представляла Богиню. Нынче же Пасифаю, казалось, вовсе не интересовали ни сама Ариадна, ни ее танец — но при этом ни озабоченной, ни больной она не выглядела. Напротив — вид у нее был сияющий, даже цветущий, хотя занимало царицу явно что-то свое.

— Идем, пора, — добавила Пасифая.

Ариадна заставила себя подняться, безразлично спрашивая себя, знал ли Дионис, что так будет, и не было ли это его желанием — чтобы она не смогла танцевать и стала бы потому неугодной Матери. Слезы застилали ее взор, пока она шла за Пасифаей к главной лестнице, где ждали Минос и знатные юноши и девушки — плясуны и участники хора. Ариадна заняла свое место — позади отца и матери, впереди танцоров. Когда девушка взглянула вниз, у нее закружилась голова; она пошатнулась. Чья-то рука подхватила ее и удержала.

«Я люблю Диониса, — подумала она, — но и Мать я тоже люблю — так могу ли я не выразить эту любовь?» Смесь гнева и раздражения (почему ей нельзя следовать желаниям своей души?) придала ей сил — и Ариадна начала спускаться. «Не дождетесь, — думала она, — я не сдамся. Я докажу, что моей души хватит на обоих». И, движимая упрямой жаждой служить Дионису — и при этом все же почтить Мать, она спокойно прошла за Пасифаей через бычий двор, по переходу и насыпи — и по ступеням вниз, на площадку для танца.

И лестница, и склон вокруг площадки были переполнены людьми; народ был всюду — кроме священной арены, где будут танцевать Ариадна и другие танцоры. Зрители повскакивали с мест и приветствовали идущих «бога», «богиню» и тех, кто сопровождал их. Ариадна замешкалась, представив, как почтительность сменится на этих радостных сейчас лицах удивлением и презрением, стоит ей запнуться или упасть. Если бы смогла — она убежала бы; но танцоры стояли за ней стеной. С глазами, устремленными в пустоту, ослепнув от стыда и страха, девушка сделала шаг вперед, потом еще и еще...

Заходящее солнце позолотило верхушки деревьев. Дионис тряхнул головой и знаком велел рабу с блюдом фруктов убираться прочь. Мальчишка вылетел из покоя быстрее ветра. Дионис застывшим взором смотрел на блестящую поверхность стола. Он безумен, и все, кто с ним рядом, также становятся безумны. Когда придет гнев, он не сможет... Но прежде, чем пришло отчаяние, предвестник гнева, он вспомнил, что Ариадне дано утишать его ярость. Только вот именно из-за Ариадны он сейчас и злился.

На слове «злость» он запнулся и призадумался — и даже чуть успокоился. Да, он зол — но не безумен. У него нет желания рвать и метать, и его настроение не обернется бедой. Он злился по вполне понятной причине, ибо хотел увидеть танец Ариадны — и знал, что не должен этого хотеть.

Отчего он не может думать о ней, как обо всех остальных — как о просто хорошей жрице, охотно передавшей ему все приношения? Гермес забрал из святилища мясо и все остальное — и это дало ему, Дионису, возможность ответить кое-кому добром на добро. Не то чтобы ему не хватало разменной монеты. Вино любят все маги, а его он получал из всех своих храмов — и этими сокровищами, не отмеченными печатью его Дара, он делился так же бескорыстно, как получил их.

Ну, не совсем бескорыстно, хмыкнул он про себя. Золотой кратер с камнями привел к нему в постель Афродиту. Он не ждал этого и ни на что не надеялся, преподнося ей чашу. Это было просто способом сказать ей «спасибо» за ее доброту. Из всех великих магов одна только Афродита не боялась его, не спрашивала, едва он появлялся, что ему надо, чтобы поскорее от него отделаться. Потому, возможно, что в ней не было неистовства, которое он мог бы разбудить, — или потому, что она понимала, что и как он делает, — если даже не понимала, зачем. В конце концов, она, как и он, пользовалась для наказания и управления людьми тем, что жило в них самих.

Дионис вздохнул. Даже Афродита, столь похожая на него в способности использовать чувства других, как кнут и пряник, не понимала — зачем. Только Ариадна чувствовала то же, что и он, и умела смягчать его. Афродита... Ариадна... Нет, Ариадна всего лишь дитя. Но и Афродита выглядела немногим старше ребенка. Он улыбнулся, позабыв на миг свои сомнения и страхи.

Та ночь была откровением — полная тепла, смеха и радости, столь не похожая на оргии, когда его ревнители совокуплялись с ним и друг с другом, как распаленные звери. И все же Дионису не хотелось повторять игр с Афродитой. Даже смеясь с ней и любя ее, он чувствовал раздражение. Пусть легкое, но все же...

Дионис был ревнив; он жаждал возлюбленной, которая принадлежала бы только ему — Афродита же, хоть и была изумительна, просто не смогла бы взять в толк, о чем идет речь. Она принадлежала всем... И Дионис, как ни старался, не мог выбросить из головы Ариадну. Он спал с Афродитой — и страшно хотел увидеть танец Ариадны.

И почему нет? — подумал Дионис. Это не повредит никому... кроме, быть может, его самого. Но это уже его дело. На сей раз он поступит не как всегда. Не станет наводнять леса, города и долы смятенными мужчинами и женщинами, в диком экстазе стремящимися развеять печаль своего бога. Теперь он понимал, что вакханалиями делу не поможешь. И вообще — долгие, долгие годы пройдут, прежде чем его Ариадна умрет.

Дионис резко встал и вышел из трапезной в мегарон, а оттуда — в сияющий мраморный портик. Там он остановился, глядя вдоль мощенной камнем улицы на площадь, над которой возвышался дом его отца — самый большой из всех. Почему нет? Дионис рассмеялся и зашагал туда.

По пути он вернулся мыслями к своему первому появлению на Олимпе. Его привела и представила Зевсу Геката. Как она узнала — или догадалась, — что он сын Зевса, Дионис понятия не имел. Он подозревал, что его мать, Семела, сама рассказала ей, когда обнаружила, что в тягости. Если она искала у Гекаты защиты, то либо эта защита не помогла, либо Геката отказала ей. Семела была погребена под грудой золота через несколько дней после рождения Диониса; ее принесли в жертву Гадесу, богу Подземного мира. Чувствовала ли Геката свою вину за то, что такая судьба постигла Семелу, или ей просто было любопытно — но она все время присматривала за Дионисом; он знал об этом и был ей благодарен. Когда он достиг зрелости и к нему начали приходить Видения, он сошел бы с ума, если бы она не поддерживала его, успокаивая и объясняя, что происходит. Она не умела толковать его Видения, не могла и избавить его от них, как могла Ариадна, — но ей удалось убедить его, что он не сошел с ума, и научить разделять грезы и явь. Потом она бежала от гнева собственного отца, и Дионису пришлось самому противостоять своей все возрастающей Силе, пока наконец Геката не появилась снова — чтобы протянуть ему руку помощи и сказать, что она отыскала его отца и тот зовет Диониса в новый дом.