Мир Книги джунглей - Линдблад Ян. Страница 30

Естественно предположить, что розовые крылья (точнее, кроющие перья), такие яркие во время брачного периода, играют стимулирующую роль, однако в брачном поведении супругов у гнезда, насколько я мог судить, это не проявляется. Уже одно то, что самец издали различает супругу в непрерывном потоке таких же пернатых, превосходит человеческое разумение. Для нашего глаза все особи огромных колоний, будь то самцы или самки, кажутся совершенно одинаковыми.

Довольно тусклый контраст красавцу-клювачу являет серый убор аиста-разини. Правда, зато у него своеобразный клюв, с широким просветом посередине, как будто аист ненароком схватил раскаленное железо. В чем смысл такого устройства? Пока что никому не удалось выявить в образе жизни аиста-разини какой-либо черты, обусловливающей потребность в просвете. Но мне сдается, что он позволяет сдвигать надклювье и подклювье относительно друг друга, как это делают клёсты, когда раскрывают чешуйки сосновых и еловых шишек. Известно ведь, что у аиста-разини особая диета: молниеносным движением он вскрывает раковины пресноводных моллюсков и глотает содержимое. Так, может быть, «конструкция» клюва приспособлена для этого маневра?.. Я истратил немало пленки в надежде проследить по отдельным кадрам, как работает клюв разини, но так и не получил ответа.

После десятков тысяч аистов-разинь и сотен тысяч клювачей отдыхаешь, наблюдая аиста, ведущего одиночный образ жизни. Ярко выраженным «солистом» можно назвать черношеего аиста. Казалось бы, в Бхаратпуре все условия для размножения вида; тем не менее всюду, где водится черношеий аист, будь то Индия или Шри-Ланка, он пребывает в гордом одиночестве. Возможно, именно пугливостью эта птица обязана своим названием: хотя издали ее длинная шея и впрямь выглядит черной, вблизи она оказывается восхитительного синевато-стального цвета с лиловыми переливами. Перед нами пример иризации — игры цветов от преломления света в двух или более микрослоях на поверхности перьев. То же, что у сороки, в нарядах колибри и райской птицы. В броский убор черношеего аиста входят еще яркие кораллово-красные ноги и желтый глаз у самки, тогда как ее супруга матушка природа наградила синяком, простите, синим оком…

Черношеии аисты никогда не селятся вместе с другими аистами и прочими колониальными птицами. Столь же уединенный образ жизни ведет белошеий аист. Издали его спина кажется черной, а на самом деле переливается разными оттенками с преобладанием бронзы.

И еще одна длинноногая птица чинно выступает в Бхаратпуре по движущемуся «шведскому столу» с рыбешками, лягушками и прочей мелкой живностью. Это индийский журавль, известный редкостно высоким ростом — до 150 см и даже больше.

Наш шведский журавль крайне робок — результат обцения многих журавлиных поколений с другим двуногим существом, от которого журавлю не было покоя ни на гнездовьях, ни на долгом пути перелета в Испанию и Африку. Стоит человеку появиться вблизи журавлиного гнезда в холодных лесах Северной Швеции, чтобы птицы бросили яйца. Сколько птенцов не вылупилось по вине любопытных людей, в особенности неосторожных фотографов!

Совсем иначе воспринимает человека индийский журавль. У него есть для этого основания. — Люди относятся к нему с почтительностью, граничащей с преклонением, индийский журавль — символ идеального брака, и его охраняет незримая стена табу, плод глубокой религиозности. Попросту говоря, это священная птица. И поскольку в этом краю нет пустынных болот и других обширных пространств без людских поселений, индийский журавль поневоле должен был освоиться с соседством человека и селиться с ним, строя, например, гнездо посреди возделанного поля.

В Бхаратпуре я видел много журавлиных гнезд; еще больше насиживающих яйца журавлей попадалось мне вдоль автомобильных магистралей и железных дорог. И все же я избегал снимать «трогательную сцену», когда птенец выходит из яйца и становится предметом родительской заботы. Это снималось достаточно часто, и вряд ли телезритель заметно обогатится знаниями, увидев крупным планом такое общеизвестное явление, как вылупление птенца. К тому же я все время помнил о том, сколько гнездовий в моей стране пострадало от недостаточно опытных фотографов, и о юных фотолюбителях, которые могут решить, что стоит заняться именно такими сюжетами, которые почему-то пользуются особым успехом.

Я почитал возможным приступать к съемкам только после того, как птенцы индийского журавля начинали неуклюже ковылять среди четырех высоченных стволов, воплощающих в маленьком мозгу юного журавленка образы матери и отца. Избранная мною чета вполне спокойно отнеслась к тому, что я открыто сидел на почтительном расстоянии, следя за тем, как она печется о своем птенце. У них была полная возможность увести его с собой в сторонку — что они и делали, когда другие люди подходили чересчур близко.

Не только индийский журавль позволяет назвать Бхаратпур сказочным краем для исследователя и для фотографа. Большинство гнездящихся тут птиц лишены страха и не обращают внимания на людей. Однажды на гнездо в двух метрах от моего объектива внезапно спустилась колпица и как ни в чем не бывало принялась кормить птенцов, хотя я сидел в лодке совсем не маскируясь, в окружении штативов, микрофонов, проводов, магнитофонов и камер.

Мы с Пиа прибыли в этот огромный птичий заповедник в середине сентября, в пору высшей активности пернатых. Как уже сказано выше, я повидал немало обширных гнездовий в Южной Америке, и все же замечательнейшая обитель пернатых в Индии и во всей Азии потрясла меня обилием особей.

Надо сказать, что сотрудники Шанти-Кутира (так называется центр, где сосредоточены управление и охрана заповедной зоны) оказали нам исключительно теплый прием. Во главе национальных парков Индии стоит охотовед, располагающий внушительным штатом служащих. В наш приезд должность охотоведа занимал Джай Сингх, подтянутый индиец с суровыми военными манерами. Но как писали в старых романах: «За строгой внешностью крылось доброе сердце». Я многим обязан Джай Сингху и прежде всего тем, что сохранил зрение.

Кстати, о зрении: я снова и снова восхищался зоркостью проводников, которые помогали нам в Индии. Один их них — наш постоянный ассистент в Бхаратпуре Шри Чанд (что в переводе означает «чудесная луна»). Я бы назвал Шри Чанда лучшим в Индии проводником по птичьим заповедникам. Его наставником был патриарх всех орнитологов Салим Али, легендарный знаток птиц, один из авторов десятитомного труда «Птицы Индии». В моей работе Шри Чанд показал себя незаменимым помощником. Поскольку мой глаз обычно прикован к видоискателю, а телеобъектив захватывал лишь очень малую часть окружающего меня мира птиц, постоянные комментарии Шри Чанда позволяли мне быстро переключаться с одного мотива на другой. «Змеешейка идет на посадку, летит клювач с материалом для гнезда, колпица кормит птенцов, стая огарей летит влево, болотный лунь взял курс на шилохвостей», — и так далее. За все наши семь полевых сезонов Шри Чанд ни разу не ошибся в определении среди видимой неразберихи особей; он с одного взгляда распознает, что за утки летят, хотя бы стая находилась так далеко, что обычному глазу птицы кажутся не больше песчинки. А еще очень важно, что он горячо интересуется этим районом и всячески стремится помочь в его документации. Утренняя вялость ему неведома, он всегда полон энтузиазма. За два года мы близко сошлись с этим чудесным человеком.

Каждое утро перед рассветом мы выходим из дому, набив рюкзаки камерами, объективами, аккумуляторами, магнитофонами, магнитной пленкой, кинопленкой, биноклями, штативами — стоп, не занимать же целую страницу перечислениями реквизита! Под звуки пробуждающегося птичьего хора грузим все это в валкую лодку, и, когда мы уже готовы отплыть, занимается утренняя заря. Над водой вырастает красный сегмент, на фоне восточного неба проступают резко очерченные черные силуэты, и основательно нагруженная лодка, повинуясь почти беззвучным толчкам шеста в руках Шри Чанда, режет шелковую гладь, еще пестрящую сонно моргающими звездами. Солнце здесь описывает намного более крутую дугу, чем в Швеции, но не такую крутую, как у экватора. Когда раскаленный газовый шар всплывает над горизонтом, его свет фильтруется десятками километров утреннего тумана; должно быть, именно так — семно-красным мячом — выглядит солнце в атмосфере Венеры.