Мир Книги джунглей - Линдблад Ян. Страница 31

Поглядишь на запад — белоснежные аисты стали розовыми, а кроющие перья клювачей поглощают красные лучи с такой жадностью, что розетки на них кажутся бордовыми и лишь по мере плавного подъема газового шара обретают свой обычный цвет шиповника.

Вместе со светом приходит зной. Мы обливаемся потом; части камер, окрашенные в черный цвет, надо прикрывать, чтобы не накалились. И однако жара как-то не ощущается: окружающие нас особи живут своей обычной жизнью, и я не верю своим глазам, видя, как мало наше присутствие влияет на огромное сборище птиц.

Всеми чувствами впитываем многообразную картину, запечатлеваем ее на кино-, фото-, и магнитной пленке. Каждый день с утра до вечера наполнен работой. В Шанти-Кутире удивляются продолжительности нашего рабочего дня — обычно европейцы не выносят многочасовой жары. Шри Чацду хоть бы что, моя кожа за двенадцать лет экспедиций вблизи экватора тоже хорошо прожарилась, но каково приходится Пиа? Не жалуется, хотя здешние комары куда злее тех, к которым она привычна.

С каждым днем приближалось полнолуние. Вечером, когда наступала прохлада, на востоке всходил отливающий серебром спутник Земли. Должен признаться, что воспринимаю этот лучезарный диск чуть ли не как личность. Он сопровождал меня, словно бдительный друг, в шведских снегах под крики мохноногого сыча и длиннохвостой неясыти, разгонял тоску в трудные часы одиночества в южноамериканских лесах. Странствуя в местности, озаренной луною, я часто останавливаюсь, чтобы полюбоваться сочетанием серебристого шара с переменчивыми картинами веток и листьев, гор и озер.

Соблазн вписать нашу спутницу в кинокадр конечно же велик, и я не смог устоять против властного побуждения снять луну в зоологическом контексте. Скажем, силуэт воробьиного сычика, кричащего на луну, или вечерний концерт ревуна — голова с раздувшимся гортанным мешком в обрамлении лунного нимба.

Половинка луны над львицей, к которой ластятся два львенка. Чета леопардов на дереве и расчерченный переплетением ветвей серебряный диск восходящей луны. Да, да, я лунатик, и не исключено, что мое почти маниакальное пристрастие к нашему космическому соседу способно набить оскомину кому-то из зрителей. Тогда выслушайте попутно еще одно признание: я все еще делаю фильмы так, как сам хочу (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить). В этом мире, где вое кем-то управляется. А у меня душа поет при виде леопарда, мягко переступающего по ветке на фоне моей приятельницы луны…

Вот и здесь, в Бхаратпуре, я задумал включить луну в важный эпизод как иллюстрацию к тексту, который в один прекрасный день сам собой родился в моем уме. У меня уже были кадры одного из самых прекрасных архитектурных творений человека — Тадж-Махала в Агре — при заходящей луне, словно нанизывающейся на шпиль одной из башен. Теперь мне надо, чтобы луна восходила над жизнью — замысловатейшей конструкцией из углеводородов и других соединений. В ту самую минуту, когда лунный диск наливается белизной, а небо заволакивает вечерняя синь, я замечаю две пары занятых брачными играми клювачей, которые ласкают друг друга гибкими шеями. Вот она — жизнь, лучшего кадра нельзя пожелать. Луна поднимается выше, синева густеет, и я снимаю четверку серебристых силуэтов мощным телевиком, так что лунный диск выходит огромным до неправдоподобия.

В сгущающейся темноте Шри Чанд толкает шестом нашу лодку среди медленно скользящих назад подвижных черных кулис, образованных кричащими и препирающимися цаплями и аистами. Берет Шри Чанда украшает белое перо. Сейчас и оно кажется черным. Старое перо выпало из наряда цапли, когда она занималась повседневным туалетом, и плавало на воде среди всевозможной дряни под гнездами тысяч особей смешанных колоний. Торчащий на фоне вечернего неба кончик пера — острый, словно игла.

Приехали, выгружаем на берег наши причиндалы. Укладывая рюкзаки, поочередно то нагибаемся, то выпрямляемся. И тут происходит один из тех мелких, но важных случаев, которые так часто могут обернуться великой удачей или великой неудачей. В тот самый момент, когда я наклоняюсь, перо поднимается вверх. И колет меня в глаз, даже не колет, а царапает как раз над зрачком. Выпрямляюсь, похолодев, и смотрю на луну. Вместо круглого диска — мерцающая горизонтальная полоса. Моргаю — та же картина. Мой единственный здоровый глаз! Ну вот, все… Понимаю, что задуманная мною серия телефильмов рассыпается, словно карточный домик от дуновения ветра. И то ли еще будет.

Пиа и Шри Чанд помогают мне добраться до Шанти-Кутира. Ирония судьбы, как раз сегодня утром я оказывал помощь Шри Чанду, промывал ему воспалившиеся глаза дезинфицирующим раствором. Нет худа без добра! Пузырек с благотворной влагой стоит на полке, рюмочка тоже, и вот я уже промываю собственный глаз. Спустя пять минут поднимаю голову. В комнате светло, но мне все видится будто через матовое стекло. Пиа рассматривает мой глаз в лупу. Длинная царапина поперек зрачка.

На другое утро глаз болит, отзываясь на каждый удар пульса. Таким же манером много-много лет назад еловая ветка, спружинив, повредила мне левый глаз. Я маялся целый год, дважды ложился в больницу, но все оставалось как в тумане. Теперь и второй глаз под угрозой; достаточно какой-нибудь из полчища всевозможных бактерий, облепивших перо, начать свою гибельную деятельность, и можно ставить крест на моей работе. Снова осторожно промываю глаз и решаю не открывать его, пока не доберусь до больницы в Швеции.

Сейчас я всецело завишу от слуха. Ситуация не новая, я нередко переживал то же самое в тот мучительный год, когда рассвет воспринимался поврежденным глазом, как власяница израненным телом. Ничего, я вполне прилично ориентируюсь в окружающем меня пространстве и с помощью Пиа аккуратно упаковываю два десятка чемоданов.

Звоню в шведское посольство в Дели и объясняю, что мне нужно срочно вернуться домой. Вот только одно «но»: мое снаряжение! Взять с собой в самолет — никаких денег не хватит, а по таможенным правилам я не могу оставлять страну без привезенной мною аппаратуры…

Сотрудница посольства, кудесница Анна Каи едет к начальнику таможни делийского аэропорта, чтобы выхлопотать исключение; тем временем Джай Сингх мчит нас на джипе в аэропорт Агры. Пожалуй, даже лучше не видеть, как он ведет машину: очень уж лихо Джай Сингх несется через индийские селения с их тесными улочками. Джип мечется из стороны в сторону, и сквозь несмолкающие вопли клаксона пробивается скрип обгоняемых повозок, ворчание зловонных автобусов, уходящие назад гудки встречных машин.

Мы успеваем на делийский самолет!

В Дели Пиа проводит меня через залы ожидания на оживленную площадь, сажает в такси, и вот мы уже в посольстве здороваемся с нашими друзьями Гертрудой и Магнусом Вернстедтами. Билеты готовы, в два часа ночи Магнус отвозит нас в аэропорт, распутывает замысловатые бюрократические клубки, и мы вылетаем в Швецию. Хорошо, когда есть такие друзья!

Завершив сложное путешествие из Бхаратпура, с пересадками во Франкфурте-на-Майне и Копенгагене, я менее чем через двое суток после несчастного случая помещен в глазное отделение больницы Худдинге под Стокгольмом. Меня тщательно исследуют, выясняя, не просочились ли какие-нибудь бактерии сквозь тонкую роговицу. В руках знающих и приветливых глазников я спокоен. Оказывается, царапина, которую я так тщательно промывал, уже сама начала заживать.

Перо цапли прочертило длинную риску над зрачком, и при проверке зрения через два дня я вижу тройное изображение. Правда, к великому моему удивлению, одна из картинок очень четкая — четче, чем до ранения.

Нет слов, чтобы описать мое изумление, когда в ближайшие дни происходит Чудо. Две сдвинутые и нерезкие картинки мало-помалу пропадают, и берет верх резкое изображение! Через несколько недель новая проверка показывает, что правый глаз видит лучше, чем когда-либо: острота зрения 1,0 без очков, тогда как прежде было 0,9 с очками. И сейчас (постучим по дереву!) держится на том же уровне. В частности, я могу водить машину, не пользуясь очками!