Там где бродили львы (с иллюстрациями) - Паттерсон Гарет. Страница 34

Уже более девяти часов жеребенок оставался около останков матери, видя, как падальщики истязают и рвут на части ее тело. Он ни разу не отошел от места расправы далее, чем на сорок шагов. Временами он ненадолго останавливался, изнуренный зноем, а затем вновь принимался бегать вокруг стаи шумно пирующих птиц, лишь изредка пытаясь подойти к ним поближе.

Насколько же сильны должны быть связи между матерью и ее отпрыском! Защитница и кормилица жеребенка была мертва, но он продолжал цепляться за последнюю надежду, не понимая до конца безнадежности своей потери и не зная, что делать дальше. Он слонялся вокруг, ожидая, видимо, что мать встанет и поведет его, как обычно, за собой. Часами наблюдать за такой сценой – тяжелое испытание для натуралиста, но такова жестокая действительность в жизни неумирающей природы.

Наступила ночь, а жеребенок все не уходил от погибшей матери, хотя оставаться здесь стало уже опасным. С наступлением темноты у богатого источника корма собралось множество шакалов. Соблазненные изобилием еды, они забыли на время о границах своих территорий и стекались сюда со всей округи, ссорясь и огрызаясь друг на друга у трупа зебры. А жеребенок все стоял среди грызущихся плотоядных и лишь изредка опускал голову, обнюхивая останки матери.

Хриплый хохот гиены – самый верный провозвестник смерти на африканских равнинах, но из всех животных наиболее восприимчивы к нему львы. Итак, шакалы своей возней привлекли на место пиршества гиен, а вслед за теми и три льва, которых я повстречал два дня назад, почувствовали возможность поживиться даровым мясом. В предвкушении трапезы они направились в направлении шакальего лая, где жеребенок пытался отбиваться маленькими копытцами от назойливых нахлебников, мохнатыми тенями сновавших вокруг него. Когда последние отблески дня окончательно поглотил мрак африканской ночи, львы поспешно пересекли островок кустарников, где до этого пережидали дневной зной, и в спустившейся прохладе проследовали к останкам зебры.

Тогда-то жеребенок, уже освоившийся с присутствием грызущихся шакалов, почувствовал приближение львов и стал беспокойно переступать с ноги на ногу. Когда же звери выступили из темноты, он в страхе подался назад, отскочив примерно на метр в сторону. Львы бесцеремонно приблизились к туше, заставив шакалов отступить в полном беспорядке. Они рассыпались кто куда, и жеребенок отбежал чуть поодаль вместе с ними. Однако, словно не ведая страха перед царем зверей, он не мог заставить себя уйти совсем и трижды даже пытался подойти поближе к пирующим хищникам. Те заметили, наконец, необъяснимое присутствие жеребенка, и один из львов сделал угрожающий бросок в его сторону, прежде чем вновь приняться за еду. И лишь теперь детеныш окончательно решил оставить погибшую мать.

К утру на месте трагедии можно было видеть лишь большое пятно засохшей крови да остатки грудной клетки зебры, которую глодала одинокая гиена. На протяжении нескольких последующих дней мы не теряли надежды увидеть жеребенка, но так и не встретили его. Скорее всего, он вернулся в стадо, но удалось ли ему приблизиться к какой-нибудь самке, которая стала бы кормить его молоком? Увиденное нами было лучшей демонстрацией прочности связей между матерью и детенышем: их трудно было разрушить десяткам грифов, орде шакалов и даже свирепым львам.

Здесь больше нечего было делать, и мы поехали к ближайшему водному источнику. Там каждое утро попадался на глаза щенок шакалов. Обычно выводок у этих зверей состоит из четырех-пяти детенышей, изредка – девяти, так что было неясно, то ли перед нами единственный детеныш, родившийся в семье, то ли все прочие пали жертвой хищников. Так или иначе, этот щенок неизменно оставался в одиночестве и был известен уже всем туристам в округе. Всегда было приятно видеть, как юный зверек резвился в траве, покрывавшей каменистую площадку близ источника.

В это утро, однако, дело обстояло по-иному, и мне посчастливилось стать свидетелем последнего звена в цепи события, началом которых послужила смерть зебры. К детенышу-шакалу наконец возвратились его родители в сопровождении еще одного полувзрослого зверя. Шакалы-старики пришли, видимо, с ночного пира и накормили детеныша мясом, которое отрыгнули перед ним на землю. Потом щенок и полувзрослый шакал принялись гоняться друг за другом, а родители, утратив свою обычную степенность, шумно возились друг с другом, беззаботно наслаждаясь сытостью после обильного ужина. В жизни африканской природы смерть есть, по существу, обратная сторона жизни, ибо не будь первой, не было бы и второй. Во всяком случае, не погибни зебра, жизненная энергия не светилась бы столь радостно в блестящих глазах щенка шакалов, скачущего сейчас среди желтой травы.

По всем признакам, что были у меня перед глазами, становилась очевидной странная разреженность популяции львов в Намутони. Отдельные их небольшие группы держались особняком друг от друга. Однажды я наткнулся на равнине на взрослую самку в расцвете сил, которую сопровождал полувзрослый самец примерно полуторалетнего возраста. В тот же день мне сообщили, что видели одиночного молодого самца в урочище Чудоп. Я слышал также о каких-то львах, встреченных далее к северу. Все эти звери обитали в пределах территории площадью около ста пятидесяти квадратных километров, но ни разу никому не удалось увидеть весь прайд целиком. На основе всего, что стало мне известно, я пытался понять причину такой обособленности зверей и того антисоциального поведения, которое прямо-таки бросалось в глаза. По собственному опыту я знал, что разделение прайда на мелкие группы зачастую бывает вызвано скудостью крупной дичи в данной местности, что сплошь и рядом случается в определенные сезоны года в разных районах Африки. Если сравнительно большой прайд раз за разом вынужден довольствоваться жертвами не слишком крупных размеров – такими, как импала либо спрингбок, в дело вступают природные антисоциальные мотивы, и прайд расщепляется. В конечном итоге это выгодно для прайда как целого, и даже разбившись на группы, его члены остаются на родной территории, а позже вновь объединяются, когда условия жизни становятся более благоприятными. Однако эта моя теория, как оказалось, лишь частично объясняла происходящее в Намутони. Более важной причиной в данном случае оказалась, как можно было предположить с самого начала, деятельность человека. Дальнейшее подтверждение этому я получил после обстоятельной беседы с одним из местных объездчиков. Он прекрасно знал обстановку в восточном секторе Этоша и рассказал нам о проблемах и конфликтах, нарушающих нормальное течение жизни в подведомственных ему участках парка. Здесь-то и коренилось потерянное звено в моих рассуждениях об антисоциальности львов Этоша.

Менее чем за год до нашего приезда здесь существовал стабильный прайд, хорошо известный всем в окрестностях Намутони. В его составе было девять львов, из которых один взрослый самец выступал в роли патриарха. За свою жизнь этот зверь пережил немало, но один из неприятнейших инцидентов закончился тем, что убегавшая от него зебра рассекла ему копытом морду. «Лицо» патриарха осталось изуродованным, но сил от этого у него не убавилось. С тех пор он получил у объездчиков прозвище «Губастый».

Прайд Намутони посещали и фотографировали сотни приезжих со всего света. Губастый и его подопечные стали любимцами туристов, а объездчики рассматривали этих зверей как особую достопримечательность Намутони.

Однако по прошествии нескольких месяцев до главного объездчика дошли слухи, что на фермерских землях убит какой-то лев. Как только этот работник охраны точно выяснил, что произошло, по виду просушиваемой шкуры он сразу же с негодованием понял, что фермеры убили старика Губастого. С гибелью своего лидера прайд, вскоре утратил единство и распался на отдельные группы, чему, вероятно, способствовал и тогдашний дефицит корма. На территорию прайда стали заходить посторонние бродячие самцы, травмировавшие львиц с детенышами. И хотя члены некогда единого прайда еще придерживались границ его территории, они разбрелись по разным ее участкам и вели себя наподобие неуверенных в себе бродяг. Все это стало следствием того, что где-то кто-то необдуманно нажал на курок винтовки.