Серенгети не должен умереть - Гржимек Михаэль. Страница 20
Леттов-Форбек со своим небольшим отрядом то нападал на поезда, нарушая движение по железной дороге в Кении и Уганде, то нарушал покой Родезии и Бельгийского Конго. Английские войска перевезенные из Индии, он загонял назад на корабли. Так он продержался до 1916 года.
За это время Германская Юго-Западная Африка сдалась. Оттуда в Танганьику были переброшены многочисленные войска генерала Смэтса, однако почти все его солдаты страдали малярией, так что мало чем могли быть полезны в борьбе против немцев. В ноябре 1917 года Леттов-Форбек вступил со своим маленьким отрядом в португальские владения, где в течение десяти месяцев вел партизанскую войну, затем в сентябре 1918 года внезапно появился вновь на немецкой территории и опять ворвался в Родезию. Сдался он только 25 ноября 1918 года, спустя несколько дней после того, как Германия сложила оружие.
Располагая самыми ограниченными возможностями, он сумел удержать большую часть войск союзников в Восточной Африке, мешая тем самым переброске их на другие фронты.
Местному населению, за право «охранять» которое дрались англичане с немцами, эта война европейцев принесла только горе и бедствия.
В Танганьике, как и во всем мире, тогда свирепствовала инфлюэнца, скосившая 80 тысяч африканцев. В довершение всего в 1924 году не было дождей и по обеим сторонам железнодорожного полотна можно было видеть черепа умерших от жажды, которые напрасно думали хоть здесь найти воду.
Англичане получили от Лиги Наций всю Танганьику до границ королевств ватусси – Руанды и Бурунди, которые были присоединены к Бельгийскому Конго.
Когда Танганьика находилась еще под немецким владычеством, ее население составляло примерно 3 миллиона. Поскольку нам с Михаэлем предстоит подсчет сотен тысяч животных, нам небезынтересно узнать, как в такой полудикой стране проводилась перепись населения без бюро прописки и без «загсов». Оказывается, в 1931 году вождям племен было предписано сдать четыре различных сорта семян. Черные и толстые семена означали мужчин, коричневатые зерна с двумя волосками на конце символизировали женщин, маленькие круглые зернышки – девочек, а маленькие продолговатые – мальчиков. За каждого подданного – зернышко в мешочек. Это довольно удобный метод, но, к сожалению, для зебр и гну он не подходит. При помощи такой «переписи», которая была уже, безусловно, более точной, чем прежние приблизительные оценки, новая администрация выявила уже 5 миллионов африканцев. Их число возрастает ежегодно на два процента.
Части выселенных и экспроприированных немецких поселенцев в 1925 году разрешено было вернуться. Третья империя щедро снабжала их денежными ссудами и займами, так что к 1939 году, когда разразилась Вторая мировая война, в Танганьике уже жили 3205 немцев, владевших 558 фермами; британцев там было ненамного больше – всего 4054 с 499 фермами; из других европейцев там жили еще 893 грека.
Последняя перепись населения показала, что здесь живут 8,6 миллиона африканцев (следовательно, их число за последние 50 лет утроилось), 72 тысячи индийцев, 20 600 европейцев и 19 тысяч арабов. Индийцев в большинстве случаев завезли сюда в качестве кули и вообще дешевой рабочей силы, в частности для постройки дорог. В самых отдаленных местах, где бы не выдержал ни один европеец, они пооткрывали маленькие лавчонки. Большинство индийцев живет сейчас вполне зажиточно. Торговля в основном в их руках.
Один из самых любезных среди них – британский таможенник в Аруше, который каждый раз проверяет наши документы и пожитки. Он неподкупен и корректен и при этом услужлив и добросердечен. Михаэлю и мне за всю нашу жизнь не слишком часто приходилось встречаться с индийцами, так что этот таможенник, безусловно, способствовал тому, что мы теперь всех индийцев представляем себе симпатичными. Каждый человек на чужбине своим поведением может сделать для своей страны либо много хорошего, либо причинить ей немалый вред.
Глава пятая
МЫ СЧИТАЕМ ЖИВОТНЫХ
Каждое утро я теперь бегаю наперегонки с 3 тысячами желто-черно-белых газелей Томсона.
На радиаторе нашего полосатого вездехода сверху укреплена запасная шина. Туда, в середину, я заталкиваю подушку, сажусь на нее и упираюсь ногами в запасные канистры с водой, укрепленные спереди машины, рядом с фарами. Так я сижу крепко, и при резких поворотах или остановках меня не так-то легко сбросить. Наш водитель Мгабо ездит быстро и лихо, однако при этом никогда не попадает в ямы и не допускает, чтобы какая-нибудь колючая ветка полоснула меня по лицу.
Сижу я в одних трусах. Я давно уже не боюсь экваториального солнца, и в Африке зачастую не ношу даже шляпы. Горячий ветер обдает мое тело, я прямо чувствую его волны.
Несколько газелей перестают пастись и мчатся наперегонки с нами. Это заражает других. И вот уже сотни, даже тысячи хотят принять участие в этих гонках; похоже, что состязание доставляет им какое-то удовольствие. Их предельная скорость – 56 километров в час. Если не слишком гнать машину, то они стараются непременно перед самым ее носом перескочить на другую сторону. А стройные большие антилопы импала прямо-таки принципиально считают своим долгом пересечь нам дорогу и при этом подскакивают в воздух сразу всеми четырьмя ногами.
Таким образом, мы ежедневно совершаем двухчасовую поездку от нашего алюминиевого домика до того места, где два механика привинчивают нашей подбитой «Утке» новые «ноги». Бедняги обливаются потом: здесь, в степи, где нет электричества, приходится сотни дырок для шурупов просверливать вручную. Несмотря на то что эти двое уже много лет живут в Африке, им здесь все в диковинку. Это потому, что они жители большого города – Найроби. Каждое утро они с восторгом рассказывают нам, что к самолету совсем близко подходили зебры или что ночью гиены выли прямо возле хижины. Самое большое их желание – увидеть вблизи львов. Это мы можем им устроить: достаточно только отвезти их на машине за два километра отсюда, в степь.
Глиняная сторожка, в которой они спят, в обычное время служит пристанищем для африканских служителей парка во время их обходов. У нее конусообразная соломенная крыша. Два месяца назад двое из этих отважных людей обнаружили перед ее запертой дверью кровавые пятна. Подойдя по следу, они нашли череп какой-то женщины. По-видимому, она была ранена или тяжело больна и искала убежища и защиты в домике. Однако дверь оказалась запертой, и ночью ее разорвали хищные животные. Кто она и откуда, так и не узнали.
Когда мы как-то проезжали вне границ парка в районе Икомы, нас остановил маленький мальчик и попросил о помощи. Мы взяли его в машину, и он указывал нам дорогу. Наконец мы подъехали к просторной хижине. На полу лежал тяжелораненый старик. Он громко стонал. Его родственники подложили под него бычьи шкуры. Хотя тело его и было забинтовано, но кровавая лужа под ним становилась все больше и больше. Он тяжело дышал. Возле его дома стоял африканский фельдшер, который возглавляет что-то вроде маленького госпиталя в этом районе. Он безуспешно старался починить свой пикап. Мы помогли ему поднять домкратом машину, одолжили свой насос, а Мгабо в течение двух часов латал ему шину. Односельчане старика охотно ему «помогали» – они болтали и смеялись, в то время как старик в полутьме хижины хрипел и задыхался. Когда машина была уже наконец на ходу, больной категорически отказался в ней ехать:
«Не надо, дайте мне здесь умереть, в моем доме, среди моих жен!» Мы его понимали.
Старик умер несколько часов спустя на своем ложе из бычьих шкур.
Его близкие рассказали нам, что на него на пашне напал кафрский буйвол и вспорол ему бок. Тут, конечно, что-то не так. По всей вероятности, он браконьерствовал и ранил животное отравленной стрелой; кафрские буйволы ни с того ни с сего не нападают.