Серенгети не должен умереть - Гржимек Михаэль. Страница 22

Но наш гнев оказался напрасным. Из маленького самолетика «Цессна» вылез один только пилот, правда женского пола.

Выздоровление нашей «зебры» решено было обмыть. Мы приглашаем в гости всех лесничих с их женами и в темноте перед нашим алюминиевым домиком устраиваем настоящий глинтвейн с «огненными языками». Михаэлю велят встать на колени. Гордон Харвей ударяет его по плечу плоской стороной масайского меча и преподносит ему маленькую полосатую лошадку с двумя крыльями.

Госпожа Харвей вырезала этого Пегаса из жести, разрисовала и приложила к нему грамоту:

Вечер грозит стать слишком уж торжественным; у Конни Пульман уже слезы навертываются на глаза. Тогда я, чтобы спасти наш веселый праздник, добавляю Михаэлю еще один «рыцарский удар», но уже сзади, когда он склоняется в поклоне.

Глинтвейн получился очень крепким и ударил всем в голову. «Пушечный выстрел», который раздается внезапно по металлической крыше, чуть не опрокидывает всех на пол. Это Герман решил нас напугать. Михаэля ловят, вяжут и опоясывают желтым нейлоновым ошейником. Такими ошейниками мы метим зебр. Забыв о том, что воду здесь надо беречь, гости начинают поливать друг друга, и вскоре все промокают до нитки. Во время фейерверка Михаэль обжигает себе руку. Когда наконец Пульманы с двумя механиками отъезжают, Герман незаметно ставит на крышу их джипа, прямо против верхнего выходного люка, таз с водой. Во время езды вода постепенно выплескивается, заливая пассажиров, но те в пьяном благодушии воображают, что идет дождь.

На другой день Конни сказала мне с восторгом: «It was а wonderful party, like Christmas Eve!» (Какая была чудесная вечеринка, прямо как на Рождество!)

Сначала меня такое заявление несколько озадачило, но потом я вспомнил о нашем рождественском вечере в Джубе и о том, что англичане справляют Рождество несколько своеобразно.

Какая красота иметь собственный домик вот так, прямо посреди степи! Даже если он только из алюминия. Иной раз в Европе, когда в пасмурный зимний день спешишь на работу или когда нам до чертиков надоедят наши европейские собратья, мы вспоминаем с тихой грустью бескрайние зеленые волны Серенгети и нашу вторую родину на Африканском континенте, наш серый алюминиевый домишко в окружении львов и зебр. Он столь мал, что с воздуха его не так-то легко найти. Для этого нужно все время лететь вдоль берегов реки Серонеры, пока не наткнешься на гору Банаги. И тут уж вы его обязательно увидите в просвете между редкими деревьями.

Пола в нашем домике нет: листы алюминия свинчены шурупами, и все это сооружение, словно опрокинутая крышка коробки от торта, поставлено прямо на голую землю. А это значит, что можно не подметать! Пол покрыт слоем тончайшей, чуть красноватой пыли. Поэтому перед сном лучше не разглядывать собственные пятки, особенно тогда, когда с водой туговато. Да и в голове чесать не рекомендуется: ногти сразу же приобретают траурную каемку. Мы с Михаэлем часто задаем себе вопрос, что сказали бы наши жены, если бы увидели все это.

По ночам в комнате прохладно, а в полдень становится ужасно жарко, но мы ведь днем никогда не бываем дома. Наши бои там тоже не сидят; они готовят в открытом сарайчике из рифленой жести, стоящем в нескольких метрах от дома.

Однажды ночью наш «бушбеби» ускакал через открытую дверь наружу. Я думаю, что у него не было намерения нас покинуть, но кто знает, что вдруг может приключиться с таким маленьким существом. Тут ведь и змеи водятся. Мы слышим, как он скачет снаружи вдоль стены, намереваясь, видимо, проникнуть через одно из окон назад в дом. Но окна зарешечены. Тогда мы берем два больших фонаря и идем его ловить. Но этот маленький чертенок решил поиграть с нами в «кошки-мышки». Он обнаружил рядом с домом дерево и вмиг забрался на самую верхушку. Сидя в пяти метрах над крышей, он смотрит на нас. В луче карманного фонаря его прекрасно видно, ведь в это время года на дереве нет ни единого листочка. Мы зовем, осторожно швыряем камешками, но беглец не трогается с места. Тогда я сажаю Михаэля себе на плечи, он влезает на крышу и длинной палкой ударяет по суку, на котором сидит «бушбеби». Раздается мягкий шлепок – зверек падает на крышу. Такому прекрасному прыгуну это, слава богу, никакого вреда не причинило.

Не так-то просто прокормить этого пассажира, проделавшего вместе с нами 10 тысяч километров – из моего рабочего кабинета во Франкфурте до степного домика в Серенгети. Поскольку мучных червей в Серенгети не купишь, мы вынуждены для нашего маленького питомца ловить кузнечиков. А это гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Этих кузнечиков чрезвычайно трудно отличить от кусочков засохшей травы. Обнаружить их можно, только когда они скачут. Но даже если вы уже уверены, что накрыли одного из них шляпой, одеялом или просто рукой, всегда оказывается, что он успел в последний момент удрать.

Постепенно нам удалось освоить два способа охоты на кузнечиков. Либо надо точно заметить, куда он прыгнул, и медленно, сантиметр за сантиметром, приближаться к тому месту, пока рука не окажется прямо над ним (таких медленных движений кузнечики, по-видимому, не могут заметить), либо надо брать этого попрыгунчика измором – идти за ним следом, пока он не сделает подряд 40, 50, 60 прыжков и наконец устанет. Нашим боям поручено ежедневно ловить дуду, как здесь зовут кузнечиков, и складывать в стеклянную банку из-под конфитюра, чтобы мы вечером могли увидеть, сколько штук им удалось поймать. Кроме того, наш «бушбеби» не отказывается и от сухого печенья с сыром и любит совать свой нос в банки с вареньем.

В нашей хижине зверьку живется привольно и вольготно, потому что вдоль стены мы нагородили, один на другой, пустые ящики открытой стороной наружу. Они служат нам полками. Туда мы складываем запасы своих продуктов. На одну полку – пакетики с сухими супами, на другую – овощные консервы, на третью – мясные консервы и грозди свежих бананов, которые должны еще дозреть; потом идет полка с капустой, апельсинами и яблоками. У нас ведь свой самолет, и через каждые два дня мы можем подвозить свежие продукты из Найроби или Аруши.

Кроме того, у нас есть «сверхмодный» холодильник, разумеется не электрический, а керосиновый. Так что мы можем делать здесь самое настоящее мороженое, правда, для этого нам приходится каждый раз переводить нашему старательному повару африканцу Дезузе способ приготовления, написанный на банке: он ведь не знает английского языка.

Симпатичный человек этот повар – интеллигентный и способный. Мы еще ни разу не видели, чтобы он медленно расхаживал, вечно бежит рысцой.

– Бвана мкубва [9] ест черный хлеб, чтобы не пополнеть. Я тоже не хочу стать толстым, оттого и бегаю – так он объясняет свою вечную спешку.

«Бвана мкубва» на суахили означает «большой господин». Так повар величает только меня. Михаэля и временных наших жильцов и помощников он и все африканские слуги зовут просто по имени.

Но между прочим, «бвана мкубва» – титул, по-видимому, не особенно высокий: я слышал, как африканцы при случае так обращались и друг к другу.

Когда наш холодильник перестает как следует работать, его нужно выключить, оттаять и – о чем, наверное, не слышала ни одна домашняя хозяйка – поставить вверх ногами. В таком перевернутом положении он должен простоять целый день. Но однажды и это не помогло.

Мы заметили, что и керосиновые фонари, изготовленные в ФРГ, которыми, между прочим, пользуется половина Африки, тоже что-то стали плохо светить. Ведь обычно у них яркий свет; раньше их вешали над торговыми рядами на ярмарках. Такая лампа обходится довольно дорого, но для долгих темных вечеров в Африке она совершенно незаменима.