Ацтек. Гроза надвигается - Дженнингс Гэри. Страница 123
– Так что мы перенесли тебя в наш старый дом, где могли спокойно ухаживать за тобой. Тут уж больного точно никто не потревожит. К тому же хижина эта, если ты помнишь, твоя: ты ее купил. – Я хотел вмешаться, но девушка знаком велела мне молчать и продолжила: – Похоже, на тебя напали разбойники, ибо при тебе не оказалось ни одежды, ни пожитков.
Внезапно ощутив тревогу, я с мучительным усилием поднял болевшую, едва повиновавшуюся мне руку и стал шарить на груди, пока не нащупал висевший там на ремешке кристалл топаза, после чего вздохнул с облегчением. Надо думать, грабители, при всей своей жадности, не увидели в камушке никакой ценности, да и побоялись забрать его, приняв по своему невежеству за магический амулет.
– Да, это все, что на тебе было, – сказала девушка, наблюдая за моим движением. – Висюлька и еще какой-то маленький, но тяжелый сверток.
Она сунула руку под одеяло и извлекла матерчатый пакет со шнурками.
– Открой это, – с трудом прохрипел я. Голос с непривычки плохо мне повиновался.
– Молчи! – велела девушка, однако послушалась и осторожно, слой за слоем, стала разворачивать тряпицу.
Когда она развернула последний слой, то слежавшийся и несколько слипшийся от пота золотой порошок засверкал так ярко, словно в хижине зажгли светильник. Золотистые огоньки заплясали, отражаясь в глазах хозяйки.
– Мы всегда считали, что ты очень богат, – пробормотала она и, подумав, добавила: – Но первым делом ты потянулся за той висюлькой, что у тебя на груди. Выходит, она для тебя важнее золота?
Я не знал, удастся ли мне, не прибегая к словам, на которые все еще не хватало сил, объяснить ей, в чем тут дело, однако, напрягшись, поднес кристалл к глазу и посмотрел на девушку сквозь него. Я разглядывал ее до тех пор, пока рука могла удерживать кристалл, ибо она была очень красива. Красивее, чем казалась мне раньше. Я уже вспомнил, что видел ее прежде, хотя имя красавицы по-прежнему от меня ускользало. Серебристая прядь в волосах, несомненно, привлекала взгляд, однако красота девушки и без того была способна пленить мужское сердце. Ее длинные ресницы походили на крылышки самой крохотной черной колибри, а брови имели изгиб распростертых крыльев парящей морской чайки. И губы ее тоже, подобно крыльям, изгибались к уголкам, а маленькая ямочка на щеке создавала впечатление, что девушка вот-вот засмеется. Она и правда вскоре улыбнулась: наверняка красавицу позабавила моя изумленная физиономия. Улыбка, осветившая лицо девушки, засияла гораздо ярче моего золота. Не сомневаюсь, что если бы хижина была полна самыми несчастными людьми – скорбными плакальщиками или угрюмыми жрецами, – даже их лица просветлели бы при виде такой улыбки.
Топаз выпал у меня из руки, рука упала на постель, да и сам я выпал из действительности, но на сей раз провалился не в мрачное забытье, а в целительный сон. Потом мне рассказали, что я так и спал с улыбкой на лице.
Разумеется, я не мог не радоваться тому, что мне удалось вернуться в Теуантепек и познакомиться, а точнее, возобновить знакомство с этой прекрасной девушкой, но, с другой стороны, я жалел, что не мог явиться к ней здоровым и сильным, во всеоружии обаяния удачливого молодого купца. Увы, вместо этого красавице приходилось ухаживать за обессиленным, вялым человеком, вдобавок еще и покрытым струпьями, порезами и царапинами. Я по-прежнему был слишком слаб, чтобы есть самостоятельно, да и положенные мне целебные снадобья мог принимать только из ее рук. А главное, чтобы от меня не смердело, я вынужден был смириться с тем, чтобы хозяйка мыла меня целиком.
– Так не годится, – возражал я. – Девушка не должна мыть обнаженного взрослого мужчину.
– Мы и раньше видели тебя обнаженным, – спокойно ответила она, – не говоря уж о том, что ты, надо думать, прошел нагим половину перешейка. И вообще, – глаза ее лукаво блеснули, – разве девушка не может восхищаться телом красивого молодого человека да еще и таким длинным?
Наверняка в этот момент все мое длинное тело покраснело от смущения. Хорошо еще, что слабость (правду говорят, что нет худа без добра) не позволяла определенной части этого тела реагировать на прикосновения красавицы так, как это случилось бы, будь я здоров. А то еще девушка, не дай бог, сбежала бы от меня.
Пожалуй, с того самого времени, когда мы с Тцитцитлини предавались далеким от действительности мечтаниям, я не задумывался о серьезных вещах вроде женитьбы и семейной жизни. Теперь, однако, я ничуть не сомневался, что более желанной невесты, чем эта красавица из Теуантепека, мне не найти. Ушиб головы все еще давал о себе знать, так что мысли в ней теснились весьма сумбурные и путаные; правда, из недр памяти все-таки всплыло воспоминание о том, что сапотеки редко вступают в браки с чужаками, поскольку их соплеменники относятся к таким союзам с осуждением, так что решившиеся связать свою судьбу с иноземцами превращаются в изгоев.
Тем не менее, когда лекарь наконец позволил мне разговаривать сколько вздумается, я первым делом попытался вести речи, которые, по моему разумению, могли добавить юноше привлекательности в глазах молодой девушки. Хотя, с точки зрения народа Туч, я был всего-навсего презренным мешикатль, причем находившимся далеко не в самой лучшей форме, это ничуть не мешало мне просто из кожи вон лезть, пуская в ход все чары и льстивые уловки, какие я только мог придумать. Слова признательности перемежались восторженными заявлениями о том, что хозяйка хижины столь же красива, сколь и добра, и такого рода комплиментов прозвучало великое множество. Однако, на все лады восхваляя ее достоинства, я не забыл вроде бы между делом упомянуть о значительном состоянии, которое успел нажить в столь молодом возрасте, и рассказать о том, что в дальнейшем собираюсь его преумножить, а также дал ясно понять, что девушка, которая выйдет за меня замуж, никогда не будет нуждаться. Правда, у меня не хватило решимости открыто предложить красавице руку и сердце, однако некоторые мои вопросы и замечания содержали в себе недвусмысленный намек. Например, однажды я сказал:
– Просто удивительно, что такая красивая девушка, как ты, еще не замужем. В чем тут причина?
Она улыбнулась и ответила что-то вроде того, что, мол, ни один мужчина еще не пленил ее настолько, чтобы ради него ей захотелось отказаться от свободы.
– Но уж ухажеров-то у тебя, конечно, полным-полно, – заметил я в другой раз.
– О да, ухажеров хватает. Одно плохо: здешние молодые люди, как мне кажется, интересуются не столько мною, сколько возможностью заполучить долю в постоялом дворе, который приносит немалую прибыль.
– Ну, – не успокаивался я, – если местные юноши такие корыстные, то уж среди постояльцев гостиницы наверняка встречаются подходящие женихи.
– Ну, сами-то они, конечно, считают себя подходящими. Но ты ведь знаешь, что большинство почтека – люди в возрасте, они староваты для меня да к тому же иноземцы. Вдобавок, какие бы знаки внимания ни оказывали мне эти люди, я подозреваю, что у каждого из них дома уже есть жена. А у некоторых и не одна, и не только дома, а во многих селениях, через которые они ездят по торговым делам.
Я набрался смелости и заявил:
– Я не старый. И никакой жены у меня нигде нет, а если когда-нибудь будет, то одна-единственная на всю жизнь.
Девушка посмотрела на меня долгим взглядом и, помолчав, сказала:
– Наверное, тебе надо было жениться на Джай Беле. Моей матери.
Повторяю: мое сознание и память еще не восстановились тогда в полной мере. До этого момента я, видимо, либо путал эту девушку с ее матерью, либо вообще забыл о последней. Ну надо же: я совершенно забыл о том, что совокуплялся с ее матерью, причем (йаййа, о стыд и позор!) в присутствии этой девушки. Могу себе представить, что она обо мне подумала: наверняка сочла меня похотливым развратником, способным одновременно спать с матерью и ухаживать за дочерью. В растерянности и страшном смущении я только и смог, что пробормотать: