Ацтек. Гроза надвигается - Дженнингс Гэри. Страница 99

Этого слова я раньше не слышал, но уже в следующий миг мы с Коцатлем познали его значение на себе. Создавалось впечатление, будто старик специально пробудил явление к жизни, чтобы объяснить слово.

– Тлалолини, – пробормотал Коцатль. Голос его дрожал, как, впрочем, тряслось и все вокруг нас.

– А надо вам сказать, что на языке науатлъ это природное явление называется тлалолини, сапотеки именуют его цьюйю, а испанцы землетрясением. Дома, на Шалтокане, я тоже сталкивался с этим проявлением стихии, но там оно ощущалось скорее как легкая качка: говорили, что таким образом наш остров устраивается поудобнее на неровном дне озера. Святой же Дом швыряло из стороны в сторону, словно гора была утлым суденышком, пляшущим на волнах. Как и на озере в сильную качку, меня замутило. С угла одного из ближайших зданий свалились и покатились по земле несколько камней.

– Древние строили прочно, – промолвил Красная Река, указывая на них, – но в нашей стране редкая неделя обходится без землетрясения, слабого или сильного. Поэтому мы предпочитаем не возводить высокие строения. Хижина из жердей под соломенной крышей будет трястись вместе с землей, а если и развалится, то вряд ли погребет под обломками хозяев. К тому же ее ничего не стоит выстроить заново.

Я лишь кивнул, ибо мне было так тошно, что я боялся открывать рот. Старик понимающе ухмыльнулся.

– Это подействовало на твой живот, да? Ручаюсь, что землетрясение повлияло и на другой твой орган.

Так оно и было. Мой тепули по непонятной причине возбудился и напрягся так, что мне стало больно.

– Никто не знает, в чем тут дело, – сказал Красная Река, – но цьюйю оказывает подобное влияние на всех животных, а на людей – в особенности. Бывает, что мужчины и женщины возбуждаются настолько, что, не в силах сдержаться, начинают совокупляться прилюдно. Сильная дрожь земли даже маленьких мальчиков доводит до извержения семени, а девочки, никогда не знавшие мужчины, к полному своему изумлению, испытывают те же ощущения, какие бывают при соитии у взрослых женщин. Порой задолго до того, как почва приходит в движение, собаки и койоты начинают скулить или выть, а птицы встревоженно срываются с гнезд и мечутся в воздухе. По поведению животных мы научились определять, когда следует ждать по-настоящему опасного землетрясения. Добытчики камня покидают карьеры и перебираются в безопасные мест а, знать выходит из каменных дворцов под открытое небо, жрецы оставляют свои храмы. Впрочем, даже несмотря на предупреждения, по-настоящему сильные толчки все равно влекут за собой жертвы и разрушения.

С другой стороны, нельзя не признать, что цьюйю дает больше жизней, чем отнимает. По истечении трех четвертей года после любой серьезной встряски всего за несколько дней рождается великое множество детишек.

Поскольку мой член так и норовил выскочить из набедренной повязки, я сразу принял эти слова на веру и позавидовал Пожирателю Крови, который вытворял в тот день такое, что навсегда оставил по себе память в том ауйаникали. Окажись я во время землетрясения на людной городской улице, я, возможно, поставил бы под угрозу мир между нашими народами, набросившись на первую попавшуюся женщину.

Да, понимаю, это не то, о чем стоит распространяться. Однако, мне кажется, я мог бы высказать вашему преосвященству свои соображения по поводу того, почему у животных сотрясение земли вызывает лишь страх, а у людей еще и пробуждает вожделение.

Когда наш отряд, в самом начале того долгого путешествия, впервые разбил лагерь под открытым небом, я ощутил на себе пугающее воздействие тьмы и пустоты, а потом на меня накатила тяга к соитию. Точно так же все мы – и разумные существа, и низшие животные, – сталкиваясь с чем-то неведомым и неподвластным нам, естественно, испытываем страх. Но низшие существа при этом не задумываются о смерти, ибо просто-напросто не понимают, во всяком случае в той же степени, что и мы, что это такое. Другое дело – люди. Мужчина может стойко встретить достойную смерть на поле боя или на жертвенном алтаре. Женщина может не менее достойно рискнуть жизнью при рождении ребенка. Но мы не способны отважно встретить смерть, приходящую равнодушно, словно чьи-то пальцы просто гасят фитиль лампы.

Больше всего мы страшимся бессмысленной, случайной гибели, и в тот миг, когда к нам подступает страх смерти, в нас непроизвольно пробуждается потребность в том, что способствует зарождению жизни. Что-то в недрах нашего сознания вопиет: «Ауилема! Совокупись! Пусть это не спасет твою жизнь, но может быть, поможет заронить в этот мир другую!» И потому тепули мужчин возбуждаются, а тепили женщин раскрываются и начинают сочиться влагой...

Впрочем, это всего лишь мое собственное предположение. Однако у вас, ваше преосвященство, и у вас, почтенные братья, еще будет возможность его подтвердить или опровергнуть. Этот остров, на котором стоит город Теночтитлан-Мехико, расположен на еще менее устойчивом, чем Шалтокан, илистом донном ложе, и его то и дело сотрясают толчки, порой очень сильные. Рано или поздно вы и сами ощутите конвульсивное сотрясение земли, вот тогда и посмотрите, как откликнутся на него ваши сокровенные органы.

По правде сказать, для столь долгой задержки в Цаачиле и ее окрестностях у нас не было никакой веской причины. Нам просто хотелось отдохнуть в столь приятном месте, прежде чем снова пуститься в долгий и трудный путь. Пожиратель Крови, невзирая на седину, похоже, вознамерился не оставить без внимания ни одну из доступных местных красоток, я же ограничился осмотром достопримечательностей и даже не вел торговых переговоров. Последнее, однако, объяснялось просто: самого ценного местного товара, здешней изумительной краски, у сапотеков тогда на продажу не было.

Вы называете эту краску кошениль и, наверное, знаете, что ее получают из насекомых, именуемых ночетцтли. Эти насекомые в огромных количествах размножаются на плантациях нопали, особого вида кактусов, которыми они и питаются. Когда насекомые (это случается в определенное время года) достигают зрелости, их сметают с кактусов в мешки и умерщвляют, опуская в кипяток, подвешивая в парилке или запекая на солнце. Затем их трупы подсушивают, получается что-то вроде сморщенных семян, и продают на вес. В зависимости от того, каким из трех способов насекомые были убиты, они после измельчения дают три вида ярких красителей – гиацинтовый, пурпурный и светло-карминовый. Никаким другим способом такую красивую краску не получить. Так вот, как выяснилось, в тот год весь урожай насекомых был целиком закуплен купцом из Мешико, побывавшим здесь до меня. Это оказался мой знакомый, помните – тот самый, с которым мы разговорились еще в стране Шочимилько. Так что мне рассчитывать на краску уже не приходилось, ибо насекомых, как вы понимаете, торопить бесполезно.

Вспомнив, что этот торговец рассказывал мне про, на редкость стойкую, пурпурную краску, вроде бы как-то связанную с улитками и народом, именующим себя «бродягами», я стал расспрашивать об этом и Красную Реку, и его знакомых, в том числе и торговцев, но все они, похоже, просто не понимали, о каких таких улитках и «бродягах» речь. Так и вышло, что за время пребывания в Цаачиле я совершил всего одну торговую сделку, причем не из тех, какие в обычае у прижимистых почтека.

Старик Красная Река устроил мне аудиенцию у Коси Йюела, бишосу Цаа, то есть у Чтимого Глашатая народа Туч, и правитель этот любезно согласился показать гостю свой дворец, отличавшийся роскошным убранством. Больше всего меня заинтересовали две драгоценности: во-первых, Пела Ксила, супруга бишосу, она была из тех женщин, при одном взгляде на которых у любого мужчины текут слюнки. Но о том, чтобы заполучить эту красавицу, не приходилось и мечтать, так что тут мне пришлось ограничиться обрядом целования земли. Однако, увидев другую вещь – удивительной работы гобелен из перьев, – я твердо вознамерился его заполучить.

– Вообще-то он был изготовлен одним из твоих соотечественников, – заметил хозяин покоев, похоже, несколько раздосадованный тем, что я не свожу глаз с изделия мастера из Мешико, вместо того чтобы любоваться причудливыми драпировками тронного зала, которые приобрели свой замысловатый узор с помощью особого способа окраски. Их сначала завязывали узлами, потом красили и развязывали, после чего красили заново, и так повторялось несколько раз.