Дочь пирата - Джирарди Роберт. Страница 39

Уилсон бросил взгляд на внушительные габариты борца по вольной борьбе, снова углубившегося в биографию Бисмарка, и живо вообразил, как мясистые пальцы сокрушают его трахею. Вследствие этого он почувствовал головокружение и поник головой на стол. Целую минуту он смотрел на истертый мраморный пол и на подшитые шлепанцы Португи. Подняв голову, он обнаружил, что дон Луис ждет его воскрешения, соединив кончики пальцев.

— Прежде чем вы убьете меня, позвольте рассказать вам про моего отца, — попросил Уилсон.

Дон Луис терпеливо улыбался, времени у него было хоть отбавляй.

— Во время Второй мировой войны отец служил в американских ВВС, и его часть стояла в Англии, в Ланкастер-Филд, — начал Уилсон. — Они совершали налеты на Францию и Германию в больших самолетах «летающая крепость». Отец был радистом, однако многие вылеты проходили в режиме радиомолчания, поэтому большую часть времени он сидел в фюзеляже самолета, ожидая, когда какая-нибудь зенитка накроет его. При графике четыре-пять боевых вылетов в неделю шансы выжить у летчиков были чудовищно малы, около девяноста процентов попадали под обстрел. За последние шесть месяцев 1943 года союзники потеряли в небе над Европой более десяти тысяч человек из летного состава. Чем больше боевых вылетов, тем меньше шансов уцелеть. Но человек, переживший двадцать пять вылетов, подлежал ротации. Так что двадцать пять было для летчиков магическим числом.

Мой отец совершил двадцать пять боевых вылетов без единой царапины, но не воспользовался льготой. Он попросил перевода на новый самолет. Поскольку командование нуждалось в квалифицированном персонале, просьбу его удовлетворили. Он совершил еще двадцать пять вылетов, потом еще столько же. Войну он закончил, имея за плечами вылетов больше, чем любой другой радист. Все считали его сумасшедшим. И напрасно. Сумасшедшим он не был; он был азартным игроком и верил в свою звезду.

Перед войной он изучал право в Ашлендском колледже и в азартные игры никогда в жизни не играл, даже ни разу не прикасался к картам. Он стал игроком после первого же боевого вылета. Об этой воздушной трагедии много писали. Целая эскадрилья вылетела без истребителей сопровождения на бомбардировку немецкого завода боеприпасов и напоролась на немецкий аэродром. Из пятидесяти семи самолетов на базу вернулся только один — его. В самолете не было ни единой пробоины. После этого экипаж переименовал самолет из «Крылатой победы» в «Счастливую красавицу» и нарисовал на борту большую радостную голую девку. Отец решил: раз ему так повезло во время этого вылета, значит, все самое худшее позади. И он испытывал судьбу снова и снова. Ему нравилось играть с ней. Он сказал мне как-то, что именно риск делает нас людьми. Нет никакого мастерства, никакой ловкости рук, есть только стиль поведения.

Так что, демобилизовавшись в 1945 году, он стал профессиональным игроком. Больше всего ему нравились бега, но он играл и в рулетку, и в покер. При этом он считал, что шансов на победу у него нет. И так оно и было, но он всегда выигрывал. И вы знаете, Луис? Я такой же. Я потратил полжизни на то, чтобы не замечать очевидного. Теперь я знаю правду. Подобно отцу, я игрок, и игрок чертовски везучий. Как и отца, меня нельзя обыграть в заведомо провальной игре. Ни при каких условиях.

Дон Луис сначала помолчал, потом поднялся и подошел к окну. Посмотрел на сад, на дождь.

— Ставка. Что вы можете поставить, кроме своей жизни?

— Крикет, — ответил Уилсон. — Если вы выиграете, она выйдет за вас замуж на следующей неделе. Никаких проблем.

— А если проиграю?

Уилсон пожал плечами:

— Она говорит, что любит меня.

— И вы ей верите?

— Я не знаю, но убивать меня, по-моему, не стоит. Она никогда не выйдет за вас, если вы обагрите руки моей кровью. Она хотела, чтобы я вам это сказал.

Дон Луис продолжал смотреть в окно. В ожидании ответа Уилсон открыл том Байрона и попал на «Манфреда». «Проклятый! Что делать мне с моими днями? Они уже и так длинны…» — прочитал он и закрыл книгу.

15

В пять часов пополудни у них состоялось плотное чаепитие. Экономка принесла ломтики хлеба, канапе и ячменный отвар со специями, за которыми последовали сладости. Полчаса спустя она убрала остатки еды. Килла из Манилы, поставив на полку книги, принес два стула и железный ящик. Когда он убрал с ящика крышку, Уилсон онемел от изумления. Ящик был полон золотых рэндов Крюгера [25]. Не побывавшие в обращении, они блестели, как пиратские сокровища на соответствующих картинах.

Дон Луис рассыпал горсть монет по столу. Уилсон взял одну и рассмотрел. На аверсе портрет Ф.У. Боты, большого поборника апартеида; на реверсе — невинная газель, резвящаяся в степи.

— Слепят глаза, правда? Впечатляют куда больше, чем простые фишки, — сказал дон Луис.

Они поделили рэнды на две кучки по тысяче штук и начали играть в простой покер. После нескольких партий дон Луис менял колоду, доставая новую из комода в стиле Возрождения. Вечером экономка подала холодное мясо и сыр, затем последовали сигары и манговый ликер, произведенный здесь же на ферме. Перекусив, покурив, выпив, они вернулись к игре. Разговоров было мало. За ромбовидными окнами лил дождь и густела тьма. В конце шестого часа игры у Уилсона оказалось на пятьсот монет больше, чем у идальго. Два часа спустя он обеднел на пятьдесят монет. Но это его не беспокоило. Он чувствовал, удача на его стороне.

Забрезжил рассвет. Уилсон выиграл у Португи последний рэнд. Монеты лежали холмиком у локтя Уилсона и грозили в любой момент растаять как в сказке.

Дон Луис отклонился на спинку стула, в глазах засветился недюжинный ум. Уилсон потянулся и услышал, как хрустнули позвонки, он сразу вспомнил, как хрустит кукуруза на сковородке, превращаясь в попкорн.

— Теперь я должен решить, что с вами делать: убить или отпустить с моей женщиной? — сказал дон Луис.

Уилсон пожал плечами. После бессонной ночи болели глаза, но усталости не было.

— Вы джентльмен, — ответил он. — Я думаю, ваше слово чего-то стоит.

— К сожалению, вы правы, — вздохнул дон Луис.

Они встали из-за стола и пошли на кухню, просторное помещение с раздвижными окнами. На крючках рядом с камином висели непрактично огромные медные горшки. Сам камин был такой большой, что в нем можно было легко зажарить целую лошадь. Над каминной полкой красовался пыльный кожаный герб: на желтом фоне сокол и две звезды.

— Это старая часть здания, — сказал дон Луис. — Построена около 1500 года. Обратите внимание на потолочные балки. Ручная работа.

Уилсон посмотрел вверх и не нашел ничего примечательного. Он уселся на табуретку возле раковины и принялся ждать. Дон Луис отправился в кладовку.

— Должен признаться, мне нравятся плотные американские завтраки, — прокричал из кладовки идальго. — К сожалению, я редко бываю здесь. Потерпите. Я сейчас отыщу необходимые ингредиенты.

Несколько минут спустя он появился, неся яйца, кофе, хлеб, половину круга сыра «Грюэр» и большой кусок деревенского бекона.

— Вам помочь? — поинтересовался Уилсон. — Я был помощником кока на «Компаунд интерест».

Португи приподнял бровь:

— Так вы были поваром, мистер Лэндер?

— Помощником кока, — поправил Уилсон.

— Хорошо. Тогда я полностью полагаюсь на вас.

Уилсон сварил кофе по-африкански, нарезал сыр и бекон и приготовил омлет на оливковом масле.

Они позавтракали у стойки. Хлеб был свежий, от деревенского бекона резко пахло дымком, а кофе был хорошо помолот и крепок. Уилсону показалось, что ничего лучше он в жизни не ел.

— Рассказ о вашем отце — это правда? — нарушил молчание дон Луис.

— Нет, — ответил Уилсон.

— Тем не менее, мистер Лэндер, вы хороший игрок.

— Вы тоже.

Португи отмахнулся:

— Не льстите. Надеюсь, вы понимаете, на что идете.

— Вы имеете в виду Крикет?

— А кого же еще! Я когда-то был женат. У меня двое мальчиков и красивая девочка. Я много лет не видел их. Они живут с матерью в Париже. Учатся в Сорбонне и придерживаются слегка левых взглядов. Не скрою, я сейчас в таком возрасте, когда семейная жизнь начинает казаться весьма привлекательной. Но мать внушила моим детям ненависть ко мне. У нее достаточно денег, и она не хочет иметь со мной ничего общего. Тысячелетняя история идальго де ла Ваки закончится вместе со мной. Я отказался от будущего ради Сьюзен Пейдж.