Дочь пирата - Джирарди Роберт. Страница 38

Пират хихикнул от удовольствия и принял очередную порцию водки. Уилсон смотрел в окно, переваривая услышанное. Мимо скользили джунгли — смешение буйной растительности и моральных проблем.

— За несколько месяцев пребывания здесь я видел много отвратительного, — сказал Уилсон, когда к нему вернулась способность говорить. — И кое-что понял. Можете назвать это романтизмом, простым решением сложной проблемы. Как бы там ни было, это единственный способ поддержать равновесие между моими нравственными устоями и психическим здоровьем. Все мое нутро подсказывает мне, что рабство — это великое зло, и я не собираюсь с ним мириться. Я буду жить так, как подсказывает мне нутро. Иными словами, согласно своим принципам. Но боюсь, Крикет уже не изменишь. Большую часть своей жизни она провела, барахтаясь в вашей грязи. Ей страшно хочется отмыться, но грязь, надо думать, въелась слишком сильно.

Пейдж в раздражении сунул бутылку обратно во внутренний карман помятого коричневого пиджака.

— Я мог бы перерезать вам горло прямо сейчас, — прорычал он, — разорвать вас от одного трахнутого уха до другого и выбросить в джунгли, чтобы животные могли насладиться этим вашим нутром.

Он резко постучал в разделительное стекло, оно опустилось.

— Что такое, капитан? — спросил Шлюбер.

— Покажи этому презренному ублюдку свой нож.

Немец, ухмыляясь, извлек из плаща нож с костяной рукояткой. Длинное лезвие ножа было изогнуто, изгиб напоминал сардоническую улыбку.

— Я бы этого не делал, — сказал Уилсон. — Португи мой друг.

— Коровье дерьмо! — прорычал пират. — Пырни его, Шлюбер.

— А как насчет машины, капитан? — Арийская ухмылка исчезла. — Что скажет Португи, если мы зальем кровью эти ковры?

— Ты слышал, что я сказал? — рявкнул пират. — Режь ему глотку!

От попытки сохранить спокойствие на лбу у Уилсона выступил пот. Он посмотрел сначала на Пейджа, потом на Шлюбера и осторожно положил ладонь на ручку дверцы. Джунгли были всего в нескольких шагах от дороги. Немец побледнел и поднял разделительное стекло. Уилсон неслышно вздохнул с облегчением.

— Посмотри сюда, ублюдок! — прорычал Пейдж. Уилсон посмотрел. Пират протянул к нему узловатую руку, и Уилсон заметил, что она дрожит от ярости.

— Вот насколько близко ты подошел к смерти, — сказал пират. — Если бы на меня работали настоящие мужчины, а не какие-то вшивые магистры административной службы, то ты был бы уже мертв.

Уилсон снова повернулся к окну. Под дождем в подлеске джунглей стояла целомудренная охотница Диана, у ее ног лежал обезглавленный олень, на олене покоилась половина руки Дианы, целая рука дрожала под напором водяных струй. Пустые глазницы богини заросли мхом.

14

В заброшенном крепостном рву безмятежно пощипывали травку овцы. Ворота футов в тридцать высотой открывались на мощенный булыжником внутренний двор, где плескал водой фонтан, скопированный с римского фонтана «Треви». «Лагонда» остановилась у главного входа. Портик в стиле барокко украшали святые ангелы и арабески, вырезанные в розоватом камне, который казался мягче воска.

— Надеюсь, отсюда тебя вынесут кусками, ты, мерзкий трахальщик! — прорычал пират, когда Уилсон выходил из машины.

— Посмотрим, — ответил Уилсон и собирался сказать еще что-то, но Пейдж с треском захлопнул дверцу, «лагонда» зашлепала по булыжникам к воротам из кованого железа.

Уилсон стоял под дождем и смотрел на дом, пока совсем не промок. Он отыскал в кармане пиджака носовой платок и высморкался. Через секунду дверь открылась, из полумрака выглянула невысокая женщина в цветастом переднике и что-то произнесла скороговоркой.

Уилсон покачал головой:

— Английский. Немножко французский.

— Вы простудитесь, — сказала женщина по-английски. — Входите.

Уилсон поднялся по мраморной лестнице и тщательно вытер ботинки о коврик, на котором прочитал «Добро пожаловать!». Виллу «Реал» кардинально перестроили лет сто назад, обшив стены панелями и увешав картинами в позолоченных рамах. Уилсон заметил не внесенную в каталоги «Мадонну» Мурильо и две неизвестные ему картины Гойи, изображающие бой быков.

Женщина провела Уилсона в библиотеку — большое помещение с книжными полками до готически полукруглого потолка. Ромбовидные окна выходили на ухоженный сад. Португи стоял на стремянке возле стеллажа. Уилсон мгновенно узнал этого человека. Дон Луис идальго де ла Вака выглядел точно так же, как в ночь петушиных боев, только вместо полотняного костюма и мокасин на нем были смокинг из красного шелка и подбитые ватой марокканские шлепанцы из желтого шелка. Шофер идальго, Килла из Манилы, держал на коленях биографию Бисмарка и, сидя у окна в кресле эпохи Тюдоров, смотрел исподлобья, как Уилсон пересекает комнату.

— Патрон!

Дон Луис быстро взглянул через плечо:

— Вы знакомы с поэтом Байроном, мистер Лэндер?

— Лично — нет, — ответил Уилсон. — Но я читал его вещи в колледже.

Дон Луис снял с полки тяжелый том и осторожно спустился вниз:

— Байрон был очень страстный писатель, вы не находите?

— Возможно, — пожал плечами Уилсон. — По слухам, он переспал со всеми мужчинами, женщинами и детьми в Европе, которым было меньше пятидесяти лет.

— Я имею в виду его творчество, — нахмурился дон Луис, подошел к столу, заваленному книгами, и положил том на колени так, как кладут кошку.

— «Паломничество Чайльд Гарольда» — скукота, — сказал Уилсон. — Нас заставляли его читать в колледже. «Дон Жуан» получше. Но я предпочитаю Китса.

— Китс был сентиментален и слаб, — заметил дон Луис. — Вспомните плаксивые письма к Фанни Браун. — Он показал на скамеечку у своих ног. — Присаживайтесь.

— Спасибо. — Уилсон отрицательно покачал головой.

Дон Луис погладил пальцем усики и устало посмотрел на Уилсона. Что скрывало это непроницаемое лицо, догадаться было трудно. Неизвестность беспокоила Уилсона.

— Вы можете говорить что угодно о Байроне, — дон Луис постучал изнеженным пальцем по книге, — но его жизнь была под стать его стихотворениям. Он был героем, человеком действия, аристократом в лучшем смысле этого слова. Его поэзия — отражение его собственной жизни, и поэтому она больше соответствует нашему времени, чем бледные сочинения нынешних поэтов.

Уилсон неопределенно махнул рукой, что дон Луис расценил как несогласие. Он наклонился вперед, глаза в предвкушении спора загорелись.

— Посмотрите вокруг, мистер Лэндер, мы вступаем в новую историческую фазу, — начал идальго, приняв позу лектора. — Люди устали от власти закона. Моря вновь полны пиратов. Наконец-то мы отправляем в прошлое мелкобуржуазный комфорт. От эпохи общественного мы переходим к веку одиночек, волков. Главными добродетелями становятся животная отвага и грубая сила. Личная честь, кодекс бойца приходят на смену транснациональной коммерческой культуре. Взгляните на свою собственную страну! Ею управляют моральные банкроты. Они настолько погружены в заботы о себе, что даже не способны к воспроизводству. Они ценят роскошь больше, чем силу, и безопасность — больше, чем собственные души. Что они создали со своей мнимой порядочностью? Трущобы бедняков на городских окраинах! Нечто аморфное, где любая оригинальность подавляется транквилизаторами, где вежливость почитают за величайшее благо, где самой большой мечтой стало выучиться на адвоката или консультанта по маркетингу. Вы, американцы, превратились в мягкотелых омерзительных тварей, которые не желают никаких крайностей. Благодарение Богу, все сейчас меняется. Ваш загнивающий мир порождает убийц нового типа, их руки никогда не устанут тянуться к мечу. Однажды они восстанут и перережут вам глотки, пока вы спите. Итак…

— Минутку, Луис, — прервал его Уилсон. — Оставьте в стороне философствование и поэтов-романтиков. Вы намеревались убить меня, так? — Он рухнул на стул, внезапно обессилев, и поставил локти на стол. — Как вы это собираетесь сделать?

— Наверное, прикажу Антонио перерезать вам горло, — ответил дон Луис, немного подумав. — На самом деле это наиболее быстрый способ, без лишнего шума и беспорядка. Расслабьтесь, и все будет кончено за какие-то секунды.