Долгая ночь - Абашидзе Григол Григорьевич. Страница 78

Слухов было много, правды не знал никто. Правдой было пока что только то, что все хоремзийцы вдруг поспешно покинули Грузию, так что на всей грузинской земле вдруг не осталось ни одного хорезмийца. Грузинам только этого и было нужно. Не все ли равно, где, в каком городе или краю умрет ненавистный Джелал-эд-Дин? Страна освободилась от нашествия, страна вздохнет теперь полной грудью, снова наладится мирная жизнь.

Так думали все грузины. Плохо то, что так думали и те, кому полагалось бы думать о будущем страны, о ее спасении, о ее защите от нового, еще более страшного врага. Только самые дальнозоркие и умудренные из них понимали, что, как ни странно, уход с исторической сцены Джелал-эд-Дина не на руку Грузии. Следом за Джелал-эд-Дином шли монголы. И какие бы несчастья ни нес Грузии султан, все же для нее было бы лучше, чтобы он как можно дольше сопротивлялся монголам, обескровливая их и сам истекая кровью.

Так думал и Торели, хотя он видел своими глазами ночное бегство Джелал-эд-Дина и сомневался, что султану удалось спастись. Но, кто его знает, та судьба, которая вырвала его из рук врагов на берегу бушующего Инда, может быть, помогла ему и на этот раз.

В Грузии между тем быстро налаживалась мирная жизнь. Повсюду распахивали поля, сажали виноградные лозы, строили мосты, расчищали площадки, чтобы закладывать новые дома.

Каменщиков и плотников не хватало – они были нарасхват. Впрочем, каждый становился плохим ли, хорошим ли каменщиком и плотником, чтобы скорее возвести стены, устроить кровлю над головой, развести очаг.

По Грузии вновь потянулись караваны со всех концов света. Почти сразу же появились разнообразные товары, но стоило пока все очень дорого. Караванщикам приходилось путешествовать большими партиями и нанимать многочисленную вооруженную охрану. Да и не решались они заезжать слишком далеко.

Один караванщик, только что прибывший из Арзрума, нашел Торели и, уединившись с ним, тайно передал ему письмо от Мохаммеда Несеви.

"Когда ты получишь это письмо, – писал бывший начальник канцелярии и летописец Джелал-эд-Дина, – твоего покровителя и друга Мохаммеда скорее всего не будет в живых. Как мне горько, что великий аллах не услышал моей молитвы и не пресек мой жизненный путь раньше, как просил я его об этом. И вот я сделался очевидцем ужасных событий, о которых тебе пишу. Кроме того, за мои тяжкие грехи аллах не дал мне возможности продолжить летопись великого и доблестного Джелал-эд-Дина.

Помнишь, в час нашего расставания, когда моя жизнь висела на волоске, я вручил тебе один список моей книги, дабы мои труды дошли до потомства. Но колесо судьбы повернулось иначе. Сам я пока что жив, тогда как возвышеннейшего и благороднейшего среди всех людей, избранного богом человека, по сравнению с которым я и все мы, оставшиеся в живых, лишь дорожный прах, этого человека не пощадила злая судьба. Аллах, без ведома которого не падает и волос с головы человека, лишил жизни того, кто был смыслом моего жалкого и недостойного существования, всех моих бессонных трудов. Лишив жизни Джелал-эд-Дина, аллах тем самым поставил предел и моей летописи. Хотя более справедливо было бы лишить жизни меня, устроив так, чтобы султан продолжал жить на земле, а кто-нибудь другой продолжал бы за меня описание его трудов и подвигов.

Но мы, бедные, смертные люди, не можем проникнуть в сокровенный смысл воли аллаха. Я не знаю, зачем он оставил меня в живых, но я должен, покорный его воле, влачить свое существование на земле до последнего вздоха и не должен роптать, ибо жизнь, как и смерть, есть дар божий.

Но, может быть, я затем и остался жить, чтобы еще раз взять в руки перо и дописать последнюю страницу моей летописи. И хотя на бумагу попадает больше моих слез, нежели чернил, все же я ставлю точку и говорю опять: слава аллаху. Теперь я посылаю тебе окончание моей книги, дабы ты присовокупил его к списку, хранящемуся у тебя".

Торели с жадностью прочитал о последних днях и часах жизни Джелал-эд-Дина.

…Когда султан увидел, что монголы мчатся к нему и окружают, он приказал мамелюкам атаковать монгольский отряд. Яростная атака мамелюков оказалась успешной. Монголы смешались и отступили. Султан воспользовался этим замешательством, повернул коня и пустил его в сторону Амида. Монголы, по-видимому, пустились в погоню по его следам, но с большим опозданием. Во всяком случае, когда султан подъехал к Амиду, их еще не было видно. Самого властителя Амида не было в городе. Жители же, боясь гнева татар, не открыли Джелал-эд-Дину городских ворот, а, напротив, начали забрасывать его камнями, желая отогнать его подальше от крепостной стены. Медлить было нельзя. Облачко погони зажелтело далеко на горизонте. Султан плюнул в сторону крепости и повернул коня к Басианским горам. Скакать пришлось вдоль извилистых оврагов и узких проходов, так что нельзя было решить, сохраняется ли расстояние между ним и погоней.

Когда стемнело, султан решил дать отдых коню и освежить свои силы. Он выбрал укромное место на гумне, на краю деревни, и ему удалось вздремнуть, положив голову на седло. Те несколько человек, которые не оставили его в беде и скакали вместе с ним, расположились вокруг, охраняя драгоценные минуты сна султана.

Монголы, видимо, тоже отдыхали ночью, потому что топот их коней послышался только на рассвете. Снова нужно было скакать. Султан пошел на последнюю хитрость. Он приказал своим спутникам скакать всем в разные стороны. Он надеялся, что монгольская погоня растеряется, не зная, кого же догонять.

Сначала султан подумал, что хитрость не удалась, ибо большая часть погони устремилась все-таки за ним. Но, по-видимому, монголы все-таки растерялись. Они метались на своих конях, кружили их на одном месте и не знали, какое направление выбрать. В конце концов только два всадника пошли по следу Джелал-эд-Дина. Сначала они были видны, точно две мухи, ползущие по ровному месту, потом они стали казаться величиной с собак. Это не потому, что конь Джелал-эд-Дина был хуже, но потому, что Джелал-эд-Дин решил расправиться с этими двоими и тем самым освободиться от погони. Он был воин и хотел либо умереть в бою, как надлежит настоящему воину, либо убить врагов.

Расстояние между ним и погоней все сокращалось. Пока еще не оборачиваясь, султан положил стрелу на тетиву лука. Спиной он ощущал расстояние между собой и погоней. Когда почувствовал, что нужное мгновение настало, неожиданно обернулся и спустил стрелу. Монгол, обмякнув, свалился с коня, а конь, поняв, что для его хозяина все кончилось, остановился и свернул в сторону с тропы погони.

Второй монгол тоже схватился за лук. Дело теперь могли решить доли секунды: кто быстрее и метче выстрелит. Опередил султан. Встав на стремена, он яростно отпустил тетиву. Монгол в это время был совсем близко, стрела пробила его чуть ли не насквозь. Так султан одержал еще одну, может быть самую трудную, свою победу.

Он спешился и, оставив коня, вскарабкался на холм, оканчивающийся скалой, чтобы разобраться в местности и сообразить, куда ехать дальше. Погони не было. На всей земле, которую охватывал с холма взгляд, не виднелось ни пешего, ни конного. Но султан смотрел вдаль, а между тем тут же, на склоне холма, в трех шагах, его подстерегала новая опасность.

Когда он повернулся, чтобы спуститься с холма к своему коню, он увидел, что между ним и конем, загораживая ему дорогу, стоят люди. Внешне они были похожи на курдов, в руках держали длинные палки, и Джелал-эд-Дин принял их в первый момент за мирных пастухов. Но, приглядевшись, он увидел, что эти люди как следует вооружены, и тотчас понял, что это не мирные пастухи или крестьяне, а настоящие разбойники.

Джелал-эд-Дин надеялся обежать разбойников и прорваться к коню, бросился было в сторону, но тут же запутался ногами в палке, ловко брошенной одним из разбойников. Султан упал, сильно разбив губу. Он сидел на земле, утирая кровь, тогда как разбойники, обнажив кинжалы, громко заспорили между собой. Наконец тот, в ком можно было признать главаря, схватил Джелал-эд-Дина за пояс и приподнял. В это мгновение Джелал-эд-Дин вспомнил надпись на поясе царя Кей-Кавуса: "Всякий, кто незаконно опояшется мной, – умрет". Страх оледенил султана. Как высокомерно он смеялся над этой надписью, когда пояс достался ему. Как он рассердился тогда на визиря, который советовал не брать пояс, а сдать в казну. Неужели это и правда приговор судьбы и Джелал-эд-Дин падет жертвой этой золотой, усыпанной драгоценными камнями безделушки? От приговора судьбы не ушел еще ни один человек.