Долгая ночь - Абашидзе Григол Григорьевич. Страница 80

Торели поразила перемена в царице. Ему стало жалко Русудан. Ведь она была нисколько не виновата в том, что родилась царицей. На ее нежные хрупкие плечи, видимо, легло такое бремя забот, ее окружило вдруг столько горя, что, верно, выдержать все это было бы тяжело самому мужественному и сильному человеку. Никогда еще Грузия не переживала такого лихолетия, и никогда еще у нее не было такой женственной, такой утонченной, но и такой слабой царицы.

Не устроилась и ее личная жизнь, хотя каждое ее желание было законом и беспрекословно выполнялось. Ее жизнь, ее царствование пришлись на годы, когда налетела страшная буря и все смешала, все скомкала, все смела. А теперь вот, едва-едва утихли порывы этой бури, нависает на небосклоне черная туча нового урагана.

Торели побывал в самой середине бури и вышел из нее живым. Теперь, глядя на усталую женщину, сидящую на троне, он увидел, насколько она слаба, насколько она неспособна встретить и остановить новую волну беды, движущуюся для того, чтобы окончательно, может быть, смести с лица земли Грузинское царство. Чтобы принять удар этой волны, нужна мощная грудь и мощные руки. Со слезами на глазах ожидала царица новое испытание. Но что могут сделать слезы женщины? Разве они могли остановить монголов?

Торели, не в силах выдержать полный слез взгляд царицы, печально, безмолвно преклонил колена перед ее троном. Царица произнесла:

– Мы очень рады приветствовать тебя, рады твоему возвращению в Грузию. Мы потеряли надежду увидеть тебя живым и невредимым. Ходили слухи, что тебя сразила вражеская сабля и что ты отдал жизнь за Грузию, так же как твои доблестные родственники Шалва и Иванэ Ахалцихели, так же как все другие грузины, сложившие свои головы во славу и процветание грузинской земли.

– Господь оказался милостив ко мне, хотя я почел бы за счастье умереть там, у Гарнисских скал, и не видеть такой печали на лице боготворимой царицы, не видеть таких притеснений, такого горя, такого разорения нашей родины.

– Нам известна твоя верность трону и Грузии. Но мы бессильны достойно отблагодарить тебя за твое геройство и за твои страдания. Бог воздаст тебе достойнее, нежели мы, ибо ни один земной царь не сравнится с царем небесным милосердием и мудростью. Мы же, с нашей стороны, решили пожаловать тебе княжество – и тебе, и детям твоим, и всем потомкам твоим на вечные времена. Как только успокоится страна и наладится жизнь, ты получишь и владения, соответствующие твоему новому званию.

Царица взяла из рук первого министра жалованную грамоту и подала ее Турману Торели. Новый князь опустился на колени и трижды с благоговением поцеловал край одежды царицы. Русудан приказала ему сесть на скамью. Поэт тотчас присел на то место, на которое садятся обыкновенно визири и эристави. Царица между тем говорила:

– Великий государь Иконии прослышал про красоту нашей дочери, прислал нам великие дары, умоляет отдать ему в жены нашу Тамар, но мала еще наша дочь.

Торели слышал о могуществе Кей-Кубада. Кей-Кубад именовал себя властителем восточных и северных стран. Еще до прихода монголов он положил предел владениям хорезмшаха. В своих же владениях он держал почти всю Византию по ту сторону моря, и здесь, в Передней Азии, у него не было серьезных соперников. Но Кей-Кубад был уже пожилым человеком, и поэтому Торели переспросил:

– О ком вы изволите говорить, царица, неужели о Кей-Кубаде, сыне великого Рукн-эд-Дина?

– Кей-Кубад скончался. Но его младший брат Киас-эд-Дин занял теперь его трон.

– О Киас-эд-Дине я тоже слышал, царица. Он очень миролюбив. Не любит ни войн, ни смуты. И говорят, что весьма просвещен. Говорят, что он собрал со всего света зверей и птиц. Чтобы смотреть на диковинных зверей и послушать диковинных птиц, приезжают люди из других стран.

Торели умолчал о том, что, помимо зверей и птиц, Киас-эд-Дин известен еще как покровитель магов, волшебников, а также любит пить вино и его гарем, вероятно, не менее обширен и оригинален, чем его знаменитый зверинец.

Царица добавила:

– Доблестный султан Киас-эд-Дин клянется, что не заставит нашу Тамар отречься от Христовой веры, и обязуется построить для нее особую православную церковь.

– Великое благо для Грузии породниться с таким могущественным и знаменитым султаном. Пока я был в плену, царская дочь выросла, слава о ее красоте достигла вот и далеких стран. Да благословит господь будущее царствование Тамар в Иконии. Пусть будет счастливой дружба двух наших стран.

Торели, воздев руки, взмолил бога о благоденствии царицы и принцессы. Затем опустился на колени, поцеловал край одежды царицы и снова сел на свое место.

До поздней ночи он рассказывал царице о Гарнисской битве, о своих злоключениях в плену, о судьбе Шалвы Ахалцихели, о летописце Мохаммеде Несеви, о самом Джелал-эд-Дине, о его бегстве и о последних днях и часах его жизни.

Вскоре царица собрала дарбази. После ухода хорезмийцев и переезда царского двора из-за Лихского хребта в столицу это было первое собрание дарбази. Торели тоже был приглашен в соответствии со своим новым княжеским титулом.

Когда Торели, усевшись на свое место, обвел глазами дарбази, то немало удивился. Не было многих из тех, кому полагалось быть. Не пришел Варам Гагели. Не видно было и амирспасалара Авага, занявшего место своего отца. Из князей Западной Грузии не присутствовали Дадиани и аристави Сванетии.

Пока господствовали хорезмийцы, князья, чьи владения находились по ту сторону Лихских гор, отсиживались в своих крепостях и теперь отвыкли от двора и даже вот не явились на зов царицы, чтобы участвовать в обсуждении и решении дел единой и неделимой Грузии.

В дарбази было много молодых лиц – сыновья, наследники, сменившие своих отцов, князей и вельмож, погибших во время нашествия.

Обсуждались внутренние и внешние дела Грузинского царства.

Все были рады уходу хорезмийцев. Эта радость, – хотя о какой радости могла идти речь! – может быть, и не удивила бы Торели, когда бы новая, еще более страшная беда не нависла над страной.

Все в один голос воздавали хвалу царице за то, что она своим мудрым управлением сумела выиграть эту войну. Потоки красноречия изливались по поводу героизма, отваги, непобедимости грузинских войск.

Торели попросил слова. Все слушали затаив дыхание подробности о битве при Гарниси. Но дальнейшая речь Торели понравилась уже не всем. Он снова напомнил о том, что надвигаются полчища монголов, шутить с этим нельзя. Именно в страхе перед монголами рассеялись войска Джелал-эд-Дина и сам бесстрашный и могущественный султан погиб, преследуемый ими. На юге монголы появились чуть не у границ грузинской земли. Надлежит как следует подготовиться к их приходу, иначе наше государство и наш народ будут стерты с лица земли раз и навсегда.

Торели кончил говорить и окинул взглядом присутствующих. Большинство отводило глаза от его взгляда. Члены дарбази либо смотрели в пол, либо морщились, переговариваясь между собой. Речь Торели не понравилась дарбази. От придворного поэта ждали воспевания, восхваления и прославления грузинской царицы и грузинского воинства. А он вместо этого начал говорить о могуществе врагов Грузии. Получалось, что именно Торели, точно ворон, накаркал на Грузию новую беду. К монгольской угрозе, как видно, никто не отнесся серьезно. Пока что монголов не слышно и не видно. Кто знает, доберутся ли они до Грузии и захотят ли ее завоевывать.

На втором заседании дарбази разбирались внутренние дела. Первый визирь Арсений долго говорил о зверствах хорезмийцев и о разорении всей страны, лежащей по эту сторону Лихских гор. Торели все ждал, что сейчас визирь начнет говорить о том, как скорее возвратить бежавшее в горы население, как помочь этим людям, чьи жилища сожжены, возродить свое хозяйство, виноградники, скот, как скорее добиться, чтобы грузинская земля вновь зацвела садами.

Но первый министр начал говорить о том, что самое важное – построить для царицы новый дворец, такой, чтобы он своей красотой и славой затмил все предыдущие дворцы, включая и палаты Русудан, которые были отделаны перед самой войной. Это нужно для того, пояснил визирь, чтобы имя царицы Грузии не потеряло в глазах иноземцев своего величия, а царский венец своего блеска.