Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача - Автор неизвестен. Страница 38

— Доктор Зохар, могу я называть вас просто Марк?

— Конечно.

Кажется, он на моей стороне.

— Марк, давайте договоримся вот о чем, мы с вамипросто не осилим разбор всех случаев, представленныхвами, это ясно, ваш список очень длинный. Невозможнорассмотреть все, у нас просто не хватит времени, я предлагаю вам отобрать десять или двенадцать наихудшихосложнений. Возьмите красный карандаш и обведите самые вопиющие факты, их мы и возьмем за основу.

Работать со списком было легко, я подчеркивал самые страшные нарушения красным маркером и рассказывал:

— Больной восьмидесяти пяти лет, бессимптомный стеноз сонной артерии. Технический ляпсус в ходе эндарте-рэктомии, он перевязал артерию. Инсульт и смерть… Небольшая аневризма абдоминальной аорты — запредельновысокий коэффициент риска, нет показаний к оперативному лечению, смерть… Другая бессимптомная сонная артерия, пациент не мог глотать—у него не распознали карциному пищевода… Бедренно-подколенное шунтирование, ужасающая инфекция трансплантата, неправильноеведение, осложнения и смерть… Диагностическая торако-томия у пациента с метастазами в головной мозг…

Я взглянул на Кардуччи, он был очень серьезен.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Еще один случай с сонной артерией при терминальной стадии болезни Альцгеймера… Торакотомия при неоперабельном раке… Резекция пищевода и радикальная неф-рэктомия при распространенном раке пищевода и маленьком раке почки, почему нефрэктомия? Смертельный исход, конечно… Аневризма брюшной аорты — интраоперацион-ное введениеурокиназы, кровотечение и смерть… Дисталь-ный селезеночно-почечный шунт при циррозе, техническая ошибка, он никогда не выполнял этих операций прежде и не знал, где разместить шунт… Двухстороннее, поэтапно сделанное подмышечно-бедренное шунтирование, противопоказанное на одной стороне, и смертельное кровотечение из анастомоза по этой причине… Я остановился и сделал глоток воды.

— Как вам эти примеры, всего лишь небрежность? Кардуччи покачал головой и молча забрал у меня список.

— Я не хотел бы, чтобы все узнали о моем прямом участии в этом деле, могли бы вы поговорить и с моими коллегами?

— С кем из них мне лучше встретиться?

— С Чаудри, Раском и доктором Бахусом.

— Они будут говорить?

— Думаю, да. Они прекрасно знают Манцура и с отвращением относятся к его методам.

— Мы, конечно, пригласим и председателя вашей хирургии.

— Доктор Вайнстоун просил меня поговорить с вами и на другую конфиденциальную тему.

Кардуччи нетерпеливо заметил:

— Здесь у нас все конфиденциально, чего он хочет?

— Это не касается Манцура, и я бы предпочел говорить с вами наедине, — тихо сказал я и демонстративно посмотрел на миссис Томпсон, сохранявшую полную невозмутимость.

— Давайте сначала закончим с Манцуром. Марк, к нам все еще не пришли запрошенные истории болезней и рентгенограммы пациентов Манцура.

— Их забрал в свой офис Манцур.

— Всегда так, — вздохнул Кардуччи, откинувшись на спинку кресла, сняв очки и бросив их на стол. Он протер глаза.

— Они всегда пытаются изменить записи, скрыть данные, повлиять на свидетельские показания. У вас есть доступ к заключениям М&М конференций хирургического отделения?

— Конечно, все у меня разложено по папкам.

— Пожалуйста, пришлите нам заключения по отобранным вами сегодня случаям.

— Обязательно, — ответил я. — И что будет дальше?

— Сначала мы соберем все данные, это потребует времени, госпиталь не будет нам помогать. Затем мы проведем экспертизу по каждому отдельному случаю в соответствии со спецификой операций с привлечением независимых экспертов — сосудистых, торакальных или общих хирургов.

— Будут ли они действительно независимы и объективны?

— Несомненно, мы привлекаем хирургов из других городов и оплачиваем экспертизу, это довольно дорогой процесс. Затем эксперты вместе со мной будут принимать решения по каждому осложнению — подлежат ли они дальнейшему слушанию. Наше слушание похоже на суд с судьей и адвокатами с обеих сторон.

— Какие решения могут быть приняты при рассмотрении дел?

— Выговор или административное предупреждение — самые мягкие формы наказания. Могут установитьапробационный срок или вовсе приостановить врачебную лицензию от нескольких дней до шести месяцеви более. Самое суровое наказание — лишение лицензии, врач может оспаривать его или подчиниться. Иногдаврач, желающий избавиться от значительных денежныхзатрат и публичного унижения в ходе расследования, добровольно сдает свою лицензию.

— Как вы думаете, какой будет судьба Манцура?

— Это невозможно предсказать, я думаю, его дело будет направлено на слушание, а о возможных результатах я уже говорил. Сколько ему лет?

— Почти семьдесят.

— Как он себя чувствует сейчас?

— Наверно, ему не по себе.

— Скорее всего мы предложим ему последний вариант — добровольно сдать лицензию, на этом он сэкономитбольшую сумму.

Кардуччи посмотрел на часы.

— Вы хотели сообщить мне еще что-то? — Кивком головы он попросил миссис Томпсон выйти из комнаты.

Я рассказал ему кое-что о Сорки и передал некоторые документы, мы обсудили возможные связи Сорки и Манцура с их сторонниками.

— Сорки председатель, а Манцур вице-председатель Медицинского правления госпиталя, у них в руках власть.

— Я читал в газете, что ваш госпиталь включен в список десяти лучших госпиталей Нью-Йорка, — вспомнил Кардуччи. — Скажите, Вайнстоун прежде работал в госпитале Джуиш-Айленд и получил несколько миллионов за свою отставку, не так ли?

— Да.

— Вайнстоун предлагает нам Сорки, чтобы отвести угрозу от Манцура, между ними какая-то особая связь. Ваш заслуженный председатель хочет расправиться с Сорки и пощадить Манцура, не правда ли?

В ответ я кивнул, Кардуччи сделал правильный вывод.

— Так нельзя. Передайте ему, если он печется о высоком качестве хирургической службы и желает торжества правосудия, ему следует относиться к обоим одинаково. Сейчас он сидит на двух стульях, а это нехорошо.

— Я согласен.

Было уже поздно, когда я вышел на улицу и потерялся в толпе, спешащей по домам. Наконец-то я перешел Рубикон и подал первый гудок к отправлению терминаторов… По пути к станции я зашел в ирландский бар и угостил себя по этому поводу бокалом пива.

На Четвертой авеню сегодня многолюдно. В это время дня Парк-Ридж оживает благодаря яппи и становится немного похож на Манхэттен.

В госпитале я прошел в экстренное приемное отделение, там меня ждала пациентка с «острым животом». Ра-децки внес больную в список для экстренной операции, и я отправился в свой кабинет.

Ко мне зашел резидент Дэйв Джакобс, высокий, белокурый, с ровными чертами лица и глубокими синими глазами. Очень талантливый парень, хотя наши шеф-резиденты часто жаловались на его легкомыслие и злоупотребление ночной жизнью. Тем не менее Дэйв мне нравился, моя дверь для него всегда была открыта.

— Доктор Зохар, я вас ищу!

Он показался мне расстроенным.

— Мы можем поговорить?

— В чем дело?

— Мы только что закончили операцию с Сорки, он выполнил удаление узла из молочной железы у девятилетней девочки!

— Что?!

В моей голове что-то щелкнуло.

— Ты меня разыгрываешь… Речь идет об удалении опухоли молочной железы у ребенка?

— Доктор Зохар, — начал Дэйв, — девочка — дочь секретарши Сорки. Майк Силверштейн попросил меня заменить его и помочь Сорки на операции. Когда я вошел в операционную, девочка была уже под наркозом. Я спросил у Сорки: «Что вы собираетесь делать, сколько лет этому ребенку?» Он ответил: «Девочкадевятилетс опухолью молочной железы, мы собираемся удалить опухоль, чтобы исключить рак молочной железы». Вероятность рака молочной железы в этом возрасте ничтожна, я говорил ему об этом. Но он сделал разрез, захватил опухолевидное образование зажимом Кохера, взял скальпель и был готов отрезать грудь одним махом. Я сказал ему: «Слушайте, доктор Сорки, почему бы не взять только часть для биопсии?» И он удалил половину.