Медный гамбит - Абби Линн. Страница 72

Йохан недовольно пробурчал что-то, но вынул из кармана семь серебряных монет. — Я сам буду толкать тележку.

Кошелек с монетами стал почти плоским, когда четыре нагруженных канка выехали из открытого стойла фермерского участка. Звайн гордо, хотя и с беспокойством, ехал вместе с провизией на четвертом канке. Акашию посадили за Руари. Она ни разу не поснулась во время долгого, жаркого пути от города до фермы, не проснулась и тогда, когда они подняли ее на спину канка и осторожно привязали к седлу, как самый драгоценный груз. Ее обвязанная повязкой голова безвольно упала на спину Руари, а ее руки обняли его за талию, так что из седла она не должна была выпасть.

Проблем с ней не будет. И помощи тоже.

— Куда? — спросил Павек.

Солнце спускалось перед ними; Урик и ферма остались сзади. Они должны проехать достаточно далеко, чтобы просто вернуться на свои следы вдоль дорог Урика. Теперь Павек как следует вгляделся в пустыню. Вроде бы ничего неправильного — да и как может быть что-то, если все вокруг выглядит так же, как и раньше. Но и в нем ничего не изменилось, и по-прежнему в том месте, где должны быть воспоминания о его доме — доме Акашии — черная дыра.

— Вы не знаете пути? — сплюнул Звайн. — Вы взяли меня в центр неизвестно чего, чтобы умереть?

Руари ответил первым: — Мы знаем дорогу. Но не можем вспомнить ее. Бабушка спрятала это знание, когда мы уезжали в Урик. Когда мы будем на Кулаке Солнца, мы вспомним.

Звайн, казалось, был вполне удовлетворен этим ответом. Павек нет. Он подумал, что Телами могла бы доверять ему никак не меньше, чем она доверяет червяку-полудурку, который пытался отравить его, а потом уничтожил тайник с запасами зарнеки.

Они повели канков по широкой дуге на север и восток. Солнце село и они разбили лагерь. Потрескивающий костер прогнал ночной холод и превратил еду, которую купил Звайн, в настоящий пир. Йохан снял повязку с глаз Акашии — несмотря на возражения Звайна, что света костра вполне достаточно, чтобы Лаг опять загорелся у нее в глазах. Но вкусные ароматы, лившие из горшка с едой, которые наполнили слюной их рот, не произвели никакого впечатления на Акашию. Ее глаза были опять открыты, но она не видела ни огонь ни чего-нибудь еще.

Последний раз она ела хлеб тогда, ночью, когда я дал ей, — проворчал Руари, когда еще один кусок хлеба выскользнул из ее рук и упал на землю. — Ей стало хуже, а не лучше.

Звайн кивнул. — Лаг, — сказал он. — Теперь это не займет много времени. Сколько нам еще осталось? Сколько у нас времени до того, как мы очутимся там?

— Несколько дней, — Йохан подобрал кусок походного хлеба и бросил его в огонь. Он вложил еще один кусок в ее руку и, держа ее пальцы сжатыми, заставил ее поднести руку ко рту. Ее ресницы задрожали, она откусила маленький кусочек и начала медленно жевать. — Мы сделаем это, Каши. Бабушка ждет нас. Она позаботится о тебе.

Звайн пихнул Павека локтем. — Кто это, «Бабушка»?

— Верховный друид. — Лучшего объяснения он не придумал. — Она была единственной, кто сказала, что пришло время отправить семена зарнеки в Урик. Она единственная, кто может извлечь яд из Акашии, обрубить его корни.

— То есть она может вылечить Акашию?

— В…. — И опять он искал слово и вместо него нашел темноту. — Дома. Телами может сделать все, что она хочет, Звайн.

— Не думаю, что хочу познакомиться с ней. И не думаю, что она полюбит меня.

— Она и меня не любила, но научила магии друидов.

Нижняя челюсть Звайна отвисла — от удивления или уважения подумал Павек, но может быть и от зависти. Они никогда не говорили о таких вещах в норе Звайна под Золотой Улицей. Он даже не знал, был ли Звайн один из тех, кто мечтал о магии или один из тех, кто боялся ее. Когда Звайн отодвинулся от него и погрузился в мрачное молчание, он решил, что скорее второе и опять спросил себя, а было ли решение привезти мальчишку… домой хорошей идеей? Поставленный перед выбором, стать друидом или фермером, Звайн, быть может, предпочел бы остаться в Урике. По меньшей мере там он привык делать то, что он хотел.

— А что ты делал после того, как я исчез? — спросил он, любопытство опять охватило его. — Не воровал же каждый день, я надеюсь.

— Нет, не воровал. — Мальчик какое-то время мрачно глядел на свои ноги, потом поднял глаза и сказал: — Я устал и хочу спать. Я ложусь прямо сейчас.

Он свернулся клубком под одеялом, лицом к костру, глаза были широко раскрыты и глядели прямо на языки пламени. И он все еще смотрел, не отрываясь, когда они закутали Акашию в толстое одеяло и положили между Йоханаом и Руари, чтобы сохранить ее в тепле и не дать ей убежать куда-нибудь ночью.

Павек положил меч Дованны себе на колени; он, как всегда, сторожил первым. Гутей только что взошел. Небо стало темнее и на него высыпала целая пригорошня звезд.

Он наклонился над Звайном, чтобы сказать этому городскому мальчику, что он готов разделить с ним ту малую магия, которй он владеет, но глаза Звайна были уже закрыты, а свой кулачок он подложил под щеку, как делают дети, когда спят.

Одеяло соскользнуло с него. Павек попытался схватить его за угол и обернуть им спящего Звайна, но тот съежился и захныкал, когда он попытался просунуть его под его сжатые кулаки.

Не воровал, сказал он. И как много путей остаться в живых у сироты на улицах Урика? Учитывая свое собственное детство в темпларском приюте, а потом жизнь темпларом, Павек был уверен, что знал об этом все, и пообещал себе больше не задавать лишних вопросов.

Вспомнив, как поступал Йохан с Акашией, он погладил Звайна по голове и прошептал ему несколько успокаивающих слов. Но, похоже, его прикосновения не успокоили мальчишку. Звайн начал дрожать, и Павек просто оставил его одного.

Они ехали домой так быстро, как только могли, причем ни один из них не знал точно, куда ехать. Состояние Акашии вызывало все большую тревогу, но благодаря решительности и терпению Йохана, она все-таки ела и пила, так что смерть ей не грозила. В остальном ее состояние не менялось: она не узнавала никого и ничего, за исключением солнечных лучей, если они касались ее глаз. Тогда она начинала дрожать и плакать.

Но вот, наконец-то, ослепляющая белая поверхность Кулака Солнца наполнилась волнами тепла, вихрями и появился замечательный мираж: деревня, рядом с ней деревья, и все это в зеленом море травы. А потом мираж стронулся, сместился и как-будто втянулся внутрь сознания Павека, заполнив там черную дыру, и он выдохнул только одно слово: — Квирайт. — Тут же он услышал, что не он один.

— Квирайт? — спросил Звайн. — Что? Где?

И тогда они сообразили, что Телами оставила этот мираж специально для них, чтобы восстановить их силу и веру, чтобы провести их через безжизненную и лишенную ориентиров поверхность соли.

Жар и сияние Кулака Солнца были ужасны, хотя, по сравнению с тем, когда он пересекал эти соляные равнины в первый раз, они показались Павеку не так страшны, так как тогда он не знал, что лежит по другую сторону. Чтобы избавить Звайна от таких же страхов, он попросил Руари и Йохана описать городскому парню охраняемые земли прежде, чем они ступят на соль.

Но что бы они не говорили, тень паники не исчезала из глаз Звайна. Когда они разбили лагерь после захода солнца, напоили своих животных и напились сами, он спросил выглядещего истощенным Звайна, хочет ли он ехать последнюю часть пути с ним или с Йоханом.

— Я буду в порядке. Все будет хорошо, как только я увижу Квирайт своими собственными глазами.

Звайн получил такую возможность вскоре после восхода, когда мираж и деревня слились. Вся деревня, друиды и фермеры, собрались приветствовать их, когда они подожли поблице к орошаемым зеленым полям.

— Вот мы и дома! — радостно закричал Руари. — Это Квирайт. Это не может повредить глазам Каши! — Он спустил пониже одежду, накрывавшую Акашию с головой, освободив ее голову.

Полуэльф ошибся. Акашия закричала от страха и ужаса, но они были уже внутри огромного пространства Квирайта, где сама земля была целебной, и где страж мог мгновенно перенести Телами туда, куда она хотела.