История груди - Ялом Мэрилин. Страница 12
Это раздвоение между плотью и духом выражено более ясно в этом рождественском гимне, в котором строчки написаны попеременно то на французском, то на латыни. «Ребенок грудь берет / И сосет молоко. / Это молоко девы, / И поэтому оно непорочно. / Такого еще не бывало, / Чтобы девственница стала матерью. / И чтобы ребенок родился / Без плотского греха» [62]. Только молоко девственницы, не запятнанной совершением плотского греха, может считаться способным творить чудеса.
Бесчисленные сосуды с молоком Девы Марии были помещены как реликвии в различные церкви, где они, согласно свидетельствам, исцеляли верующих от различных болезней, включая слепоту и рак. В XVI веке протестант-реформатор Кальвин, говоря о сосудах с молоком Девы Марии, которые можно было встретить по всей Европе, язвительно заметил в своей «Описи реликвий», что «нет ни одного города, сколь бы мал он ни был, нет монастыря мужского или женского, пусть и малочисленного, которые не владели бы им в большем или меньшем количестве… Будь даже молока у Пресвятой Девы больше, чем дает корова, и даже корми она [Иисуса] грудью всю свою жизнь, едва ли ей удалось бы дать такое количество молока, которое выставлено». В таком циничном тоне он продолжает и задает вопрос: «как же собирали… это молоко, чтобы сохранить его до наших дней?» [63].
Простые люди не сомневались в том, что это молоко их возлюбленной Девы. Их успокаивали реликвии и статуи Девы Марии и святых небесных заступников, особенно те, которые благоволили беременным женщинам и кормящим матерям. В церкви Богоматери Трегуронской в Бриттани (Гуэрек), например, есть статуя Девы Марии с обнаженными грудями. Правую грудь она поддерживает так, словно предлагает ее. Молодые девушки, достигшие брачного возраста, приносили ей в дар детские чепчики и миниатюрные восковые изображения частей тела и молились о большом количестве молока. В сельских районах Франции эта традиция сохранялась среди крестьян до начала XX века [64].
Одна из самых любопытных средневековых историй рассказывает о Веронике Джулиане, которая взяла к себе в постель ягненка и кормила его в память об агнце Иисусе. За этот наивысший акт благочестия в XV веке Папа Пий II причислил ее к лику блаженных. Сиденья на клиросе для духовенства и певчих испанского собора в Леоне были созданы под впечатлением от этой истории. На них изображена молодая женщина, которая дает грудь маленькому животному, похожему на единорога [65]. Она олицетворяет теологическую добродетель Милосердия, которую обычно изображали в виде матери, кормящей ребенка или даже двоих детей (илл. 18).
Если в историях о грудях появляются мужчины, то это, как правило, берущая сторона, а не дающая. Святой Бернард, живший в XII веке, рассказал о видении, в котором ему явилась Дева Мария, когда он стоял на коленях и молился. Она выжала из своей груди струю молока, которое упало на его губы. Начиная с XIII века и дальше многочисленные картины были посвящены этой теме. Все художники тщательно воздерживались даже от намека на сексуальное удовольствие и передавали только идею духовной пищи (илл. 19). Наиболее неожиданное воплощение этой темы можно увидеть в Колониальном музее в городе Ла-Пас (Боливия). Дева Мария кормит монаха, предположительно святого Бернарда, одной грудью, а другой — младенца Иисуса. Это единственное полотно, на котором Дева Мария кормит грудью одновременно и ребенка, и взрослого.
Если не считать этого и нескольких других вариантов, выпадающих из общего ряда произведений на тему Maria lactans, только своего сына она выкормила грудью. Какими бы ни были исторические причины появления кормящей Мадонны в начале XIV века в Италии, будь то недостаток пищи, распространение практики, когда ребенка отдавали кормилице, появление облегающих тело платьев, новое внимание земному опыту или сильнейший натурализм эпохи раннего Возрождения, есть что-то вневременное в фигуре матери, кормящей ребенка грудью. Если рассматривать кормящую Мадонну с точки зрения долгой человеческой истории, то кормящая Мадонна — это всего лишь одна фигура в длинной веренице богинь, берущей начало еще в эпохе палеолита. Ее определяющей чертой является грудь, потому что она дает молоко, необходимое для сохранения жизни новорожденному. Груди Девы Марии и древних богинь, полные молока, были не чем иным, как священными символами всего милосердного и благодатного во Вселенной.
И все-таки, с другой стороны, Дева Мария отличается от доисторических богинь-матерей. Ее грудь ценится только потому, что вскормила будущего Христа. Ее значение всегда зависело от мужчины, более могущественного, чем она сама. Без Иисуса Дева Мария не вошла бы в историю. Но без нее христианству недоставало бы глубоко волнующего женского присутствия. Груди Марии, предложенные верующим, это единственный символ женского начала, с которым себя могут идентифицировать все христиане, женщины и мужчины, так как все они сосали материнскую грудь.
На протяжении всей ранней истории мужчин и женщин грудь, дающая молоко, была окружена священным ореолом. Хотя нам неизвестно подлинное значение некоторых богинь — например, тех идолов с маленькими грудями с Кикладских островов, — самые древние богини представлены в образе материнских фигур, обещающих много детей и пищу. В дохристианскую эпоху обычно обожествлялись фигуры зрелых женщин с грудями, полными молока.
Дева Мария переносит эту более раннюю традицию в современный мир. В XIV–XVI веках кормящая Мадонна стала прообразом обожествленной женщины. Сжимая грудь двумя пальцами, чтобы молоко лучше текло, она безмятежно улыбается младенцу, лежащему у нее на руках. Она делает священным простое действие матери. Хотя ей всегда приходилось соревноваться с более древними культами, кормящая Дева — Virgo lactans — превратила кормление грудью в священное занятие.
Глава вторая
ЭРОТИЧЕСКАЯ ГРУДЬ: «ЕЕ ГРУДИ — СВЕТИЛА В НЕБЕСАХ»
Спустя век после появления кормящей Мадонны в Италии любовница короля Франции Аньес Сорель была также написана художником с одной обнаженной грудью (илл. 20). Ее грудь не была миниатюрным дополнением к закутанному в одежду телу, как на изображениях Мадонны XIV века. Художник изобразил роскошную сферу, вырвавшуюся из корсажа. Помещенная в центр полотна обнаженная грудь — которая буквально бросается в глаза зрителю — как будто не волнует ни ее обладательницу, чей взгляд задумчиво устремлен внутрь себя, ни сидящего перед ней ребенка, ласково смотрящего куда-то вдаль. Эта картина, известная как «Святая Дева из Мелена», могла шокировать своих первых зрителей, привыкших видеть Деву Марию торжественно кормящей младенца Иисуса. Но вместо нее они увидели придворную даму, чья нагая грудь была подана подобно плоду для наслаждения тому, кто находится вне картины, и, разумеется, она не предназначалась ребенку, покорно сидящему на коленях матери.
Датский историк Йохан Хёйзинга (Johan Huizinga), комментируя ассоциацию религиозных и любовных чувств на этой картине, говорит, что в ней есть «привкус нахального богохульства… не превзойденного ни одним из художников Возрождения» [66]. Анна Холландер (Anna Hollander) выделяет именно этот момент, когда одна обнаженная грудь стала «эротическим сигналом в искусстве» и воплощением чистого удовольствия [67]. Лишенная связи со святостью, грудь становится бесспорной игровой площадкой для мужского желания.