Судьба доктора Хавкина - Поповский Марк Александрович. Страница 30

О трех последующих годах жизни ученого почти ничего неизвестно. Куда отправился, где нашел прибежище оклеветанный и одинокий творец противочумной вакцины? Найду пишет: «Он вел беспокойный образ жизни, посещал знаменитые лаборатории Европы и вел там споры по интересующим его вопросам в кругу нескольких непредубежденных ученых и знаменитых микробиологов, которые единодушно реабилитировали его». Кто были эти люди, в трудный час подавшие руку помощи своему коллеге? Был ли среди них старый учитель Илья Ильич Мечников?

Об этом можно лишь догадываться. Доподлинно известно только о полной поддержке Хавкина Листером и Райтом, а также давним товарищем по Калькутте Симпсоном. В России малкавальское бедствие тоже не лишило «лимфу» доверия врачей. В борьбе с чумными вспышками на нижней Волге русские медики неизменно применяли препарат своего земляка.

В 1907 году имя Хавкина вновь обошло газеты мира. Индийское правительство, не сумевшее получить поддержку ученых в затеянной им травле, уведомило бактериолога о том, что с него сняты все обвинения. Хавкина приглашали в Индию. Ему предлагали возглавить любое научное учреждение, какое он пожелает. Он колебался. Индия влекла его: там ежегодно прививались его вакциной сотни тысяч человек, там ширилось, расцветало дело всей его жизни. С другой стороны, противно было опять оказаться под началом тех, кто цинично использовал его, подобно карте в грязной политической игре. «Тот, кто вынужден переносить несправедливые обвинения в течение долгого разбирательства, никогда не будет вознагражден за свои переживания», — прокомментировал журнал «Ланцет» душевное состояние ученого после реабилитации. Очевидно, так оно и было.

Правильное решение подсказали голоса друзей. Едва стало известно об официальном оправдании Хавкина, как со всего света к нему хлынул поток поздравлений. Писали ученые, политические, общественные деятели Востока и Запада, писали простые люди Индии и России. Большинство из них выражало уверенность, что Хавкин вернется в Бомбей, продолжит начатое им благородное дело.

Он отослал государственному секретарю индийского правительства письмо с согласием вернуться. Последовал еще булавочный укол: должность директора Бомбейской лаборатории оказалась занятой. Хавкин согласился работать в Калькутте. Ему многое уже было безразлично. «Он возвратился в Индию разочарованным человеком, — писал индийский биограф. — Теперь он искал уединения и старался быть незаметным…»

Шли годы. Может быть, кому-нибудь и казалось, что в Индии ничего не изменилось: по-прежнему чума и холера косили жителей, по-прежнему колониальное господство обрекало страну на нищету, голод и бесправие. Однако перемены были. В 1908 году власти бросили в тюрьму Тилака. Суд приговорил патриота к шести годам каторжных работ. Раньше подобный приговор лишь пригнул бы головы остальных демократов. Но в 1908 году бомбейские рабочие ответили на расправу с национальным героем первой в истории Индии политической забастовкой и баррикадными боями. Это была уже не та терпеливая Индия, что прежде.

Хотя чума и холера все так же бесчинствовали в стране, прыгая то на Север, то на Юг, удары их все больше слабели. Не сотни и тысячи, а миллионы привитых несокрушимым монолитом противостояли заразе. К 1909 году число привитых противочумной вакциной Хавкина в одной только Индии перешагнуло за 8 миллионов (к 1940 году число привитых поднялось до 35 миллионов, а сейчас цифра эта удвоилась). Американский врач-вакцинатор Лестер Билз, работавший в штате Сатара в годы, предшествовавшие первой мировой войне, вспоминает: «Я видел огромные толпы людей, которые с криком толкались вокруг прививочного пункта, срывая друг с друга одежду, желая скорее пробраться к врачу. А ведь было время, когда за это же самое приходилось платить беднякам двухдневный заработок».

Хавкин не мог не видеть этой нарождающейся новой Индии, делающей первые шаги к политической и культурной независимости. Вместе с тем он видел и голод, и нищету, и дикость. И, возможно, не раз возвращался ученый к горькой мысли о том, что его вакцина, спасая богатого для жизни и радости, возвращает бедняку только право на дальнейшие страдания. Эти ли, другие ли думы одолевали Хавкина, трудно сказать. Но современники вспоминают, что с каждым годом он становился все более сдержанным и даже угрюмым. Осенью 1915 года, достигнув пенсионного возраста, бактериолог покинул Индию. Он мог быть доволен наследством, которое оставил. «…Его вакцина, используемая во время эпидемии, уменьшала смертность на 85 процентов, или около того. С трудом можно представить, что это означает, когда думаешь о миллионах доз, применяемых в Индии», — писал журнал «Ланцет».

В Европе 55-летний Хавкин последний раз приобщился к проблемам вакцинации. Осенью 1915 года Британия готовилась бросить против немцев экспедиционный корпус, состоявший из индийских солдат и частей из района Средиземного моря. К этому времени большая часть армии союзников уже получила прививку против брюшного тифа. Но войска не были привиты от паратифа А и В. Речь шла о вакцинации в первую очередь экспедиционного корпуса в несколько тысяч человек, и мнения по этому поводу в штабе вооруженных сил резко разошлись. В ноябре в городок Мильбенк, где заседали виднейшие медики и военачальники империи, «по историческому праву как нейтральный консультант» прибыл Владимир Хавкин. Изучив вопрос, он пришел к выводу, что надо непременно произвести прививку солдатам, прибывающим в Европу, однако предварительно рекомендовал ввести вакцину тремстам человекам тут же в Мильбенке для того, чтобы убедиться, что люди переносят ее достаточно легко. Авторитет Хавкина преодолел сопротивление группы генералов, и в январе 1916 года вакцина против паратифов была впервые использована во всех районах военных действий.

После войны ученого собирались представить к какой-то награде. Индийское правительство пыталось даже выяснить местонахождение своего бактериолога и… не нашло его. Доктор Хавкин исчез.

ЭПИЛОГ

«Нужны совершенно исключительные обстоятельства, чтобы имя ученого попало из науки в историю человечества». В этих словах Оноре Бальзака звучит неподдельная грусть: история, забитая тысячами имен королей-узурпаторов, полководцев-завоевателей и душителей-министров, сохранила ко времени Бальзака едва ли несколько сот имен тех, кто заботился, чтобы люди были лучше накормлены, одеты, быстрее передвигались, больше видели, знали и легче добывали свой хлеб. В раззолоченном хороводе владетельных особ для ученого люда осталось на редкость мало места. И уж совсем ничтожен список деятелей, чье творчество имело целью сохранить самое ценное — жизнь, здоровье.

Великие врачи прошлого? Сколько их знает каждый из нас? Троих? Пятерых? Дюжину? Боюсь, что даже нынешние медики не помнят больше. Снова несправедливость? Давайте разберемся.

Спора нет, историографы прошлого (и только ли далекого прошлого) страдали излишним пристрастием к сильным мира сего. Но с медиками происходило, видимо, и другое. Подумайте о «великих» врачах, не знавших, что большую половину человеческих недугов вызывают живые возбудители, не имевших представления о болезнях крови, страданиях обмена, бессильных почти перед любым заболеванием. Многих ли спасли те, кто еще в 70-х годах XIX в. вполне серьезно брался лечить холеру электричеством, чуму — вытяжкой из конского навоза, а брюшной тиф — горячими ваннами? Что же удивляться, если имена этих лекарей давно забыты.

Трудно даже сказать, чего больше — пользы или вреда принесла допастеровская медицина. Кровопускание, например, к которому сегодня прибегают в редчайших случаях, как к весьма опасному средству, в течение нескольких веков считалось панацеей от всех болезней и в том числе инфекционных. Недаром Буало писал о печальной участи больных своего времени (XVIII в.). «Один умирает, лишившись своей крови, другой — переполненный александрийским листом». Разводишь руками, когда знакомишься с методами старых докторов: до чего живуч человек, выздоравливали же все-таки, претерпев такую медицину!