Голодный ген - Шелл Эллен Руппел. Страница 17

Изучив изложенные выше гипотезы, Колеман решил повторить свой эксперимент, на этот раз и на ob-, и на db-мышах. Когда он имплантировал ob-мышь к db, обе исхудали и погибли, повторив путь, который прошли нормальные мыши в прошлых парабиозах. Объединенные в пару ob-особь и немутированный экземпляр чувствовали себя прекрасно, хотя ob-мышь не так толстела, как ожидалось. Когда же Колеман сшил двух ob-мышей, и та и другая набрали дополнительный вес.

В 1973 г. ученый опубликовал результаты экспериментов в журнале «Диабетолоджи», профессиональном издании эндокринологов. Статья излагала факты и давала им теоретическое обоснование. Гипотеза Колемана предполагала такой механизм процесса: в организме нормальной мыши продуцируется фактор насыщения, который с кровью поступает в мозг и подает сигнал о прекращении приема пищи; у особей, страдающих ожирением, этот фактор отсутствует; животные-диабетики его, напротив, вырабатывают, но не имеют рецептора для восприятия подаваемых сигналов. Дело, в сущности, оставалось за малым: найти неизвестную молекулу, циркулирующую в крови и подающую сигналы гипоталамусу.

Развивая свою мысль дальше, Колеман конкретизировал ее, предположив, что петля биологической обратной связи регулируется одним или двумя генами. Таким образом, теория приобрела стройность. К тому же она была наглядна. Легшие в ее основу опыты достаточно легко воспроизводились. Иначе говоря, Колеман первым представил убедительное биологические обоснование того, на что обращали внимание и некоторые ученые, и многие простые обыватели: аппетит — и вслед за ним вес тела — подчиняется, видимо, некоему механизму, который не контролируется сознанием. Произошел самый крупный исследовательский прорыв за весь период существования науки об ожирении. Но он, как нередко случается, опередил время и не был воспринят всерьез.

Американский философ науки Томас Кун в книге «Структура научной революции» справедливо утверждает, что научное знание не абсолютно, а относительно, оно зависит от системы общепринятых понятий конкретного времени в данной теоретической области. Доминирующие установки имеют подавляющее значение, отмечает Кун, они не считаются даже с очевидностью, если она им противоречит, и признаются чуть ли не евангелием, до тех пор пока научная революция не создаст новую ортодоксальность. Фермеры давным-давно знают, что при помощи селекции можно вывести животных, которые станут много есть и быстро набирать вес, но мысль о том, что пищевое поведение человека находится под влиянием биологии и управляется генами, долгие годы проходила по периферии сознания и почти автоматически отметалась; люди, в конце концов, не коровы.

Теория Колемана стала достоянием гласности в начале 1970-х гг., когда патологическая тучность общепринято считалась проблемой поведения. Бихевиористы, ^[19]собаку съевшие на опытах с последними, пытались избавить человечество от переедания путем изменения у толстяков поведенческих стереотипов. Этой методике верили: ведь результаты были так конкретны, так заметны и так легко измеримы (другое дело, что сброшенные килограммы почти немедленно возвращались назад). К тому же подобный подход, доступный массовому сознанию, легко рекламировался и привлекал множество потребителей — предпринимательский, так сказать, шарм играл здесь не последнюю роль. «Центры похудания» множились по всей стране. Они обещали «перепрограммировать» ожиревшие организмы самыми разными способами — от вознаграждения до электрошока.

Тем не менее поведенческая теория работала неэффективно в подавляющем большинстве случаев. Суть заключалась в том, что бихевиористы не могли, хотя и редко признавались в этом, хоть сколько-нибудь внятно объяснить, почему одни люди склонны к постоянному перееданию и сопутствующей полноте, а другие нет. Положим, чревоугодие и впрямь дурная привычка. Но чем она обусловлена? Где следует искать ее корни? В 1974 г. Альберт Станкард в соавторстве с Сиднором Пеником опубликовал доклад о ходе масштабной программы по излечению тучности бихевиористским методом. «Результаты, — мягко выразились соавторы, — даже у тех, кто полностью прошел весь курс, оказались неутешительными».

Открытие Колемана, казалось бы, логично объяснило, почему поведенческие подходы, обрекающие людей на танталовы муки, приносят столько же пользы, сколько сизифов труд, но убедило оно далеко не всех. Однако сам ученый не сходил с занятых позиций и продолжал искать ускользающий гормон насыщения. Один врач, рассказывает, не называя имен, Колеман, сообщил, что сумел выделить из секрета поджелудочной железы очищенное вещество, которое, будучи введено в кровь db-мыши, излечило ее от диабета и ожирения, и даже прислал соответствующие документы. Несколько лет Колеман безуспешно пытался повторить этот опыт и в конце концов пригласил своего корреспондента в Джексоновскую лабораторию, чтобы вместе разобраться в ситуации. Тот прилетел на собственном самолете, немного побродил по окрестностям, а затем внезапно исчез.

«Документы оказались фальшивкой, — улыбаясь, вздыхает Колеман. — Мошенник остается мошенником, обзаведись он хоть целой эскадрильей».

Между тем Колемана увела в сторону его же логика. Он считал, что сигнал о насыщении несут в себе жирные кислоты, вместе с глицерином образующие триглицериды крови. Для такого предположения имелись веские основания: жирные кислоты содержатся в жировых клетках и циркулируют по кровеносной системе. Но в целом оно было неверным.

В 1991 г. Дуг Колеман покинул Джексоновскую лабораторию, уйдя на покой. Об этом можно только сожалеть: большую часть жизни он посвятил науке и немалого сумел достичь. На его прощальном вечере кто-то процитировал стихотворение Роберта Фроста «Двое бродяг в распутицу». Колеман повторяет первую строфу:

Однажды в распутицу двое чужих

С дороги во двор ко мне забрели.

Дрова я колол, и один из них

Крикнул: «Хозяин, коли, коли!»

Я знал, отчего он не сводит глаз

С меня и моих немудреных трудов,

Я знал, что за мысль у него родилась:

Он хотел подработать на колке дров.

^[20]

Строки не зря запомнились Колеману: став пенсионером, он сделался похож на Фроста — не наружностью, а образом жизни. Покинув лабораторию, ученый превратился в сельского хозяина, занялся на своем обширном участке в штате Мэн лесоустройством. Срубленные деревья он меняет на оленину или отдает соседям. Связь Колемана с землей глубока. Он бывает порой сумрачен, как и Фрост, но не мрачен и ни о чем не сожалеет. Разве только за одним исключением: ему так и не удалось отыскать неуловимый гормон насыщения. Генетическая природа этого вещества была определена спустя три года после прощальной вечеринки Колемана его коллегой, человеком, с которым он был дружен и которому в голову не пришло бы обменивать дрова на оленину или прорубать просеки для удобства туристов. Совсем другой тип личности, совсем другой тип ученого — новый тип.

ГЛАВА 4

Волны будущего

Ничто на свете не сравнится с упорством. Талант? Потерпевшие фиаско таланты бессчетны. Гениальность? Непризнанный гений едва не притча во языцех. Интеллект? Мир полон образованных изгоев! И лишь упорное постоянство всесильно.

Калвин Кулидж, 30-й президент США, 1932

Серым апрельским утром лаборатория Джеффри Фридмана в Университете Рокфеллера представляет собой унылое, если не тоскливое, зрелище. Здесь витает острый запах мышиного помета и слышится заунывное, почти неразличимое ухом гудение измерительных лабораторных приборов. Заморенные растения на подоконнике являют печальное доказательство того, что людям, работающим тут — соискателям докторских степеней, аспирантам, ассистентам, лаборантам, — недостает либо времени, либо любви к природе. На экране компьютерного монитора помигивает заставка, изображающая круглолицего младенца, но больше ничего личного на лабораторных столах не видно. Ничто не должно отрывать от работы. Фридман, который восемь лет упорно выслеживал неуловимый колемановский ген насыщения, теперь считает себя вправе требовать такого же самоотречения и от коллег.