Голодный ген - Шелл Эллен Руппел. Страница 48

Вес человека предопределен генами. При нормальных условиях заложенная программа выполняется в рамках допустимых погрешностей. Если же младенец рождается значительно более худым, чем было задумано природой, то, повзрослев, он оказывается в высшей степени склонен к развитию ожирения, болезней сердца, сахарного диабета второго типа и других дегенеративных заболеваний. Человек, который при появлении на свет вместо запрограммированных 3 кг 700 г весит 2 кг 300 г, на третьем десятке со значительной степенью вероятности сделается тучней своих среднестатистических сверстников. Получив возможность обильно питаться, организм, недокормленный в эмбриональном состоянии, постарается взять свое — и тем самым будет обречен на множество различных недугов. Теория внутриутробного программирования подтверждается массой случаев ожирения и хронических заболеваний среди жителей Косрае и других тихоокеанских островов, некоторых областей Индии, Мексики и прочих регионов планеты, где стремительный скачок благосостояния вступил в противоречие с традиционным образом жизни общества, лишь недавно выбравшегося из нищеты.

Работая в Китае, Финляндии и Индии, Баркер и его коллеги выяснили, что хронические заболевания, первый толчок к которым дается в утробе матери, могут, подобно генетическим особенностям, передаваться из поколения в поколение. Например, если организм беременной женщины вырабатывает слишком много инсулина, часть его через плаценту неизбежно поглощается эмбрионом; высокая концентрация гормона истощит поджелудочную железу зародыша; родившийся младенец будет предрасположен к развитию сахарного диабета и, став взрослым, окажется, скорее всего, его жертвой; заложенная во внутриутробном периоде склонность, весьма вероятно, передастся следующему поколению — и так далее. Если, конечно, не удастся разорвать порочный круг патологии.

Профессор Университета Тафта Сьюзен Робертс, изучая состояние обитателей лачуг бразильского городка Сан-Паулу, пришла к выводу, что те из них, рост которых по причине недоедания был задержан на ранних этапах жизни, в зрелом возрасте более других подвержены ожирению. Дебора Крукс, антрополог Кентуккийского университета, обнаружила подобную же тенденцию в небогатых сельских районах на востоке своего штата. Она склонна считать обнаруженный синдром сопоставимым с происходящим на Косрае, где из грудных детей, испытывавших недостаток в материнском молоке, вырастают донельзя располневшие взрослые. Добавим для полноты картины, что подростки латиноамериканского и азиатского происхождения, родившиеся в бедствующих семьях и усыновленные людьми определенного достатка, в два раза чаще, чем их приемные родители, приобретают опасный избыточный вес.

Барри Левин, ученый-невролог, специалист по вопросам ожирения из Медицинской школы Нью-Джерси, пишет: «Мать, в период вынашивания плода страдающая диабетом и ожирением, а также скудное питание младенца в первые месяцы его жизни — вернейший залог развития у него патологической тучности. Особенно ярко это прослеживается у генетически предрасположенных индивидуумов. Ожирение такой разновидности нередко сопровождается дефектами мозговой активности и функций головного мозга. Оно передается по наследству из рода в род, „усовершенствуясь“ и приводя ко все большему увеличению массы тела от поколения к поколению».

Сказано с уверенностью, но, разумеется, это только одна из гипотез, хотя — учитывая все имеющиеся на данный момент сведения — и достаточно достоверная. Возможно, оптимизация питания беременных и новорожденных могла бы снизить риск внутриутробно запрограммированного ожирения и его наследования.

«Однако, — предупреждает Баркер, — это не значит, будто, подкормив женщину, находящуюся в интересном положении, вы решите проблему раз и навсегда».

* * *

Дэвид склонен скорее к иронии, чем к широковещательным заявлениям. Таким его сделали годы профессиональной исследовательской деятельности. Интерес к естествознанию он испытывал с юных лет. Характер Баркера всегда был неугомонен. Дэвид окончил одну из самых привилегированных частных школ Англии, докторскую степень в области медицины получил в лондонской больнице Гая, доктором эпидемиологии стал в Бирмингемском университете. Вскоре после этого с женой Мэри и четырьмя маленькими детьми он отправился в Уганду изучать таинственную и ужасную бактерию с мудреным латинским именем Mycobacterium ulcerans, виновницу язвы Бурули. Разносчица заболевания вносит в ткань человеческого организма токсин, который вызывает образование опухоли, а затем язвы размером с бейсбольный мяч. Если не прервать течение болезни, пациент теряет конечности, глаза и другие жизненно важные органы.

«Традиционно считалось, что бактерия распространяется москитами, — рассказывает Баркер, — но я в этом сильно сомневался». У него имелись на то веские основания: ни у одного исследованного насекомого она обнаружена не была. Но где же искать проклятый микроб? По словам местных жителей, болезнь всегда приходила с болота. Дэвид в принципе доверял им, и все же точности ради составил карту очагов язвы Бурули. Действительно: они находились поблизости от заболоченных мест.

Баркер пешком отправился к ближайшему болоту, чтобы самому на него взглянуть. Увлеченный ботаник-любите ль, Дэвид сразу же распознал травянистую водоросль Echinocloa pyramidalis, дающую укрытие всевозможным видам водяных насекомых. Может быть, кто-то из них и переносит бактерию? К сожалению, времени проверить догадку не оказалось: шел 1972 год, и вскоре «пожизненный президент» Иди Амин Дада превратил Уганду в место, для жизни практически непригодное. «Его приходилось опасаться больше, чем язвы Бурули, — вспоминает Баркер, — и мы сделали оттуда ноги».

Тем не менее пребывание в Африке не было бесполезным: Дэвид окончательно убедился в относительности любых научных ортодоксий — даже получивших всеобщее признание. Именно критический подход к общепризнанным истинам и приведет его спустя много лет к теории, изменившей взгляд на ожирение и поставившей Баркера в ряд авторитетнейших ученых.

Вернувшись в Англию, он возглавил отдел экологической эпидемиологии Медицинского исследовательского совета при Саутгемптонском университете. Пост не очень приметный, но для исследователя завидный: здесь Дэвид получил возможность браться за любой проект по собственному усмотрению. Памятуя о том, как карта помогла ему в Уганде, Баркер задумал выяснить, будет ли эффективен и на родине географический подход к изучению заболеваний — на сей раз не инфекционных, а хронических. Изучая вместе с Кливом Осбондом, специалистом в области статистики, недавно отредактированный атлас распространения болезней в Великобритании, он обратил внимание на разброс показателей, касающихся сердечно-сосудистых недугов. Так, число страдающих коронарной болезнью среди мужчин в возрасте от 35 до 74 лет оказалось в относительно небогатых Уэльсе и северной Англии куда значительней, чем в благоденствующих южных регионах. Исключение составлял только Лондон. Баркера озадачила эта странность. Мужское население областей, демонстрирующих высокую заболеваемость, употребляет жира и выкуривает табака не больше своих устойчивых, как выяснилось, к коронарной болезни соседей по карте, а уж физические нагрузки ему приходится испытывать никак не менее интенсивные.

Заинтригованный, Дэвид решил порыскать в медицинских записях: вдруг да отыщутся какие-либо данные, проливающие свет на подобное положение вещей: может быть, на ранних этапах жизни у нынешних сердечников имелись те или другие отклонения развития, предопределившие состояние здоровья в зрелом возрасте. Он исходил из того, что «хронические заболевания проявляются между 30 и 50 годами, поэтому для ясного представления о недуге следует внимательно изучить детские годы больного».

Баркер и его сотрудники буквально прочесали архивы больниц по всей Британии, выискивая записи о социальном обеспечении беременных и медицинских параметрах новорожденных. Многие документы пылились на чердаках и в котельных или мокли в затопленных подвалах. Наконец исследователям удалось натолкнуться на бумаги, относящиеся к самому началу XX века, когда уровень рождаемости в Англии падал, а каждый десятый младенец умирал на первом году жизни. Впрочем, проблема распространялась не только на грудных детей, но и на более широкие слои населения: в 1902 г., на исходе Англо-бурской войны, британская общественность с ужасом прочитала в газетах, что лишь 40 % призывников годны к службе, то есть способны пробежать с полной выкладкой сотню метров. Один из военных медиков писал в те дни: «Если подобная тенденция сохранится, современной цивилизации, возможно, грозит судьба Древней Греции и Рима; следует искать новые идеи морального и здравоохранительного толка для резкого изменения ситуации. В любом случае охрана материнства и детства должны стать общегосударственной задачей». Правительство понимало важность вопроса. Для его изучения был создан специальный комитет, в отчете которого прозвучали неприкрыто диккенсовские нотки: речь шла о недоедании, скудности, скученности и нищете. Обеспокоенность властей росла. Врачам вменили в обязанность вести подробные записи о состоянии здоровья младенцев. Большинство из таких текстов, попавших в руки команде Баркера, оказались сумасбродны и порой комичны. Совсем иные качества демонстрировали документы из архива графства Херефордшир, зеленого сельскохозяйственного района, расположенного к северу от Лондона. Здесь записи велись безукоризненно благодаря Этель Маргарет Бёрнсайд, инспектору акушерской службы региона. Эта дотошная и знающая свое дело женщина, надзиравшая за маленькой армией хорошо подготовленных медицинских сестер, организовала составление подробных досье о каждом новорожденном на всей вверенной ее заботам территории. Группа Баркера обнаружила херефордширские гроссбухи в 1986 г.