Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Тихонова Карина. Страница 26

— У меня альтернативное предложение, — сказала Валька.

— Принято, — поспешно ответил цыган.

— Ты же еще не знаешь…

— Все равно принято. Прости, что я так на тебя набросился. Просто я все детство провел за кулисами, а это малоприятное место, уверяю тебя. Никакого праздника…

— Поехали к моей бабушке, — предложила Валька.

— Поехали, — согласился цыган. — А в каком городе она живет?

— Она живет в Барвихе.

— А!

И цыган умолк.

— Она очень хочет с тобой познакомится, — добавила соблазна Валька.

— Правда?

— Правда.

— Тогда, тем более, поехали.

Помолчали еще немного.

— Можно я тебе попозже позвоню? — робко спросил Арсен. — Часов в одиннадцать?

— Когда приятеля проводишь? — догадалась Валька. — Можно.

— Тогда не прощаюсь.

— И я.

Снова пауза.

— Ну, давай клади трубку, — потребовала Валька.

— Ты первая.

— Ладно.

И она нехотя опустила трубку на рычаг.

Да, их отношения прогрессировали на удивление быстро. Не успели они примириться, как тут же начался второй тур их сближения, включающий в себя долгие телефонные переговоры ни о чем, внезапные приезды Арсена к ее подъезду и незапланированные встречи в салоне его джипа неопределенной национальности. Впрочем, вполне целомудренные, даже смешные для их возраста встречи. Почему-то цыган страшно стеснялся сделать первый шаг к сближению, а Валька, хотя и досадовала на него за затяжную робость, тем не менее, наслаждалась этой фазой их отношений, как наслаждаются последними днями весны перед наступлением жаркого испепеляющего лета.

Бабушка действительно жаждала взглянуть на нового Валькиного знакомого столь экзотической национальности.

— Дашкенти? — переспросила она фамилию Арсена, которую Валька успела подглядеть на правах. — Дашкенти, Дашкенти, — повторила она нараспев. — Красиво. Если будешь умненькой и не проговоришься, что он цыган, можно выдать фамилию за итальянскую. Дашкенти, Висконти… Чувствуешь? Есть некая общность. Не зря все-таки тебя мать назвала Валентиной.

И бабушка медленно проговорила, словно пробуя на вкус:

— Валентина Дашкенти…

— Ба, — смеясь, запротестовала Валька, — я пока за него замуж не собираюсь.

— Ну и правильно, — поддержала бабушка. — Кто ж собирается замуж через три недели после знакомства? Вот через месяц — другое дело…

Валька отставила в сторону телефонный аппарат, дошла до своего диванчика и, не переодеваясь, упала на него. Мысли кружили в голове сладкие, обволакивающие… Завтра они поедут к бабушке. Арсен заедет за ней, Валька привычно заберется на высокое сиденье радом с ним и всю дорогу будет вздрагивать от случайного прикосновения горячих пальцев к ее ноге. Она специально подвигала ногу близко-близко к рычагу переключателя скоростей, и время от времени пальцы цыгана легко задевали ее бедро. Дальше этих случайных прикосновений их близость пока не продвинулась, но у Вальки сладко замирало сердце от таких пустяков.

В дверь негромко постучали, и Валька невольно вздрогнула.

— Мамуля, я еще не проголодалась! — крикнула она.

Дверь отворилась, и на пороге возник темный силуэт.

— Можно к тебе?

— Конечно!

Валька поднялась и села на диване, втайне досадуя на вторжение. Ей хотелось помечтать в темноте до того, как раздастся второй звонок Арсена. Вообще-то, он ничего такого ей по телефону не скажет, просто пожелает спокойной ночи…

— Детка, у тебя все хорошо? — спросила мама.

— Все нормально, мамочка, — бодро сказала Валька. — А почему ты спрашиваешь?

— Я в последнее время так редко тебя вижу…

Валька покраснела, благословляя темноту комнаты. Мать протянула руку и провела теплыми пальцами по ее лицу. Валька поймала щекой ласковую ладонь и благодарно поцеловала ее.

— Мамуля, я очень тебя люблю, — сказала она. — Ты прости меня, я закрутилась в последнее время…

— Валюша, ты не закрутилась, а влюбилась в последнее время, — поправила ее мать. Глупо было думать, что она ничего не заметит.

— Наверное, ты права, — призналась Валька. — Но я пока не хочу об этом говорить. Я ни в чем не уверена. Понимаешь?

— Понимаю, — серьезно ответила мама и оперлась согнутым локтем на спинку дивана.

— Расскажи мне о нем, — попросила она Вальку. — Какой он?

— Мам, я понятия не имею. И знаешь что самое странное?

— Знаю, — ответила мама без малейшей паузы. — Тебе неважно, какой он. Тебя просто тянет к нему. Так?

— Так, — призналась Валька. — Это очень плохо, да?

— Да нет, — ответила мама после короткой паузы. — Это вполне естественно. А вот хорошо это или плохо, зависит от того, что он за человек. Впрочем, это выяснится позднее.

Они замолчали.

— Мама, — спросила Валька, осторожно касаясь полузапретной темы, ты отца очень любила, правда?

Настала мучительная пауза. Мама молчала, и Валька начала жалеть, что заговорила на эту, все еще больную для нее тему.

— Правда, — ответила мать таким холодным тоном, что Валька придвинулась ближе к ней, пытаясь разглядеть ее лицо.

Но мама вдруг встала и все таким же отстранено холодным тоном спросила:

— Так ты не будешь ужинать?

— Нет, — ответила Валька изумленно, так внезапен был переход от близости к ледяному барьеру между ними. Темная фигура матери почти бесшумно переместилась к двери, на мгновение сверкнул яркий прямоугольник света в коридоре, и дверь закрылась, отсекая темноту ее комнаты.

Валька снова улеглась на диван, но приятные мысли разлетелись в стороны, как перепуганные бабочки. Мать никогда не вспоминает об отце. Во всяком случае, никогда не говорит о нем с Валькой. Почему?

Валька порылась в памяти, пытаясь найти объяснение такому странному поведению матери. Нет, насколько она помнит, родители никогда не ссорились. Полное единство взглядов, профессий, увлечений… И мама и отец — оба музыканты, только отец был скрипачом, а мама — пианистка… Дома никогда не закрывались двери: постоянным косяком шли друзья, ученики, коллеги по работе… Пока была жива бабушка, мамина мать, стол в гостиной постоянно стоял накрытым к чаю. Бабушка пекла изумительно вкусные пироги, и в квартире всегда витал запах свежей сдобы. Вальку от общения с гостями не отстраняли, только внушали, чтобы не мешала взрослым и не лезла к ним с разговорами. И Валька с улыбкой вспомнила, как она, семилетняя девочка, сидела под роялем с куском хлеба, намазанным баклажанной икрой. Сидела тихо, как мышка, потому что очень хотела послушать музыку, а отец сердился на ученика и ругал его. Впрочем, ругался отец совсем не страшно.

— Доходяга! — кричал он. — У тебя же инструмент в руках не держится! Завтракал? Нет? Девочки, накормите его чем-нибудь!

Здесь вступала бабушка. Являлась из кухни и уводила доходягу в свое царство, царство вкусных запахов и потрясающих пирогов.

В соседней комнате еще трое учеников сидели вокруг старенького проигрывателя «Мелодия» и слушали, как Коган играет «Каприсы» Паганини. Отец являлся на пороге комнаты и требовал следующей жертвы вместо изгнанного на кухню доходяги. И все начиналось сначала.

Отца ученики любили и не боялись, это Валька прекрасно чувствовала.

Мама занималась совсем иначе.

Никогда не повышала голоса, но ученицы частенько ревели на ее уроках.

— Полотенце с собой носи, — говорила мама ровным тоном. — Успокоилась? Еще раз… Начни после ферматы.

Маму боялись. Любили ли? Этого Валька не понимала. На уроках обычно веселая и немного хулиганистая мама, вечно придумывавшая домашние розыгрыши, становилась сухой и жесткой, как застарелая хлебная корка, и начинала напоминать Вальке тетушку, Екатерину Дмитриевну. Поэтому на маминых уроках Валька присутствовать не любила.

Конечно, как это обычно бывает, сапожники оказались без сапог. Музыкальную школу Валька с грехом пополам закончила, и ни разу за семь лет ни мать, ни отец не позанимались с дочерью сами. Торопливо проверяли записи педагога в ее тетради, на ходу спрашивали, как дела, и убегали к своим ученикам. И, кажется, не очень расстроились, когда Валька наотрез отказалась поступать в музыкальное училище.