Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956 - Холловэй (Холловей) Дэвид. Страница 109
II
В 1949 г. холодная война в Европе стала позиционной; в Азии, где ситуация оказалась более динамичной, она была скорее маневренной. Сталин после второй мировой войны не вдохновлял китайских коммунистов на скорую революцию. «Я не верю, что китайские коммунисты смогут победить, — говорил он Булганину и югославским коммунистическим лидерам в феврале 1948 г. — Я уверен, что американцы сделали бы все, чтобы подавить восстание» {1460}. Мао игнорировал совет Сталина договориться с Чан Кайши. И когда Лю Шаоци прибыл в Москву в июле 1949 г., Сталин произнес нечто похожее на извинение. «Он недооценил потенциала китайской революции, — вспоминал переводчик Лю Шаоци. — Он не думал, что мы можем сравняться с хорошо экипированной многомиллионной армией Чан Кайши, опирающейся на поддержку США, тогда как Советский Союз не был в состоянии помочь нам. Вот почему он не был согласен с политикой, которая вела к войне» {1461}.
Сталин предчувствовал, что успех коммунистов в Китае привел бы к стратегическому сдвигу большого масштаба; вот почему он ожидал американского вторжения. В мае 1948 г. он сказал И. Ковалеву: «Если социализм победит и в Китае и наши страны пойдут одним путем, то победу социализма в мире можно считать обеспеченной. Нам не будут угрожать никакие случайности» {1462}. Китайско-советский союз был бы непобедим. Но условие, звучащее в сталинском замечании — «если… наши страны пойдут одним путем» — было решающим. Сталин не думал, что китайско-советские отношения будут гладкими, если коммунисты окажутся у власти. Его отношения с китайским партийным руководством не были простыми, ведь Мао стал лидером партии, победив в 1930-е годы ставленников Сталина {1463}. Сталинское замечание Ковалеву было сделано за месяц до исключения Югославии из Коминформа, а в декабре 1948 г., когда Ковалев вернулся в Москву с отчетом о ситуации в Корее, Сталин спросил о китайском отношении к югославскому вопросу: какую сторону они поддержат? {1464}
Летом 1949 г. Сталина еще беспокоила угроза американской интервенции. Народно-освободительная армия (НОА) переправилась через р. Янцзы в апреле 1949 г. и, быстро продвигаясь, занимала южные провинции страны. В телеграмме китайским лидерам в июне 1949 г. Сталин выразил опасение в связи с возможным американским вторжением. Хотя китайские коммунисты сражались великолепно, кампания еще не была закончена. «Англо-франко-американцы» боялись, что приближение НОА к границам соседних стран может создать революционную ситуацию в этих странах и на островах, оккупированных Чан Кайши. От империалистов можно было ждать чего угодно — от блокады до развязывания войны с Китаем. Особая опасность состояла в том, заметил Сталин, что англо-американские войска могут высадиться в тылу главных сил НОА, которые двигались на юг. Он рекомендовал китайцам очень тщательно подготовить свою кампанию в приграничных районах {1465}. [329]
В своих разговорах с Лю Шаоци в июле и августе 1949 г. Сталин был очень осторожен. Он поддерживал стремление китайских коммунистов возглавить революционное движение в Азии [330]. «Центр революции сместился в Китай и Восточную Азию… Но в то же время я настаиваю, что ответственность, возложенная на ваши плечи, возросла. Вы должны выполнить свой долг в отношении революций на Востоке» {1466}. Вдохновленный сталинскими словами, Лю Шаоци заявил, что он высказал эту идею самым решительным образом в ноябре 1949 г. на профсоюзной конференции в Пекине. Лю Шаоци ранее утверждал, что Китай обеспечит идеологическое руководство антиимпериалистическими революциями на Востоке. «Путь, которым шел китайский народ, — сказал он, — есть путь, по которому должны пойти народы многих колониальных и полуколониальных стран» {1467}.
Сталин осторожно отнесся к китайской революции и избегал партизанщины в Европе. Сейчас, однако, он побуждал китайских коммунистов поддержать революцию в Азии. Почему? Не потому ли, как думали многие на Западе, что советская внешняя политика стала более активной с того момента, когда Советский Союз стал обладателем атомной бомбы? [331] Но сталинское замечание в разговоре с Лю Шаоци — это еще до проведения советских испытаний; и в любом случае реакция Сталина на испытание заключалась в признании, что мир стал более враждебным, а отнюдь не более расположенным к советской экспансии. Сталинское замечание легче понять в контексте всей его азиатской стратегии. Когда Лю Шаоци спросил, должен ли Китай присоединиться к Коминформу, Сталин ответил, что ситуация в Китае отличается от восточноевропейской. Возможна, сказал он, организация союза восточноазиатских коммунистических партий с участием китайской и советской партий {1468}.
Сталин, очевидно, считал, что в Азии и Европе нужно проводить различную политику. Он вполне мог рассчитывать на лучшие перспективы укрепить свое влияние в Азии, где все еще находилось в движении и быстро изменялось, чем в Европе, уже явно разделенной на две части. Он мог также надеяться, что с помощью революций в Малайе и Индокитае Китай свяжет британские и французские силы, тем самым замедлив укрепление сил НАТО в Европе {1469}. Возможно, однако, что главной целью Сталина, вдохновлявшего китайскую поддержку азиатской революции, было втянуть Китай в конфликт с Соединенными Штатами, предвосхитив сближение Китая с Западом. При этом Сталин старался обеспечить прочный союз с Китаем, что представляло, с его точки зрения, главную перемену в стратегическом равновесии. Летом 1949 г. Мао буквально из кожи вот лез, чтобы доказать, что Китай твердо принадлежит к советскому лагерю {1470}. [332] Но Сталин продолжал сохранять дистанцию, понимая, что Китай слишком велик и независим, чтобы подчинить его своему влиянию в той же степени, что и страны Восточной Европы. Конфликт между Китаем и Соединенными Штатами — особенно если бы Соединенные Штаты решили связать себя с националистами на Тайване, который коммунисты считали неотъемлемой частью Китая — не оставил бы Китаю другого выхода, как броситься в объятия Советского Союза {1471}.
16 декабря 1949 г. Мао прибыл поездом в Москву с визитом к Сталину и оставался в Советском Союзе до 17 февраля. Этот визит был странным, хотя и ярким событием {1472}. Оба вождя явно желали союза, но опасались друг друга. Сталин был не уверен в намерениях Мао и хотел привязать новый Китай к Советскому Союзу; Мао подозревал, что Сталин не считает Китай равным партнером {1473}. Сталин не приехал на вокзал встречать Мао. В первый же вечер после разговора со Сталиным Мао оставили в фактической изоляции на даче под Москвой. Однако в конце концов ситуация улучшилась, и они согласились заключить новый союз. Чжоу Эньлай, китайский премьер, прибыл в Москву 20 января для переговоров по пунктам договора, который был подписан 14 февраля 1950 г. Чжоу Эньлаем и Вышинским. Договор включал большое число секретных соглашений, направленных на сохранение большей части приобретений, сделанных Сталиным в августе 1945 г.