Скоро будет буря - Джойс Грэм. Страница 8

– Ты потратила день на то, чтобы меня шокировать? Это уже становится скучно.

– Нет, что ты! Просто я любопытная. – Это было правдой. Крисси не старалась шокировать. Она была искренне заинтересована в том, чтобы выяснить, в какой степени опыт других людей согласуется с ее собственным опытом. Она уже жалела, что открыла рот. Последствия ее поступков никогда не причиняли ей вреда, пока не вылетят слова.

Но теперь интересом прониклась Рейчел. У нее самой было прошлое, которое подлежало исследованию.

– Я уверена, что ты собираешься мне об этом рассказать.

– Нет. Это было давным-давно. Такие дела… даже вспоминать не стоит.

– Крисси!

– Ну, было со мной такое, что мне пришлось нарушить все правила. Сущее детство. Пойдем! От церквей меня в дрожь бросает.

Крисси поспешила к выходу с кладбища и скорым шагом устремилась к дому. Вернувшись, они увидели, что все лежат вокруг бассейна. Сначала Крисси одарила Мэтта жарким поцелуем в губы, а потом помахала пакетом с ежевикой.

– Ягоды большие, как твои яйца! – засмеялась она. А потом вспомнила о присутствии детей и зажала рот рукой. – Прошу прощения! – простонала она.

Рейчел переоделась в купальник и подивилась, как долго может тянуться лето, прежде чем плюнет дьявол.

5

«Где Джеймс?» – хотелось знать каждому. Джесси оглянулась вокруг в надежде, что ответит кто-нибудь другой. После долгого периода молчания, в течение которого солнце успело заметно переместиться на небе, Сабина вздохнула и поправила темные очки у себя на переносице.

– Он еще не вставал.

– В полдень? – изумился Мэтт. – Не может быть. Пойду-ка подниму его.

– Не трогай Джеймса, – посоветовала Сабина. – Он тебя не поблагодарит.

Но Мэтт не внял совету. Он поспешил к дому и явился в хозяйскую спальню. В комнате с закрытыми ставнями было темно. Пахло грибами, плесенью и, возможно, сухими остатками гниения, накопившимися под половицами. Джеймс лежал скорчившись под одеялами. Первым побуждением Мэтта было запрыгнуть на однокашника, как сделал бы пятилетним мальчишкой, но вместо этого он открыл деревянные ставни. Створки со скрипом разошлись, и дневной свет хлынул в комнату, едва ли не зашипев при соприкосновении со зловонной тьмой.

Джеймс застонал.

– Что происходит? – спросил Мэтт.

Джеймс заворочался в постели.

– Это ты о чем?

– Мы здесь уже третий день, и начиная с самого приезда ты держишься так, будто тебе все здесь противно. В чем дело? Ты завел себе подружку в Англии? Я угадал?

– Нет.

– Ни с кем не хочешь разговаривать. Изображаешь отвращение каждый раз, когда кто-нибудь открывает рот. Дни напролет валяешься в постели.

– Отстань, Мэтт. Я скоро поднимусь.

– Я хотел бы знать, собираешься ли ты играть в эту говенную игру целых две недели. Мне-то, в общем, все равно. Просто чтобы я зря не беспокоился. Господи, как в этой комнате воняет!

– Меня тошнит, Мэтт. Мэтт взглянул на Джеймса:

– Перепил?

– Нет, не перепил. Мне тошно. Я болен.

– Хочешь, вызовем врача?

– Я уже консультировался с врачом. Дома. Послушай, я болен. Ничего не говори об этом Сабине. Она не знает.

– Да о чем же мы тут толкуем?

Джеймс сел на кровати. Глаза, налитые кровью. Мертвенно-бледная кожа лица.

– Я действительно не хочу больше об этом говорить, но ты мог бы мне помочь во время нашего отдыха.

Мальчишеское озорство Мэтта мгновенно испарилось.

– Может быть, принести тебе кофе?

– Это было бы очень кстати. Через минуту я встану.

Мэтт удовлетворился обещанием. В кухне он сварил крепкий кофе, тщательно соблюдая предписанные пропорции. На сердце у него было неспокойно. Он не знал, действительно ли Джеймс болен, или просто притворяется, чтобы облегчить себе остаток отпуска.

– Чувствуешь что-нибудь? Где-то глубоко внутри?

Джесси сидела на сухой траве, не уверенная, чувствует ли она что-то особенное. Дом находился за ее спиной, несколько выше по склону. Наставница сидела позади своей подопечной, легко массируя ей плечи.

– Посмотри, Джесси. Что ты видишь?

– Голубое-голубое небо.

– А что-нибудь еще?

– Ничего. Просто голубое небо.

– Поищи крошечные, толщиной с волосок, трещинки в этой голубизне, Джесси. Мельчайшие серебряные искорки – вроде той, которую ты видела, когда она выскочила из зеркала. Они существуют лишь какую-то долю секунды, но они есть. Где-то поблизости была гроза, и она движется к нам. И даже если ты не можешь увидеть, ты должна ее ощутить.

– Каким образом?

– Кожей. Изменением кровяного давления, мозговых волн… Мы недостаточно доверяем человеческому телу. Люди забыли, как снимать его показания. Гроза влияет на все эти признаки. И пробуждает сексуальные силы людей. Моя догадка состоит в том, что ты была зачата после грозы.

– Откуда вы это знаете?

– После грозы люди лучше себя чувствуют. Воздух заряжен электричеством. Он очищен. Насыщен отрицательными ионами. Гром и молния оставляют за собой след, который придает человеку невероятные силы. Это то, что требуется каждому в нашей компании. Хорошая гроза. И, я бы сказала, некоторым это требуется больше, чем другим, и притом как можно быстрее.

– А кому это необходимо больше всех?

– Тут уж не мне решать. Но смотри-ка! Тебе не кажется, что небо изменило цвет за то время, что мы тут сидим? Хоть немножко?

Джесси вгляделась. Было трудно судить, изменилось ли небо вообще. Возможно, его цвет стал более глубоким; а может быть, и наоборот – более водянистым, чем минутой раньше. Временами откровения наставницы начинали вызывать у нее недоверие. Но в это мгновение прядь змеящихся световых нитей вырвалась из внезапно открывшейся расщелины в безжалостной синеве; так заяц, преследуемый собакой, порой мелькнет на краю подлеска и сразу скроется из вида.

– Ой! Я что-то видела! – Она обратила к наставнице широко раскрытые глаза. Все, что та ей говорила, было правдой!

– Хорошо. А кроме этого ты что-нибудь почувствовала? Кожу покалывало? А пульс? Не было ощущения, что сердце пропустило один удар?

Джесси неуверенно потерла предплечье.

– Не беспокойся обо всем этом, – мягко посоветовала ей наставница. – Еще немного потренируешься – и прекрасно все будешь чувствовать. А теперь, может быть, прокатимся в городок и получим твои фотографии?

Джеймс лениво перебрасывался с Рейчел бадминтонным воланом, неубедительно делая вид, что развлекается от души. Развлечения, – твердили ему окружающие, – это именно то, чего ему недостает. Джеймс мог с воодушевлением есть и пить – если выбрал и приготовил все сам, – но к прочим видам досуга его удавалось привлечь разве что силком. Купаться – слишком мокро. Пешая прогулка неминуемо заканчивается там же, где начиналась. Беседа доказывает лишь то, что ни у кого пе нашлось ничего нового или интересного – такого, чтобы об этом стоило рассказать. Вот и бадминтон – как он теперь, судя по всему, с дьявольским упорством пытался продемонстрировать – это самая отупляющая, бессмысленная игра из всех, когда-либо придуманных человечеством ради того, чтобы убивать время. Стремясь сделать свою мысль очевидной для окружающих, Джеймс с мрачной решимостью сосредоточился на том, чтобы не пропустить волан, и, засунув левую руку в карман, сохранял на лице выражение необоримой скуки. Тем временем Рейчел, немало потрудившаяся, чтобы заставить Джеймса взяться за ракетку, сто раз успела об этом пожалеть.

– Эй, спортсмены! Идите-ка сюда, тут есть на что посмотреть! – крикнул кто-то. Все остальные уже столпились вокруг стола, хихикая над снимками, сделанными Джесси. Усмотрев в этом удачный предлог, Рейчел не глядя отмахнулась от воланчика и уронила ракетку на землю.

У Джеймса был вид человека, возмущенного до глубины души. Впору было вообразить, что Рейчел гнусно предала его, – и это после того, как он оказал ей такое одолжение.