Заговор мерлина - Джонс Диана Уинн. Страница 35

Первое, на что я обратил внимание, — это красно-белая эмалированная табличка. «ОСТОРОЖНО! — предупреждала она. — ДАЛЬШЕ ЭТОГО МЕСТА — ВЫСОКИЙ УРОВЕНЬ РАДИАЦИИ!»

— Ну ни фига себе! — сказал я.

Хорошо хоть, мне туда не надо! В табличках, указывающих в обе стороны вдоль четырнадцатого уровня, был перечислен целый список фабрик, а справа, в самом низу, значилось: «КАНЦЕЛЯРИЯ ОБЩЕСТВЕННЫХ РАБОТ. Открыто с восхода до заката».

— Ладно, — сказал я и пошел в ту сторону.

Оттуда еще и пахло едой.

Галерея здесь была куда теснее и ниже, и держалась она на тяжелых квадратных столбах, единственным предназначением которых было поддерживать радиоактивный пятнадцатый и прочие уровни, а о красоте речи не шло. Пол был черный и вроде как заасфальтированный. Но первое, что я увидел, — это целый ряд мелких забегаловок, теснившихся под столбами, а это было единственное, что меня на тот момент интересовало. С тех пор как я съел давешнюю «омлетку», прошло много часов. Я пошел вдоль ряда, присматриваясь.

Полицейский мне соврал. В окнах некоторых забегаловок висели меню, гласящие: «Жареные скоппины, 3 жетона» или «5 биндалов, 4 жетона», а в некоторых висели ряды цветных наклеек, показывающих, жетоны каких фабрик тут принимают, и только в одной висело объявление «Принимаются жетоны ОР». Пришлось пойти туда.

Это оказалась жутко тоскливая дыра под называнием «Сальная ложка», одно из тех мест, где окна запотели от готовки, а под потолком горят голые белесые лампы, почти не дающие света. К стеклянному прилавку в дальнем конце тянулась очередь. Жуткая, толстая тетка в грязном переднике раскладывала еду по тарелкам и выкрикивала что-то вроде «На биндалы одного жетона не хватает!» или «Пизлов кончился!». Взяв свои тарелки, люди устало садились за исцарапанные пластмассовые столы. Единственное, что тут было бесплатным, — это какой-то напиток, который люди наливали себе из крана в стене. Напиток был желтоватый и слегка пенился.

Я немного постоял, пытаясь разобраться в обстановке. Тут все тоже носили вышитые одежды, только вышивка была потертая, во все стороны торчали нитки, один узор накладывался на другой. Даже на переднике толстой тетки виднелись следы вышивки.

Тетка уставилась на меня и дернула подбородком. Я протянул жетон.

— За это ты получишь порцию ниплинга и колли либо клаптик.. И все, — сказала она, указав на баки с едой большим деревянным половником. — Чего тебе? Выбирай живей!

Клаптик выглядел скользким, серым и сальным. Ниплинг был белый и смахивал на картофельное пюре. На вид он казался сытным, поэтому я выбрал его. Тетка залила его оранжевым колли, потом выхватила у меня жетон и шлепнула на него огромную черную печать.

— Так что не думай, будто сумеешь использовать его дважды! — сказала она, воткнув жетон в ниплинг, как вафлю в мороженое. И вручила мне тарелку вместе с жетоном и всем прочим. — Копье и лжицу возьмешь на подносе.

Здешние столовые приборы выглядели как нечто вроде спицы и маленькой лопатки. Я взял то и другое и отнес тарелку на свободный стол. Когда я подошел, все прочие, кто сидел за столом, вроде как отодвинулись от меня. Потом они отодвинулись еще раз, когда я сходил налить себе напитка. «Ну да, — думал я, подходя к крану, — бродяга я. Если бы вы только знали, где я побывал!»

Напиток меня всерьез озадачил. На вкус он оказался ржавый и чуть сладковатый.

— А что это такое? — спросил я у женщины за соседним столиком, стараясь говорить как можно вежливее.

Она уставилась на меня, как на сумасшедшего.

— Это вода!

— А-а! — сказал я.

Я склонился над своей тарелкой и огляделся вокруг, пытаясь понять, как же пользоваться этими столовыми приборами. Спицей кололи, лопаткой ковыряли. Я тоже принялся колоть и ковырять. Положив в рот первую лопатку, я подумал, что лучше бы я взял клаптик. Ниплинг оказался острый, как хрен, а колли — тоже острый, но другой, как соленый чили. Мне пришлось еще несколько раз налить себе этой странной воды, каждый раз гадая, не отравлюсь ли я. Но я был такой голодный, что съел все до крошки. Честное слово, у меня потом сутки стоял во рту вкус этого ниплинга!

Я положил свою тарелку и стакан в баки рядом со стойкой и с радостью удалился оттуда. Мне стало куда лучше, только в животе малость пекло. Я побрел вдоль черной колоннады и наконец вышел к длинному бурому зданию почти без окон и с большой дверью, увешанной бело-синими эмалированными табличками: «КАНЦЕЛЯРИЯ ОБЩЕСТВЕННЫХ РАБОТ». «ОТКРЫТО С 8. 00 ДО 16. 00». «НОЧНУЮ СМЕНУ НЕ БЕСПОКОИТЬ КРОМЕ КАК ПО СРОЧНОМУ ДЕЛУ!» «БЕЗ ДЕЛА НЕ ВХОДИТЬ!» «ЖЕТОНЫ НА ДЕНЬГИ НЕ МЕНЯЕМ!», и так далее, и тому подобное. Я некоторое время стоял и читал таблички, пока не увидел одну, которая висела отдельно, у косяка. Она гласила: «ЧТОБЫ ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ, ВСТАВЬТЕ ЖЕТОН ОР», и под ней была щель, похожая на щель почтового ящика.

«Не хочу я туда ходить!» — подумал я. Но потом мне пришло в голову, что Важный наверняка позвонил в эту контору и предупредил их, что я приду. Вспомнив о тюрьме под железнодорожными путями, я достал свой жетон с печатью и сунул его в щель.

Раздался громкий лязг. Я вздрогнул.

Вздрогнул так сильно, что до меня дошло: ведь до сих пор я был как во сне! И делал все, что мне говорили, точно зомби. А теперь я вдруг проснулся — и меня охватила Дрожь. И я ужасно разозлился. С чего это я должен, точно раб, пахать на ткацкой фабрике, когда я всего-то-навсего принял незнакомого человека за Романова? А ведь Романова я так и не нашел! Мне надо было помочь еще двум людям, прежде чем я смогу его найти, а потом я еще обещал помочь той девочке, Родди. Я осознал, что должен всерьез хотеть ей помочь, а иначе она не будет считаться одним из тех людей, кому я помог. А я вместо этого позволил себе застрять в этом гнусном месте. А это глупо. Я веду себя как последний тюфяк!

Я отвернулся прочь от двери, увешанной табличками, и бросился бежать по галерее, мимо забегаловок, к лестнице. Я знал, что меня будут искать на лестницах, ведущих вниз. Поэтому я побежал наверх, под табличку, на которой было написано про радиацию.

Глава 2

План у меня был простой. Я собирался подняться по лестнице так, чтобы меня было не видно с четырнадцатого уровня, и посидеть там, пока я не услышу, как идет полиция. А когда они начнут спускаться вниз, разыскивая меня, я пойду следом за ними, и они будут думать, что я впереди, а я буду сзади.

Но из этого ничего не вышло. Лестница оказалась совсем короткой. Ламп над ней не было, а ступеньки были выложены скользкой и разбитой белой плиткой. В отличие от всех прочих лестниц она оказалась винтовой, и, как только я свернул за поворот и обрадовался, что меня уже не видно, я увидел впереди свет заката. Я понял, что, по-видимому, вышел к самому краю ущелья.

После этого мне стало слишком интересно, чтобы останавливаться на полпути. Я хотел посмотреть, откуда тут опасная радиация. И полез дальше.

Первое, что я увидел, еще до того, как вышел на самый верх, — это высокую проволочную изгородь довольно далеко вверху, а на ней — еще одну белую эмалированную табличку, красиво освещенную заходящим солнцем. «ЛЕТНОЕ ПОЛЕ. ПРОХОДА НЕТ!» Когда я стал медленно, с опаской подниматься по последним ступенькам, мне сделалось видно, что изгородь возвышается над рядами хижин, расположенных вдоль самого края ущелья. Хижины были все разные и очень маленькие. По сравнению со зданиями нижних уровней они смахивали на кукольные домики или собачьи конуры. Краска на них шелушилась и осыпалась.

«Наверное, тут живут бедняки», — подумал я. Я миновал последние несколько ступенек — и увидел этих бедняков.

Их были толпы. Все они сидели прямо на камне перед своими хижинами. Все взрослые работали над вышивкой, так что повсюду, в какую сторону ни глянь, все сверкало и переливалось, мелькали руки, поблескивали на солнце иголки. Вокруг взрослых шныряли дети. Время от времени кто-нибудь из вышивальщиков произносил: «Мне нужен красный номер девять» или «Принеси-ка мне цветочный узор сто двадцать пять», и ребенок убегал с поручением. Вся улочка была занята вышивальщиками, пройти между них было никак нельзя, так что детишки в основном носились по самому краю утеса. Никаких стен и перил тут не было. Выглядело это довольно жутко.