“Цесаревич” Часть II. Линейный корабль. 1906-1925 гг. - Мельников Рафаил Михайлович. Страница 20

После нескольких выстрелов по крепости они должны были, конечно, сдаться, за ними захватывался Петербург, и пожар революции неудержимо, как всем казалось, распространялся по всей России. При неудаче рассчитывали держать оборону в Финляндии, где у революционеров было много друзей среди тамошних социал-демократов. О последствиях эти романтики светлого будущего, не задумывались. Они знали один лозунг: "долой самодержавие, да здравствует социализм". А каков он будет этот социализм, про это ведали товарищи из Лондонского и Петербургского комитетов. Да это заговорщиков особенно и не интересовало. Главное, как писал другу из Гельсингфорс 19 апреля 1912 г. телеграфный унтер-офицер "Рюрика" Карл Эйдемиллер. "опять будут консервы свежие из адмиральского и капитанского мяса".

Ненависть к офицерам, которые будто бы (как говорилось в отчете для императора) неустанно занимались отеческим вразумлением заблудших душ, была зоологическая. Им помнили все: обиды, унижения (известно, что всеми ныне чтимый адмирал А.В. Колчак не стеснялся рукоприкладством и зуботычинами), взыскания и наказания за провинности по службе. Офицеров надо было убивать только уже за то, что они служат царю за деньги.

Жертвы были заранее поделены — на каждого офицера по 2–3 матроса. Только что отсидевший в тюрьме за "неисправимо дурное поведение" и вернувшийся на корабль матрос 2 статьи Павел Комиссаров жаждал лично "снести черепа старшему офицеру, штурману и старшему артиллерийскому офицеру Затурскому, а остальных пусть другие разберут".

На "Цесаревиче" револьверы обещал достать гальванер "Володя". Из Петербурга ждали доставки бомбочек ("апельсинов"), которые рассчитывали бросить в офицерскую кают-компанию. Технология убийств прорабатывалась особенно обстоятельно: поодиночке в каютах из револьверов и винтовок, скопом в кают-компании, стрельбой через стены кают или даже с применением подручных средств — противопожарных ломов, артиллерийских крюков и просто вручную. Расправы ожидали и собственные товарищи ("первому тебе будет по голове за то, что ты во время уборки не пускал в клозет"), и особенно — шкуры "сверхсрочники".

Предвкушая скорое торжество, наиболее смелые активисты за день до нового срока восстания, назначенного на 11 июля 1912 г… позволяли себе подолгу бесцеремонно, испытующе и "со значением" смотреть в глаза офицерам или с подчеркнутой аффектацией бросаться исполнять их приказания. По боевой тревоге не бежали стремглав, а шли умышленно неторопливо. Саркастические улыбки, иронические усмешки, неисполнения приказаний унтер-офицеров — все говорило о скором и неудержимом мятеже. На "Павле I" друзей особенно порадовал матрос 2-й статьи Николай Стребков. Как говорилось в "обвинительном акте по делу о подготовлении к восстанию нижних чинов судовых команд Балтийского флота" от 4 апреля 1913 г., этот матрос, "держа в руках крюк для подтаскивания снарядов и стоя рядом с мичманом Тирбахом, весьма недвусмысленно покачивал им", глядя в упор на него. Понимающие улыбки окружающих сменились веселым гоготом, когда за спиной уходившегося мичмана Стребков изобразил, как он завтра крюком ударит по голове мичмана.

Судьба хранила мичмана П.И. Тирбаха (1890–1953), но спустя пять лет все же вплотную опалила его огнем испепеляющего пролетарского гнева. На его глазах 3 марта 1917 г., когда он по должности флаг-офицер (уже в чине старшего лейтенанта) сопровождал в город своего адмирала (А.И. Непенина), тот был убит выстрелом из окружившей толпы. Так искусно зомбированные последователи, а может быть, и друзья матроса Стребкова "углубили" дело революции, которое не удалось в 1912 г. Так принуждали офицеров делать свой "контрреволюционный" выбор.

Уголовно-вызывающее поведение неумных активистов, как и наличие агентурных и жандармских сведений заставило Н.О. Эссена принять меры к немедленному аресту всех подозрительных. Но и после арестов агитаторы не прекращали своей работы, убеждая матросов в том, что дело еще не проиграно, много осталось готовых его продолжить. Таких в разные моменты насчитывалось на кораблях до 200 человек. На "Цесаревиче" в силу ли особого авторитета офицеров, или более глубокой конспирации арестовано было только 10 человек из 52 привлеченных к суду. Но именно "Цесаревич" входил в две пары, собиравшиеся начать мятеж: 24 апреля — с "Рюриком", 11 июля — с "Императором Павлом I".

Среди арестованных на "Цесаревиче" были и успевший совершить свой первый побег со службы матрос 2 статьи Тимофей Щука (крестьянин Харьковской губернии, род. в 1887 г., на службе с 1909 г.) и кавалер двух памятных медалей — Черногорской и итальянской за спасение людей в Мессине кочегар 1 статьи Иван Кузьмарь (крестьянин Гродненской губернии, род. в 1886 г., на службе с 1908 г.).

Первый в числе семи главных зачинщиков был приговорен к отправке на каторгу на 16 лет (после замены предполагавшихся вначале смертной казни и затем замены на 20-летнюю каторгу). Второй отделался шестью месяцами арестантских отделений с лишением, обоих медалей. Такое же наказание получили еще пять обвиняемых с "Цесаревича": электрики Алексей Андаралов и Венедикт Фетищев, матрос 1 статьи Егор Романов и кочегар 1 статьи Стефан Ильичев. По 14 лет каторги назначили гальванеру Василию Титкову, кочегару! 1 статьи Ивану Шабалину, машинисту 1 статьи Николаю Калязину 12 лет каторжных работ — матросу 2 статьи Григорию Баранчикову.

"Лучшие товарищи были вырваны из нашей семьи. На кораблях повеяло сырым могильным смрадом", — писал в своей книжке ("Из недр царского флота к Великому Октябрю. М., 1958) П.Е. Дыбенко (1889–1938). Такова была оборотная сторона истории "оптимистического корабля" "Цесаревича", о которой, если мы хотим понимать события прошлого во всей их полноте, умалчивать не следует.

Кара настигла заговорщиков, но причины, их порождавшие, устранены не были. Режим не умевший и не хотевший наладить отношения с им же учрежденной Государственной Думой, и в вооруженных силах не хотел сделать шагов навстречу прогрессу и законам цивилизации. Не произошло коренного улучшения матросского быта, не изменилось в большинстве и высокомерное отношение офицеров к матросам. Не было бесповоротно ликвидировано рукоприкладство и зуботычины.

И что всего непостижимее — продолжал оставаться на своей должности (в числе двух "пещерных адмиралов") "Начальник тыла Балтийского флота. Главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор г. Кронштадта" вице-адмирал (в 1909 и адмирал с 1915 г.) Р.Н. Вирен. Созданный им в городе и гарнизоне режим жесточайшего дисциплинарного застенка был одинаково ненавистен и матросам, и офицерам. Но власти это почему-то не беспокоило. Угроза мятежа, подобно пожару торфяника, была лишь загнана внутрь, рано или поздно ей предстояло снова вырваться наружу.

9. Предгрозовое лето 1914 г

Осуществленные, а частью еще готовившиеся усовершенствования на "Цесаревиче" и "Славе", были все же далеко недостаточны для успешного боя. Об этом напоминали и состоявшиеся в 1914 г. визиты в Россию отрядов двух дружественных (Антанта уже сложилась) флотов — Англии и Франции. В то предгрозовое лето 1914 г. в Ревель 4 июня пришли четыре британских линейных крейсера — герои грядущих сражений в Северном море. Их сопровождали два легких крейсера. Спустя месяц, уже накануне всеевропейского пожара войны, в Кронштадте 7 июля встречали дредноуты "Франс" (флаг президента республики Р. Пуанкаре) и "Жан Бар", сопровождаемые двумя миноносцами ("Стилет" и "Тромблон").

Нельзя не вспомнить, сколь красочно в "Капитальном ремонте" Л. Соболева отображена та обстановка выплескивавшегося через край союзническо-патриотического восторга, в котором прошли все дни этой встречи. И здесь принимавшей французов бригаде крейсеров было не до обмена опытом с союзниками.