Голубое поместье - Джонс Дженни. Страница 37

Все это было настолько глупо, что Бирн просто не верил себе. Судя по положению солнца, Тейдон находился к юго-востоку от поместья, дойти было несложно. Солнце почти не проникало в глубокие тени под большими деревьями, но это ничем не могло помешать ему. Бирн прошел несколько миль, не сомневаясь в том, что рано или поздно найдет дорогу, однако все тропы исчезали в папоротниках и ежевике.

Бирн не мог понять причин подобных блужданий. Он не принадлежал к тем, кто не может обойтись без карты и компаса, и всегда доверял собственному чутью. Он даже привык поддразнивать Кристен, вечно не знавшую куда идти.

Кристен. Сегодня он не вспоминал о ней и вчера тоже. Впервые за последние три месяца он сумел протянуть три дня, не подумав о Кристен, не напомнив себе о том, что произошло с ней.

Бирн уселся на мягкий ворох прелой листвы — спиной к упавшему бревну — и прикрыл глаза от разящего солнца.

Частью ума он понимал, что забвение благотворно: иначе он не придет в себя, иначе не может быть. Кристен должна раствориться в прошлом, и память о ней померкнет.

Тем не менее это было нехорошо. Гнев, вина и горечь мешали этому. Неправильно. Ничто еще не закончилось в его памяти; воспоминание оставалось столь же ярким и страшным.

Он вспомнил, как вышел из дома, направляясь под зимним солнцем к лавке на вершине холма, где продавались газеты, молоко и сигареты.

Там оказался Дэвид.

Он был высок — на пару дюймов выше Бирна. Подстриженные с научной точностью прямые соломенные волосы, карие глаза. В моменты смущения и задумчивости он привык потирать нос.

Ну а смутить Дэвида было нетрудно. В его сердце гнездилось некое воплощение неуверенности. Иногда он заикался. Однажды Бирн заметил, что он никогда не заикается будучи в военной форме. Дэвид только расхохотался, но все-таки потом сказал:

— По-моему, она прячет нас. И в какой-то мере освобождает. Мы преображаемся.

В нем было что-то открытое — в том, как он доверял Бирну и Кристен. Он приходил к ним обедать раз или два в неделю, а по уик-эндам они с Бирном играли в сквош [39].

Иногда он развлекал Кристен, когда Бирн бывал занят службой.

Он заставил себя прогнать эти мысли. Бесполезно… незачем вновь и вновь возвращаться к этой теме. Была ли Кристен неверна ему? Любила ли она Дэвида?

Он этого не узнает. Обратившись к выработанной им привычке, Бирн заставил внутренний голос умолкнуть. Получалось нечто вроде медитации, только иногда при этом он засыпал, хотя никто не говорил, что во время медитации спят. И, усталый, он вновь уснул, погрузившись в спокойную дрему под древними деревьями.

Резкий крик вороны заставил его открыть глаза.

Впереди на гребне в лучах заходящего солнца вырисовывалась высокая тонкая фигура. Подробности было трудно увидеть, и поначалу Бирн ощутил смятение.

На вершине холма в Мидлхеме стоял Дэвид Кромптон, его светлые волосы трепал ветерок. Но это был Эссекс и Дэвид… Дэвид просто не мог оказаться здесь.

Потом внимание его перестроилось, и Бирн понял, что видит Питера Лайтоулера: белесоватые всклокоченные волосы, блеклый костюм светятся позаимствованным у солнца светом. Он стоял отвернувшись от Бирна, вглядываясь вперед и словно ждал кого-то.

Нет, не кого-то. Их было трое: мужчина и две женщины. Они шевелились, вокруг сияло солнце, и Бирн понял, что прищуривается. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза.

Нет. Он ошибся. Впереди стояло двое мужчин. Лицом друг к другу, один в черной шерсти, другой в кремовом полотне.

Лучи солнца обтекали их, сглаживая контуры. Бирн почти вскочил на ноги, но в кроне серебряной березы справа от него что-то шевельнулось.

На тонкой ветви, прогнувшейся под тяжестью птицы, сидела огромная ворона. Глубокие желтые глаза смотрели на него не моргая. Взгляд этот был полон удивительной требовательности. Бирн оперся ладонью о листья, чтобы подняться, и птица приподняла серовато-черные крылья, едва не слетев с ветви. Ворона была готова наброситься на него, и приоткрытый ее клюв беззвучно грозил.

Можно было не сомневаться: птица нападет на него, как только он поднимется на ноги. Бирн привалился спиной к бревну, подумывая, не закричать ли, чтобы отпугнуть птицу.

Однако на гребне происходило нечто важное, и он самым решительным образом не желал привлекать внимание обоих действующих лиц.

Человек в черном шагнул к Лайтоулеру, тут что-то блеснуло, ослепив Бирна. Он заморгал. А когда вновь открыл глаза, то увидел на гребне только одного человека — старца в выцветшем костюме, и блистать на нем могли только отраженные лучи вечернего солнца…

Питер Лайтоулер повернулся к Бирну и поднял руку. Короткий салют, знак приветствия, и Бирн понял, что дрожит.

Старик направился вниз по другую сторону гребня и быстро исчез в лесу. Ворона тоже взлетела с дерева и, шумно взмахивая тяжелыми крыльями, скользнула за гребень, догоняя Лайтоулера.

Все исчезли. Но Бирн, привалившийся к бревну под косыми лучами, пробивающимися сквозь листву, не имел даже представления о том, спал он только что или нет.

21

Когда Рут вернулась днем домой, Саймон ожидал ее в кухне. Глаза его были чисты, рука не дрожала. Как только она вошла в дверь, он сказал:

— Нас снова трое. Нас опять стало трое, как всегда после трех ночей…

— Что ты хочешь этим сказать? А где все? — Она ставила чайник, разгружала свою школьную сумку.

— Том отбыл. Сон, пророческий кошмар, как говорит Кейт, полностью вывел из строя нашего маленького Лохинвара. Он рассыпался, и Бирн теперь собирает куски… не впервые, я полагаю.

Рут поставила кружки и налила молока, словно ничего не случилось.

— Я и не думала, что история Кейт и Тома будет долгой. Он слишком занят своей книгой, чтобы уделять ей должное внимание. Секс в этом возрасте способен дать многое, но одного его недостаточно.

— Ты не слыхала, что я сказал? Тогда слушай, Рут. Том провел здесь три ночи и вылетел отсюда, как и все остальные. Разве ты не понимаешь? Почему ты настолько слепа!

— Они поссорились, нечего расстраиваться. А три ночи — так уж вышло, простое совпадение. Наверное, они помирятся, Том — неплохой парень. Он скоро вернется, увидишь. — Поставив кружку на стол. Рут села напротив Саймона. — Но с тобой мне надо кое о чем поговорить. Сегодня после работы состоится собрание, сбор фондов для самаритян. Они нуждаются в новых идеях, в какой-нибудь рекламе… Я подумала, не устроить ли нам у себя в саду нечто вроде праздника или пикника? Распродажу, домашние вафли, клубничный чай и все прочее. Как ты думаешь?

— Боже мой, Рут, неужели тебе еще мало того, что и так лежит на твоей тарелке?

— Но мы не будем готовить праздник одни, нам помогут. Мне будет очень приятно, Саймон. Попытайся понять меня. Мы живем в таком прекрасном удивительном месте, разве не следует разделить нашу радость с людьми?

— Рут, это руины! Поместье разрушается!

— Но мы можем исправить дело, если нам окажут помощь. Поработаем. Выкрасим переднюю дверь, Бирн может скосить траву, мы выставим горшки с бегониями вокруг террасы. У меня много рассады. Мы сразу все поправим ради праздника — не придется латать клочками и кусками. Огромное дело, может быть, мы даже заработаем на этом.

Саймон видел, что она вдохновлена, окрылена перспективой. И решил не останавливать Рут, раз она так рада. С другой стороны, Бирн… она нуждается в нем. В человеке стабильном и надежном, способном взять на себя тяжелую физическую работу. Бирн дает ей то, чего не может дать он…

— Только не пытайся заставить меня что-нибудь делать, больше я ничего не прошу. — Вероятно, это прозвучало невежливо, поэтому Саймон добавил: — Делай что тебе нравится, Рут. Надеюсь, что все получится.

— Мы можем устроить томболу [40], быть может, костюмированный конкурс для молодежи.