Чародей и Дурак - Джонс Джулия. Страница 10

Все наперебой старались побаловать ее, не жалея ни выдумки, ни усилий. Каждый день выпекались свежие пироги. Мейбор приобрел курицу-несушку, а Хват приносил цветы и фрукты. Но Мелли, несмотря на все их заботы, лучше не становилось.

Таул, потерявший всю свою семью, хорошо знал, что такое горе. Каждый день слова «а вот если бы...» разрывали его душу. Мелли, видевшей, как убийца перерезал горло ее мужу, предстояла долгая борьба с собственными «если бы». Что, если бы она вошла в спальню первой? Что, если бы она закричала погромче? Что, если бы она вовсе не вышла за герцога?

Таул покачал головой. Нет ничего удивительного в том, что Мелли больна. Чудо еще, что она дожила до этого дня.

Он в очередной раз выглянул на улицу. Ни Хвата, ни подозрительных незнакомцев, ни стражи.

Как же быть с Мелли? Подвергнуть опасности ее нерожденное дитя, попробовав вывести ее из города? Или, ценя жизнь ребенка превыше всего, оставить ее здесь? Если они покинут город, им предстоит тяжелое путешествие через горы, где повсюду можно встретить солдат: придется терпеть всевозможные лишения и уходить от погони. Здесь, в Брене, их тоже могут схватить, но хотя бы беременности ничто не угрожает.

До Таула только теперь дошло, что он выстругивает из своей деревяшки куклу.

Кому же прежде всего он обязан верностью: Мелли или младенцу?

Джек наконец-то добрался до Анниса. Город лежал перед ним, мерцая серыми стенами в лунном свете. Дорога, ведущая к нему, была уставлена жилыми домами и тавернами, ставни и карнизы щеголяли разными оттенками синего цвета. Люди кишели повсюду — загоняли скотину, тащили с рынка нераспроданные товары, чинно шли к вечерней службе либо шмыгали в ярко освещенные таверны. Холодный ветер нес запах дыма. Высоко над горами сияли звезды, и где-то шумно рушилась с высоты вода.

Камни на дороге выкрошились и кололи ноги сквозь стертые подметки. Джек чувствовал себя неуютно под людскими взглядами, хотя ничем не отличался от прочих прохожих. Тихоня одел его как настоящего анниссца. Волосы у него, правда, были длинноваты, но он связал их позади куском веревки. Джек потрогал свой хвост — этот жест становился для него все более привычным — и убедился, что веревка на месте.

Джек поймал на себе взгляд молодой девушки, которая тут же отвела глаза. Джек шел своей дорогой, стремясь найти такое место, куда бы не падал свет из домов.

Тихоня славно отомстил ему посредством своей мази. Уже два дня грудь и руки Джека жгло как огнем.

Десять недель, как он встретился с Тихоней, и больше трех месяцев миновало со дня, когда сгорел форт. Неужто хальки все еще ищут его? Станут ли они теперь, когда война почти проиграна и готовится вторжение в Брен, тратить время и силы на розыски одного-единственного человека?

Но все эти мысли вылетели у Джека из головы, когда он подошел к городской стене. Ворота как раз запирались на ночь — решетка медленно ползла вниз, и верхние балки потрескивали от напряжения. Джек бросился вперед.

— А ну стой, парень, не то тебя насадит на пики, — послышался чей-то ворчливый голос.

— Мне непременно надо попасть в город нынче ночью!

Второй часовой крикнул со стены:

— Дай парочку золотых — и я придержу решетку, пока ты не пролезешь.

— Нет у меня денег.

— Тогда я, пожалуй, ее не удержу.

Решетка устремилась вниз. Джек решил, что пытаться пролезть под ней — гиблое дело, и только выругался шепотом. Пики вошли в предназначенные для них отверстия, и город закрылся на ночь.

— Приходи утром, парень, — добродушно сказал привратник. — К тому времени, глядишь, у меня силенок и прибудет.

Джек улыбнулся стражу, обругав его про себя выжигой, и медленно двинулся вдоль стены. Сложенная из легкого серого гранита, она была гладко отшлифована, и алмазный резец изваял в ней разные фигуры. Демоны соседствовали с ангелами, солнце сияло в небесах наряду со звездами, и Борк шел рука об руку с дьяволом.

«Аннис — город умников, — сказал однажды Грифт. — Им жизнь не в жизнь, покуда они не смешают все в кучу, так что и концов не найдешь. Адвокаты дьявола, одно слово». Джеку помнилось, что первая жена Грифта была родом из Анниса, — это многое объясняло.

Холодало, и ветер с гор набирал силу. Джек понимал, что самое разумное было бы вернуться к Тихоне. Он был одет не для холодной ночи, в один только легкий шерстяной камзол. Все его члены ныли, а ноги он порядком сбил. Травник принял бы его, накормил, дал бы ему лекарства и водки, а потом, памятуя об их утренней стычке, рассказал бы, вероятно, все, что знал о Мелли.

Да, думал Джек, вернуться было бы умнее всего. Но гордость не позволяла ему пойти на это. Он поклялся Тихоне, что сам узнает правду, — и узнает, Борк свидетель! Даже если эта правда убьет его.

Аннис оказался весьма обширным городом. Стены уходили высоко вверх и тянулись так далеко, что утопали в собственной темной тени, сливаясь с ночью. Приходилось пристально смотреть под ноги: дорогу то и дело пересекали водоводы, сточные и отводные каналы, выходящие из-под стены. За пределами города все эти искусно проложенные стоки оканчивались вонючими лужами. Джек морщился, перепрыгивая через них.

Где-то близко прокричала сова. Джек так напугался, что попятился и вступил прямо в лужу, которую только что перепрыгнул.

— Боркова кровь, — прошипел он, очищая подошвы о камень. Ведь совы как будто в горах не живут!

Ему послышалось, что ветер донес до него слабый шепот, и он замер на месте. Да, вот опять: похоже, один человек зовет другого. Джек напряг глаза, стараясь различить что-то во мраке. Впереди маячил ряд высоких кустов — и вел он, как ни странно, прямо к стене. Над листвой вдруг показалась человеческая голова, потом еще одна и еще. Откуда они взялись? Кусты тянулись от города и пропадали внизу, на склоне холма.

Медленно-медленно Джек опустил ногу на землю. Здесь не было ни веток, ни сухих листьев, которые могли бы его выдать. Он стал красться в сторону кустов. Все больше голов появлялось над ними — и все они направлялись к стене. Джек чувствовал, как колотится сердце о ребра. Рот совсем пересох, сделавшись шершавым, как собачий нос.

Внезапно прямо на лицо Джеку опустилась рука — влажная, мясистая и широкая. Она зажала ему рот и перекрыла доступ воздуха. Джек крутнулся и двинул локтем, как дубинкой. Человек, напавший на него, был дороден — складки жира на его лице так и переливались под луной. Еще перед тем, как Джек ударил его локтем, он завопил в голос:

— Мельник!

Выкрикнув это, он упал, но десяток других, послушных боевому кличу, явились ему на подмогу. Кусты раздвинулись, и целый отряд толстяков в белых пекарских одеждах выскочил оттуда, размахивая палками и ножами. Джек понял, что против такого числа не устоит, и поднял руки.

Упавший быстро оправился и встал, колыхнув своими телесами. Его товарищи перешли с бега на шаг, но оружия не опустили.

Люди в белых передниках выстроились впереди полукругом.

— Я такого мельника не знаю, — сказал один.

— Может, и так, Бармер. Но они способны на любую хитрость, — ответил самый толстый, вызвав одобрительное ворчание.

Тот, что держал Джека, отозвался сзади:

— Ну как — дать ему высказаться или огреть дубинкой по башке?

— Огреть! — крикнул самый толстый.

— Погляди сперва, нет ли при нем золота, — предложил Бармер.

Рука, зажимавшая Джеку рот, благоухала дрожжами.

— Все-таки надо его допросить, — сказал ее обладатель. — Подержим его причинным местом над горячей решеткой и узнаем, что замышляют мельники. — Слово «мельники» он произнес с величайшей враждебностью и презрением.

Джек начинал догадываться, с кем имеет дело. Выдвинув вперед челюсть, он куснул пухлого за палец, высвободил голову и крикнул:

— Я не мельник! Я свой. Я пекарь.

III

Хвату казалось, что нынче ночью в Брене куда темнее, чем обычно. Не то чтобы он боялся темноты, нет, он просто слегка беспокоился. Как говорил Скорый, «есть ночи, в которые карманным промыслом лучше не заниматься», и эта ночь определенно была одной из таких.