Корона с шипами - Джонс Джулия. Страница 4

Там, среди пожухлой травы и сухих веток, в уютном гнездышке, точно кубики на полу детской, лежали сотни пыльных серых ящиков. Их содержимое — сложенные в аккуратные пачки листы — чуть слышно шелестели от легкого ветерка, но вес не позволял им разлететься.

Стоило Тессе увидеть ящики, звон в ушах тут же прекратился.

2

Дэверик, советник королей, знаток древних текстов и старинных узоров, схватился за грудь и уронил голову на письменный стол.

Струйка темной крови вытекала из его ноздрей. Капли крови по морщинистым щекам стекали на подбородок, а потом падали на рукопись, что лежала под левой рукой старика. И пергамент, и кожа на руке уже были испачканы кровью. Даже сейчас Дэверик сохранил достаточно ясное сознание, чтобы понять, что это значит. Он нарисовал свой последний узор, последний и самый лучший.

Пять дней и пять ночей он трудился над ним, старые глаза устали, чтобы не тряслись руки, приходилось принимать успокоительное. А иногда и звать помощника. В этой картине были заключены все известные Дэверику узоры. Все правила соблюдены, пропорции — само совершенство. Все — каждый компонент, симметрия, повторяемость цветов и форм, мотивов и символов, растительных и животных образов — были идеально продуманы до последней черточки, последнего завитка.

Огромная сила таилась в этом узоре. Сила, которая могла преодолеть магию Распада. В глубокой расщелине, где скапливались, как зола в камине, осколки всех миров, начиналось какое-то движение. Дэверик чувствовал это во время работы — каждый росчерк, каждое движение пера по пергаменту, каждая капля чернил порождала нечто большее. За переплетением линий, столь сложным и запутанным, что глаз отказывался воспринимать его, стояли символы такой важности и значения, что даже просто раскрашивать этот рисунок казалось своего рода кощунством. Целью же мастера было освободить заключенное в нем сияние — свет мудрости, истины, мощи.

Сложный, филигранный узор из причудливых фигур разных цветов был творением магии — и в то же время произведением искусства. Его создание поглотило Дэверика целиком, до последней клеточки. Его сердце, разум, душа были отданы этому кусочку пергамента.

Неудивительно, что теперь и кровь смешалась с ним.

— Господин? — послышался тихий, взволнованный голос. — Что с вами, мой господин?

Дэверик услышал вопрос, понял его смысл, но не в силах был ответить. Его старое, старое сердце отбивало свои последние удары. В ту секунду, когда последняя линия узора была начертана, в мгновение, когда он был завершен, сердце старика не выдержало и разорвалось.

Он выполнил свою миссию, он дал людям луч надежды. Но мир солнечного света и вечерней прохлады теперь навеки потерян для него. Он прожил хорошую жизнь, у него были и дети, и внуки, и любимая жена. Если бы не жестокость сыновей, Дэверик не мечтал бы о лучшей доле.

— Очнитесь, господин! Пожалуйста, очнитесь!

Дэверик улыбнулся. Эмит, милейший человек, в каждом вздохе которого чувствовались любовь и верность своему господину, чья жизнь последние двадцать два года была подчинена служению мастеру, понятия не имел, какая сила только что вызвана к жизни. Спутанные, переплетающиеся, и раздваивающиеся, и вновь расходящиеся нити, составляющие волшебный чертеж, бесконечной чередой сменяющие друг друга на полях пергамента фигуры, линии, которые, казалось, вот-вот сольются в одну, но так и не пересекающиеся, — в этом и был ключ к этой силе. Эмит же видел лишь бессмысленное нагромождение форм.

Жалкая изношенная мышца — сердце Дэверика — разрывалась от боли.

Ему оставалось надеяться лишь на то, что этот последний фрагмент, часть большого узора, которому он отдал двадцать два года жизни, исполнит свое предназначение: соединит тех, кто способен исправить роковую ошибку.

Сегодня тот человек возложит на себя Корону, объявит себя королем государства, что лежит на востоке, за горами. Пятьдесят лет Гэризон прожил без монарха — и тому были веские причины. Его правители истощали землю своей неуемной воинственностью.

Даже сейчас, когда Корона с шипами вот-вот будет возложена на его голову, тот, кто станет королем, смотрит на Запад.

Дэверик знал этого человека, знал его сокровенные желания.

Опустив глаза, старик сосчитал капельки крови, упавшие с подбородка. Пять: три на пергаменте и две на руке.

И пока свет тускнел для него, пока помощник суетился вокруг, молил, звал домашних и врачей, Дэверик совершил последнее из того, что ему суждено было совершить. Он вывернул руку ладонью вверх и размазал два не высохших еще на тыльной стороне пятнышка крови по пергаменту.

Вот так.

Пять капель крови на манускрипте. Пять капель крови на узоре, окрашенном в золотой цвет короны, в синий цвет моря, в зеленый цвет травы.

Акты, завещания, облигации, военные медали, свидетельства о браке, свидетельства о натурализации, дипломы университетов и колледжей, адресные книги, любовные письма и письма со словами ненависти, детские рисунки, пряди волос, выцветшие ленты, фотографии, видеокассеты и поздравительные открытки. Тесса сидела на пожелтевшей траве лужайки, окруженная изгородью из колючих сосновых веток, и разбирала содержимое похищенных из банка сейфов.

Бумаги и фотографии в верхних пачках выцвели на солнце. А в нижних, лежавших на земле, отсырели и покрылись темно-синей плесенью. Тесса с первой же минуты, как только увидела бумаги, поняла, что это — похищенные сейфы из Национального банка Ла Харва. Теперь она уже просмотрела достаточно и не сомневалась, что все ценное исчезло. Не было ни фамильных драгоценностей, ни просто сколько-нибудь ценных безделушек, ни денег, ни чеков на предъявителя. Не было золота.

Остались только книги, бумаги, фотографии.

Тесса постепенно начинала узнавать владельцев сейфов. Сейф семьи Сэнчез — они отличались добродушным самодовольством. Все пятеро улыбались Тессе с бесчисленных фотографий — семейные сборы, праздничные вечера, парадные спортивные выступления университетских команд, каникулы в Диснейленде. Представительные люди с густыми бровями и широкими плечами. Отец семейства выдал уже вторую закладную на их дом.

Сейф Лилли Родес благоухал фиалками. В газетной вырезке тридцать восьмого года ее называли «Дебютанткой сезона». Во второй заметке говорилось о ее муже, военном летчике, сбитом в сорок четвертом году над проливом Ла-Манш. Была и их фотография — Лилли и Чарльз, склонившиеся над свадебным пирогом. Лилли напомнила Тессе Риту Хейуорт.

Гари Абойс уже умер. В его сейфе хранилась фотокопия свидетельства о смерти. Он был спортсменом. Множество фотографий запечатлели разминающегося Гари, Гари, припавшего к земле перед стартом, Гари, подбегающего к финишу и победно поднимающего завоеванный кубок перед небольшой, но полной энтузиазма толпой болельщиков. На дне сейфа были аккуратно сложены свечи с именинных тортов. Девятнадцать. За каждый прожитый им год.

Тесса понимала, что сует нос в чужие дела. Она перелистывала, просматривала, прочитывала, затем отбрасывала, не пропуская ни странички, доступной ее жадным рукам и взору. Она не могла остановиться, хотя знала, что поступает нехорошо. Но вид очередного аккуратно сложенного документа, поблекшей от времени докладной, старого завещания пробуждали в ней безумное, непреодолимое желание знать.

Теперь эти люди принадлежали ей. Она знала все об их социальном статусе, финансовых делах, школьных наградах — и тайнах.

Часы проходили незаметно. На лужайке сгущались тени. Тесса была слепа ко всему, кроме последнего клочка бумаги, попавшего ей в руки. Поочередно она превращалась то в сыщика, охотящегося за уликами, то в маленького ребенка, жаждущего получить обещанную награду. Одна супружеская пара держала в банке два сейфа: муж хранил все любовные письма жены, перевязав их шелковой лентой, а жена — полароидные снимки, на которых была запечатлена голой в объятиях другого мужчины.