Китайский секрет - Данько Елена Яковлевна. Страница 18

Генкель

Каменистая дорога круто поднималась вверх. Городок Фрейберг лежал среди голых гор. Студенты подъехали к нему на рассвете. У входов в рудники маячили тусклые фонарики рудокопов. Черный удушливый дым стоял над плавильнями. Копоть покрывала лица прохожих, придорожные камни, тощие кустарники.

Студентам вспомнились зеленые рощи Марбурга и светлая, огибавшая их река.

— Неказистый городок… — вздохнул Райзер.

— Проживем! — ответил Виноградов. — В рудниках под землей побываем! Посмотрим, как в плавильнях железо огненной рекой течет! Ведь нас пошлют в плавильни, Михайла?

Ломоносов кивнул головой.

Горный советник Генкель принял их не сразу. Оли дожидались его перед потухшим очагом в пустой комнате. За стеной спорили два голоса.

— Не дам я тебе ни гроша, дармоед! — выкрикнул злой стариковский голос.

— Ну, так сам чини себе крышу, скряга! — ответил другой, молодой и звучный. Мимо студентов прошел парень в рабочей куртке и захлопнул за собой дверь. Тогда из внутренних комнат вышел Генкель.

— Добро пожаловать, мои милые, милые питомцы! — сказал он, любезно улыбаясь. Злой голос за стеной — это был его голос. Маленькие глаза быстро оглядывали студентов. Острый носик словно принюхивался к каждому. Виноградов съежился.

«На язычке мед, а под язычком лед!» мелькнуло у него в голове.

— Доверие, мои молодые друзья, прежде всего доверие к вашему наставнику! — скороговоркой сказал Генкель, будто угадав мысли Виноградова. — Я старше вас годами, я богаче вас опытом, я, смею думать, ученее вас! Высокочтимая и достохвальная Академия наук поручила вас мне, я буду вашим наставником и другом!

Он вынул из кармана письмо Академии наук и прочел его вслух. Лица студентов вытянулись. Академия писала, что отныне они будут получать лишь половину прежнего жалованья. Деньгами будет распоряжаться Генкель. Без его позволения им нельзя ни купить тетрадку, ни сходить к цырюльнику, ни отправить письмо. Если они не станут слушаться Генкеля, с ними поступят, «как с негодяями и преступниками».

— Как с негодяями и преступниками! — выкрикнул довольный Генкель и стал поучать студентов. Они должны стать прилежными, послушными, терпеливыми, скромными, богобоязненными молодыми людьми. А главное — они не должны ничего скрывать от своего наставника!

Генкель говорил долго. У Виноградова уже сосало под ложечкой от голода, когда горный советник, наконец, замолчал и повел студентов в их комнаты. Это были убогие, полутемные каморки. На столах лежали инструменты и потрепанные книги. Генкель вручил каждому студенту счет на купленные для него вещи.

Ломоносов задумчиво потрогал расхлябанный, ржавый циркуль, купленный Генкелем, и взглянул на Райзера. Райзер подмигнул левым глазом.

Циркуль был старый, негодный, а по счету Генкеля за него было заплачено два талера. Столько-то и новый циркуль не стоил!

Минералогический кабинет

Для студентов пришли трудные времена. Генкель выдавал им в день по четыре гроша на обед, по два гроша на ужин и ни пфеннига больше. Щеки студентов побледнели, кафтаны продрались на локтях, башмаки прохудились.

По утрам, стянув потуже свои пояса, молодые люди отправлялись в минералогический кабинет Генкеля. Там в больших и малых ящиках были разложены образцы глин, камней и руд. На каждом образце был ярлычок с латинской надписью.

Пока Генкель ссорился с работниками или допекал воркотней своих домашних, студенты зубрили наизусть латинские названия минералов.

— Ада́ма — глина, су́льфур — сера… — твердил Виноградов, — плюмба́риус… Михайла, что такое плюмбариус? Я забыл.

— Свинцовая руда! — сердито отвечал Ломоносов. — Только не стоит запоминать, Митя. Что толку, если мы эти латинские слова, как попугаи, затвердим, а настоящих свойств минералов знать не будем? Генкель о них ничего не говорит. Таится он от нас, что ли, со своей наукой?

Так проходили утренние часы. Генкель прибегал в кабинет улыбающийся, суетливый. Он сразу принимался болтать о своей великой учености. Его-де все в Европе любят и уважают. Никто лучше его не знает свойств разных глин и камней. Недаром его почтили званием «горного советника».

Однажды Ломоносов не выдержал и попросил его рассказать о свойствах глин. Генкель сделал таинственное и важное лицо. Наука о глинах — трудная, никому не ведомая наука, но он, Генкель, эту науку преодолел.

— Глины бывают животные, минеральные и растущие! — сказал он.

— Михайла! — шепнул Виноградов. — Какие это «животные» глины?

Ломоносов толкнул его, чтобы он замолчал.

— По своим свойствам глины делятся на верхние и нижние, на жесткие и мягкие, на мокрые и сухие… — продолжал Генкель.

— Сударь, — сказал Ломоносов, — мне кажется, любую глину можно размочить в воде, тогда она станет мокрой, а если высушить ее в печке — она станет сухой. Разве сухими и мокрыми бывают только какие-то особые глины?

Генкель молча, поверх очков поглядел на студента. Потом он приосанился и с презрением ответил:

— Вы, конечно, разумеете простые глины, из которых лепят горшки. Это доказывает, что вы — невежда. Наука не занимается такими пустяками. Я же говорю вам о сухости и о влажности, об этих великих законах естества, описанных Аристотелем и Гиппократом, и Галленом, и Томазиусом, и Вечелиусом, и Пуфендорфом…

Тут Генкель выговорил столько замысловатых имен, что у Виноградова голова пошла кругом. Ломоносов нахмурился и больше ни о чем не спрашивал.

Наболтавшись вдоволь, Генкель принимался за опыты.

Как назло, ни один опыт ему не удавался. То колба оказывалась с трещиной, то вода не закипала, то кислоты проливались не туда, куда нужно. Ломоносов сидел мрачный, Виноградов глядел в окно и считал ворон, Райзер усердно таращил глаза, чтобы не задремать.

Однажды Генкель взял кусочек свинца и взвесил его на весах. Потом он прожег свинец на огне и снова взвесил его. Оказалось, свинец весил теперь больше, чем прежде. Тогда Генкель объявил, что свинец увеличился в весе потому, что во время прокаливания он соединился с теплотвором. Теплотвор — это огненная материя, разлитая во всем мире. От нее происходят тепло, жар, огонь.

Генкель приказал Ломоносову повторить это объяснение.

— Господин горный советник, — угрюмо сказал Ломоносов. — Мне кажется, что никакого «теплотвора» в природе нет. Если выстрелить из ружья, всегда выскакивает искра, даже на морозе. А ведь на морозе не бывает никакой «огненной материи» в воздухе.

— Ах вот как, вам кажется! — вскрикнул Генкель. — Вы очень самоуверенны, господин студент! Объясните нам, бедным невеждам, отчего же свинец стал тяжелее, чем был, и откуда происходит вообще тепло? Мы охотно вас выслушаем.

Ломоносов покраснел. Он глубоко вздохнул и сказал с трудом:

— Свинец стал тяжелее потому, что при прокаливании в поры свинца проникло какое-то вещество и, соединившись со свинцом, увеличило его вес. Откуда происходит тепло — я наверное еще не знаю, но думаю, что оно происходит от вращения мельчайших частиц, из которых состоят все тела. Я наблюдал при опытах…

Тут Генкель откинулся на спинку стула и громко захохотал.

— Вы делали опыты! А кому нужны опыты такого пачкуна? Прославленные мужи в своих ученых трудах доказали, что теплотвор рождает тепло, — значит, так оно и есть. Вращение частиц! Слыхал ли кто-нибудь о чем-либо подобном? У вас вращение в мыслях, молодой человек! Но я прекращу это вращение, так и знайте!

Генкель приказал студентам записать рассуждение о «теплотворе» в свои тетрадки и выучить его наизусть.

С этого дня Генкель возненавидел Ломоносова.

Первая ода Ломоносова

— Вот уж тюрьма, так тюрьма. Прямо и не приснится никому такое житье! — сказал Виноградов, тыкая гусиным пером в замерзшие чернила. В его каморке было давно не топлено.