Китайский секрет - Данько Елена Яковлевна. Страница 7
Пришлось почтенному монаху стать на коленки и по-собачьи лезть в дыру. Кррр-ах! — рукав рясы оставил лоскут на остром камне.
Во дворе его подхватили под руки и поставили на ноги. Он узнал своего знакомца, разбившего вазу.
В углу двора пылала печь. Высокая труба сыпала искры в темноту. Перед огненной топкой молчаливо двигались темные фигуры. Это истопники делали свое таинственное дело.
Во дворе было еще две печи. Они не топились. Из одной вынимали уже готовую посуду, а в другую ставили еще не обожженный фарфор.
Рабочие подвели д’Антреколля к этой печи.
Под навесом перед печью лежали круглые глиняные коробки из красной шершавой глины. Не обожженная, неблестящая, покрытая сероватыми красками посуда заключалась в эти коробки и в них ставилась в печь. Коробки не давали ей задымиться в огне, и благодаря им она нагревалась не сразу, а мало-помалу.
Маленькие чашки ставились по нескольку штук в каждую коробку. Для больших ваз были приготовлены целые столбики из коробок, поставленных одна на другую. Только нижняя коробка была с донышком, а остальные были просто глиняные круглые стенки, стоявшие одна на другой и слепленные вместе серой глиной.
Коробки с фарфором ставили в печь, заполняя ее до самого верха. Потом отверстие печи закладывали кирпичами и замуровывали глиной, оставив только внизу место для топки. Туда бросали большие охапки дров.
Д’Антреколль подошел к печи, которая горела уже восьмой день. Семь дней печь топили не очень жарко, а на восьмой подбрасывали дрова так, чтобы огонь становился очень сильным.
Дрова громко трещали, огонь выл в двадцатифутовой трубе, искры снопами сыпались в темноту. Силой огня и искусством прилежных мастеров хрупкая белая масса превращалась в печи в твердый блестящий фарфор.
В верху печи были проделаны маленькие окошечки, прикрытые черепками. Истопник влезал на печь, заглядывал в эти окошечки и железной палкой отодвигал крышку с верхней глиняной коробки. Отсветы огня прыгали по его лицу. Сквозь нестерпимый блеск он старался разглядеть фарфор.
Вначале фарфор накалялся докрасна, потом сиял желтым светом и наконец пылал ослепительным белым огнем. Тогда кончали топить.
Печь остывала двое суток, потом ее размуровывали и вынимали фарфор.
У третьей печи уже стояли твердые, сиявшие красками вазы и красные матовые чашки, похожие на коралл. При свете фонаря, висевшего на столбе, рабочие открывали одну коробку за другой и вынимали из них еще теплую посуду.
Д’Антреколль хотел видеть всё. Он тоже влез на печь, которая топилась, и заглянул в окошечко. Ослепительный блеск ударил ему в глаза. Обтерев рукой выступившие слезы, он опять приложил один глаз к окошечку.
Вдруг мальчишка кубарем скатился со стены, где он все время сидел, и что-то забормотал рабочим.
— Мандарин, мандарин идет с обходом!.. — зашептали испуганные рабочие, а по переулку уже слышались шаги, звон оружия и кто-то стучал в ворота.
Опрометью бросился д’Антреколль к забору, но рабочие подхватили его под руки; подтащив к печи, посадили на землю и покрыли его сверху столбиком из коробок, приготовленных для большой вазы.
— Они уже в переулке, они вас увидят! — шептали рабочие и прикрыли столбик глиняной крышкой.
Во двор уже входил мандарин с десятью полицейскими.
Мандарин подошел взглянуть, как топится печь. Потом он осмотрел готовую посуду, разбранил рабочих за то, что две чашки лопнули, и, подойдя к третьей печи, сел на груду черепков и стал смотреть, как рабочие ставят коробки с посудой в печь.
Он был в двух шагах от д’Антреколля. У того замирало сердце и холодный пот выступал от страха, что мандарин его найдет. Какой стыд, какой позор! Ученый друг мандарина, как мальчишка, пролез под забором и сидит на корточках, с оторванным рукавом, в глиняной коробке! Ему захотелось плакать. Рабочим тоже было не до шуток. Как бы разъярился мандарин, если бы нашел д’Антреколля! Может быть, он посадил бы рабочих в тюрьму, надев им на шеи деревянные колодки, или поджарил бы их на медленном огне! Ведь они пустили чужеземца к обжигательной печи!
С такими мыслями рабочие ставили коробки в печь, незаметно замедляя работу. Наконец все коробки были поставлены, остался только один столбик — высокий, как будто заключавший вазу.
Там сидел д’Антреколль.
Рабочие дрожащими руками уже взялись за глиняные стенки, чтобы нести в печь эту удивительную вазу.
Вдруг у другой печи с грохотом посыпались черепки, раздались дикие крики, и двое рабочих, сцепившись, покатились на землю. Они бешено дрались.
Мандарин вскочил, полицейские бросились к дерущимся. Отчего-то потух фонарь, звенела какая-то посуда, от других печей бежали рабочие. Драчуны подкатились под ноги полицейским и повалили их на себя. Мандарин кричал:
— Сумасшедшие, смотрите за огнем в печи!
В этой суматохе д’Антреколля вытащили из-под коробок и протолкнули в дыру забора. Мальчишка уже ждал его в переулке.
Во дворе зажгли фонарь, и тогда стало видно, что полицейские тузят друг друга, а драчуны уже смирно стоят у печей.
Мандарин приказал бить их палками по пяткам за драку во время работы. Он не знал, что суматоха была нарочно затеяна рабочими, чтобы спровадить д’Антреколля и спасти товарищей от еще большего наказания.
Д’Антреколль слышал глухие палочные удары и стоны рабочих за стеной. Мальчишка опять повел его по чужим задворкам.
В темноте безмолвно пылали печи.
Вернувшись домой, д’Антреколль наскоро нарисовал чертеж печи и докончил свое письмо к отцу Орри. Он написал ему все, что узнал про обжиг, но о своих приключениях хитрый монах умолчал.
Зачем ему было рассказывать всему свету, как он сидел в глиняной коробке и пролезал в дыру под забором?
Он отправил свое письмо в Европу на португальском корабле. Это было в 1712 году.
Заплывшие жиром глазки отца Орри закатились от восторга, когда он прочел письмо. Наконец-то секрет фарфора попал в руки иезуитов!
Он созвал ученых монахов в свою прохладную келью и торжественно прочел им письмо. Но ученые отцы только поскребли в затылках.
— Легко сказать — као-лин и пе-тун-тсе, а как это зовется по-христиански?
Отец Орри рассердился.
— Говорят вам, као-лин — это белая глина, а пе-тун-тсе — твердый горный камень!
— Белых глин много на свете, а горных камней — и того больше! — ответили монахи, поклонились отцу Орри и стали перебирать четки.
Тогда он передал письмо королевским химикам и физикам. Они долго ломали себе головы.
— А, может быть, у нас таких глин и камней вовсе не водится, — сказали наконец королевские ученые. — В Китае — одна земля, а у нас совсем другая.
Отец Орри написал д’Антреколлю, чтобы он прислал ему куски као-лина и пе-тун-тсе на образец.
Прошло восемь лет, пока д’Антреколль прислал второе письмо с образцами. Но образцы тоже не помогли французам.
Долго еще французские ученые сидели над письмами монаха и старались сообразить, как делается фарфор. Эти письма д’Антреколля сохранились до сих пор, но не им суждено было открыть европейцам китайский секрет.
Глава третья
КОРОЛЕВСКИЙ АЛХИМИК
Берлин в волнении
Пока д’Антреколль бродил по Кин-те-чену, смотрел на пылавшие печи и распивал чай у мандарина, в Европе тоже не дремали.
Не успело еще первое письмо д’Антреколля попасть в холеные руки отца Орри, — еще португальский корабль, везший это письмо, огибал мыс Доброй Надежды, — а уже в Германии произошло событие, нашумевшее на всю Европу.
Дрезденская посудная фабрика вдруг выпустила чашки из настоящего, белого фарфора.