Вокруг крючка - Заборский Михаил Александрович. Страница 20

И как разинул дед палкой ей пасть, то даже плечами повел, словно озяб.

— Ах ты, — говорит, — нечистый дух! Это же у нашего культиватора зубьев, и то поменее!

Притащил дед добычу в избу, а к вечеру стали они со старухой прикидывать, куда рыб употребить? И получается так. Одну себе надо оставить, на холодец. Другую — дачнику Борису Георгиевичу. Зажился дачник в деревне до самой осени, снастей из города понавез полный сундук, а рыбы изловить никак не может… Третью рыбу — снохе послать, Агашке, на Новую деревню… А четвертую, главную, выходит, и девать некуда. Соседям подарить — больно жирен кусок получается. Покупателей по деревне нету: чуть не в каждом доме свои рыбаки… Поросенку скормить — опять жалко!.. Ну, прямо голова кругом идет!..

— Полный бы расчет, — вздыхает дед, — махнуть с рыбиной в район, на базар. Потому что не имеется у нас в Акатове для этой великолепной вещи настоящего применения. С ней хорошо под какой-нибудь банкет угадать. Куда-нибудь в промысловую кооперацию. А то неплохо под праздник или еще под гулянье какое-нибудь.

— Как же, — забеспокоилась старуха, — ты, дед, в город собираешься, если через два дня Петру Михайловичу тарантас починить обещался? А сейчас только и ожидай — вот-вот ненастье объявится.

— Да, — почесал маленько пониже поясницы дед, — не иначе, придется дойти, Петю попросить. Может, и обождет чуток с тарантасом…

А в это время в сенях щеколда стукнула и входит сам Петя Овчинин, председатель. Будто учуял, что про него разговор.

Поздоровался. На лавку присел. Пачку «Беломора» вынул, деда угостил. Задымили мужики. И говорит Петя:

— Я, дедушка, к твоей милости. Давай-ка обождем с тарантасом. День-другой и пешим похожу — ноги не отвалятся… А вот не съездишь ли завтра на базар? В Кимры? Меду колхозного кадочку надо продать. С плотниками за свинарник рассчитаться не хватает.

Тут бабка их разговор маленько перебила и Пете своего знаменитого кваску поднесла. В ковшике. А квас у бабки такой, что иному бутылочному пиву не уступит.

Отхлебнул председатель и дальше продолжает:

— Время, дед, сам знаешь, какое. Картошку скоро начинаем копать. Мужики все заняты. О бабах даже и не поминаю — труженицы наши бабы… А потом мед тоже — продукт ответственный. Не каждому доверишь. Уж я на тебя, как на гору каменную… Выручай!..

Деду, конечно, разговор такой очень даже по душе. Однако он виду сразу не подал.

— А что, — спрашивает, — Петр Михайлович, неужели так никого и не остается из нашей замечательной колхозной молодежи, чтобы направиться в данное путешествие? Им бы, молодым, и карты в руки!

А Петя Овчинин, следует сказать, насквозь каждого колхозника видел. Как иной врач пациента на рентгене.

И про щуку тоже полностью был извещен. В этом, положим, хитрость не великая: сам дед еще с утра разблаговестил про добычу свою налево и направо. Даже вроде приема в избе устроил и всем рыбину показывал.

И отвечает Петя Овчинин:

— Вся наша молодежь нынче занята. Не баклуши бьет — в поле трудится… А тебе чего не поразмять старые кости? Ты, я слышал, очень крупную рыбину изловил. Вот заодно и продашь. Кстати, и дорога выйдет бесплатная.

Ну, дед Стулов еще одну папироску у председателя потребовал и вскоре объявил согласие. Тут они в кладовую пошли и кадочку с медом осмотрели. Кадочка очень складная, новенькая, дубовая, на железных обручах. А уж о самом меде и толковать не приходится. С травы кипрея пчелы наносили, что по гарям лесным растет. Духовитый мед, натуральный, небалованный.

Так и договорились. Чтобы к утру был дед с медом на катере. А когда Петр Михайлович прощаться стал, то, между прочим, так выразился:

— А насчет цены правление тебя контролировать не собирается. Как продашь, так и продашь. Притеснять не будем. Потому что каждому колхознику известно, кто такой есть дед Стулов!

И руку деду пожал с особенной крепостью…

Еще затемно выехал дед. Первым катером. И на базар попал чуть не ранее всех. Пока суть да дело, талон на продажу выправил, весы получил с мелким разновесом, фартук, нарукавники. Бороду расчесал с особым тщанием, чтобы на грех волос какой в кадушку не угодил. И место выбрал до чего складное! Под навесом и на углу. Куда ни пойдет публика — все на дедов товар наткнется.

И товар свой дед Стулов с большим умом распланировал. Посередине весы, за ними разновес. Налево меду кадочка и блюдце небольшое с ложкой — для пробы. А направо газетка постелена. И на ней щука — рылом к покупателям. Так что все в порядке…

В порядке-то в порядке, а вот дальше и произошло!..

Закаялся в скором времени дед. Потому что не только медом колхозным никто не интересуется, но даже и никаким окрестным товаром. А все вокруг щуки толкутся. Свалка целая! И всякую ерунду порят. Один спрашивает, сколько рыбине годов. Другой — чем она питается. Третий — когда зубы меняла. Четвертый — где поймал. Пятый — на какого живца. Шестой кричит, что с рыбьих харчей такая не вырастет — здесь дело темное! Седьмой… да, тьфу! Разве их всех пересчитаешь? А покупать — ни-ни! Никто даже и ценой не поинтересовался.

Старушка еще какая-то к самому прилавку притиснулась. За руку мальца держит краснощекого. А тот возьми да сунь палец щуке в пасть. Ну, известно, окровянился: у таких упитанных кровь всегда сильно бежит. И заверещал, что заяц в капкане. А старушка за ним следом. И, главное, на деда — зачем торгуешь опасной продукцией? А дед ей:

— Что я, намордник, что ли, на щучину одевать должен?

А рядом другие продавцы бесятся, потому что ротозеи их товары тоже заслоняют:

— Таких, — кричат, — щук надо в зоопарке показывать, а не по колхозным рынкам развозить, людей пугать…

И пошло! И пошло!.. Одно слово — базар!..

И вдруг видит дед, лезет между народу к нему, как бы сказать, личность. Роста небольшого, конопатая, невзрачная, под левым глазом синяк свежий, и так густо со свежего похмелья дышит, что все ей дорогу уступают. Пробралась к прилавку, ладошку деду ребром сует и говорит сиповато:

— Кабы не этот переполох, так, может, и разминулся бы с дорогим человеком. Скоро, скоро друзей забываете! Да неужели так и не признали?.. Михаил Ефимович я! А знакомство наше произошло в третьем году. Хотя и в обстановке несчастных обстоятельств… Теперь, может, припоминаете? Крокодильчика же вашего (на щучину указывает) вы под прилавок схороните. Все равно на него покупателей скоро не сыщете. Потому что товар, как говорится, некондиционный. А кроме того, данный объект служит в настоящий момент большим препятствием для одного очень актуального разговора.

И так на деда Стулова дыхнул, что с тем вроде столбняк приключился. И тут же упрятал дед щучину под прилавок, после чего весь митинг вокруг щуки стал быстро рассасываться.

Тут и вспомнил дед… Верно!.. В третьем году летом гражданин этот с катера «Каманин» слез и напросился на сеновал переночевать. Как любитель-рыболов представился. Все хвастал еще — лещей очень здорово умеет ловить на пареный горох. Дед ему, с дураков, и ялик свой предоставил, и омут, где рыбачить, указал, и даже гороху в печке напарил. А тот вместо гороха возьми да запусти в любимый дедов омут два заряда толу. Взрывчатки, значит. Что леща потом всплыло — это просто жуть! А деда, как назло, в одночасье на Новую деревню к снохе понесло. Он только издали слышал, как вода фукнула. Спасибо, бакенщики на реке оказались — подъехали, взяли личность за грудки и на первый же катер под расписку милиционеру сдали. Акт составили. А в омуте том и по сию пору ни одна рыбина так и не живет.

Как вспомнил все это дед, его от злости даже в краску бросило. «Ах ты, — думает, — хапуга! Ах, разбойник! И хватает же у тебя совести с разговорами соваться!»

А личность ровно дедовы мысли читает, ручку к груди приложила и дальше изливается:

— Кто старое помянет, тому глаз вон! Неужели не дошло, что обращаюсь к вам по единственной причине — желаю прежнюю вину искупить. И по сему предлагаю оформить один вопрос ко взаимному благоприятствию.