Корона мечей - Джордан Роберт. Страница 116

– Ты могла с таким же успехом дать ему пощечину, – вмешалась Анноура, и Мерана покраснела. Из них двоих Анноуре, похоже, было значительно труднее разговаривать с Кадсуане, но она по крайней мере не спотыкалась на каждом слове.

Кадсуане с видом сожаления покачала головой:

– Если хочешь посмотреть, на что способен мужчина, поступи так, как он не ожидает. Полагаю, этот мальчик отлит из прочного металла, но с ним, должно быть, очень и очень нелегко. – Сложив пальцы рук домиком, она задумчиво смотрела сквозь них на стену. – В нем бушует ярость, способная спалить мир, и он еле-еле удерживает ее, на самой грани. Стоит легонько подтолкнуть его, и это равновесие нарушится... Паф! Боюсь, ал’Тор пока еще не так силен, как Логайн Аблар или Мазрим Таим, но с ним во сто крат труднее.

Когда Мерана услышала эти три имени, поставленные в один ряд, у нее язык прилип к гортани.

– Ты видела обоих, и Логайна, и Таима? – изумленно спросила Анноура. – Таим – сторонник ал’Тора, так я слышала.

Мерана с трудом подавила вздох облегчения. Слухи о произошедшем у Колодцев Дюмай, должно быть, еще не успели распространиться. Хотя это вопрос нескольких дней, конечно.

– У меня тоже есть уши, так что слухи и до меня доходят, Анноура, – резко сказала Кадсуане. – Хотя мне не раз хотелось, чтобы их не было – ни Логайна, ни Таима. Все мои труды пошли прахом, придется переделывать. Остальные тоже хороши, но тут я принимала непосредственное участие. И потом есть еще эти в черных мундирах, Аша’маны.

Взяв у Дайгиан чашку, Кадсуане тепло улыбнулась ей и пробормотала слова благодарности. Круглощекая Белая сестра, казалось, готова была сделать реверанс, но лишь вернулась в свой угол и сложила руки. Она пробыла в послушницах, а затем в Принятых дольше, чем кто-либо на памяти ныне живущих; ей едва позволили остаться в Башне, и она заработала свое кольцо ногтями, которыми скребла котлы, а шаль – угодливостью. Дайгиан всегда держалась униженно с другими сестрами.

Вдыхая поднимающийся над чашкой пар, Кадсуане продолжила неожиданно непринужденным, дружеским тоном:

– Именно Логайн, армия которого подступила почти к моему порогу, отвлек меня от моих роз. Уф! Даже драка на овечьей ярмарке могла соблазнить меня бросить эти проклятые Светом растения. Суть в том, что если ты способна использовать Силу, но делаешь что-то, не прибегая к ней, и к тому же это что-то состоит в выращивании цветов, у которых по десять тысяч колючек на каждом стебле... Уф! Я даже начала подумывать о том, чтобы дать клятву Охотницы, если бы Совет Девяти позволил. Ладно. Это были прекрасные несколько месяцев – погоня за Логайном, но как только его поймали, доставка его в Тар Валон привлекала меня не больше, чем эти самые розы. Я постранствовала немножко, чтобы посмотреть, не подвернется ли кто-нибудь, может, новый Страж, хотя, полагаю, сколь они ни хороши, мне поздновато иметь дело с мужчиной. Потом я услышала о Таиме и со всей возможной быстротой отправилась в Салдэйю. Ничто так не волнует, как мужчина, способный направлять Силу. – Внезапно взгляд ее, казалось, застыл, и голос зазвучал ему под стать. – Участвовал ли кто-то из вас в этой... низости... сразу после Айильской Войны?

Не чувствуя за собой никакой вины, Мерана тем не менее вздрогнула и смутилась. В осуждающем взгляде Кадсуане ей померещились плаха и топор палача.

– Какая низость? Не понимаю, о чем ты говоришь.

Обвиняющий взгляд теперь был устремлен на Анноуру, и та чуть не упала на постель.

– Айильская Война? – задыхаясь, пролепетала она, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. – После ее окончания я потратила годы, добиваясь того, чтобы так называемое Великое Соглашение не осталось только громким названием.

Мерана с интересом взглянула на Анноуру. Очень многие сестры из Серой Айя после войны сновали из столицы в столицу в бесплодных усилиях сохранить союз, который был создан против Айил, но ей никогда не приходило в голову, что Анноура – одна из них. Если это так, она и впрямь должна уметь вести переговоры.

– Я делала то же самое, – сказала Мерана. Достоинство. После того как она вслед за ал’Тором покинула Кэймлин, от ее достоинства осталось не так уж много. Несколько уцелевших клочков его слишком ценны, и их нельзя потерять. Она заставила себя говорить спокойно и решительно: – Какую низость ты имеешь в виду, Кадсуане?

Седовласая женщина в своей обычной манере просто отмахнулась от ее вопроса, будто вовсе и не произносила этого слова – «низость».

У Мераны мелькнула мысль, в своем ли уме Кадсуане. Мерана никогда не слышала, чтобы сестры сходили с ума, но большинство Айз Седай, которые в конце жизни удалялись в уединение, держались подальше от бурных приключений и мирских дел, тем более таких, с которыми не каждой сестре и сталкиваться-то доводилось. Как правило, они вообще держались подальше от всех. Кто знает, что случалось с ними незадолго до конца? Однако один-единственный взгляд в ясные, спокойные глаза напротив, устремленные на нее поверх чашки с чаем, заставил ее тут же выбросить из головы эту идею. О какой бы низости двадцатилетней давности ни шла речь – если она вообще имела место, – несомненно, не она заставила мир свернуть с пути в сторону тех раздоров, которые раздирали его сейчас. И Кадсуане все еще не ответила на вопросы, которые ей задавали раньше. Каковы ее намерения? И почему именно сейчас?

Однако, прежде чем Мерана успела повторить свои вопросы, дверь распахнулась, и вошли Бера с Кируной. За их спинами маячила Кореле Ховиан, худенькая, как мальчишка, Желтая сестра с густыми черными бровями и пышными волосами цвета воронова крыла, которые придавали ее облику что-то дикое, хотя она всегда одевалась с большим изяществом, будто собиралась на танцы, – рукава, корсаж и бока юбок украшала богатая вышивка. В комнате сразу стало очень тесно. Кореле редко что забавляло, но сейчас она широко улыбалась, почти смеялась. Глаза Кируны сверкали, на лице застыло холодное высокомерие, а Бера так и полыхала от злости – губы сжаты, лоб наморщен. Так было до тех пор, пока они не увидели Кадсуане. Для них, полагала Мерана, это было все равно что для нее самой столкнуться лицом к лицу с Алинд Дифелле, или Севланой Месей, или даже Мабриам эн Ширинд. Они вытаращили глаза, у Кируны отвисла челюсть.

– Я думала, ты умерла, – с придыханием проговорила Бера.

Кадсуане сердито фыркнула:

– Мне уже надоело это слышать. Следующая дуреха, от которой я услышу эти слова, будет неделю визжать.

Анноура принялась внимательно изучать носки своих туфель.

– Ни за что не догадаетесь, где я обнаружила эту парочку, – сказала Кореле, произнося слова быстро, с мурандийским акцентом. Она легонько постукивала себя по вздернутому носу, как делала всегда, когда собиралась рассказать о какой-нибудь шутке или о чем-то забавном, свидетельницей чего оказалась. Красные пятна вспыхнули на щеках Беры, у Кируны пылало все лицо. – Бера кротко, словно мышка, сидела под бдительным надзором полудюжины этих айильских дичков, которые нагло заявили мне – как вам это понравится? – что она не может пойти со мной до тех пор, пока Сорилея... Ох, теперь эта старая карга точно будет являться мне в ночных кошмарах... Я, значит, не могу забрать с собой Беру, пока Сорилея не закончит личную беседу с другой ученицей. Нашей дорогой Кируной, прошу любить и жаловать.

Это были уже не просто пятна на щеках. Кируна и Бера покраснели до корней волос, их взгляды заметались, избегая встречи с другими. Даже Дайгиан изумленно вытаращилась на них.

Прекрасная, дивная волна облегчения затопила Мерану. Ей не придется объяснять Кадсуане, как именно Хранительницы Мудрости истолковали этот дикий приказ ал’Тора – чтобы сестры повиновались им. Никакими ученицами они, конечно, не были; ни о каких уроках никто и не заикался. Чему могли все эти дички, эти дикарки, даже насильно научить Айз Седай? Дело всего лишь в том, что Хранительницам Мудрости хотелось знать, какими способностями обладает каждая из них. Всего лишь? И Бера, и Кируна могли подтвердить, что ал’Тор рассмеялся – рассмеялся! – и сказал, что он не видит тут разницы и надеется, что они будут послушными ученицами. Невозможно чувствовать себя хорошо с согнутой шеей, и меньше всех на это способна Кируна.