Друсс-Легенда - Геммел Дэвид. Страница 66

Он пристально следил за ней, не позволял ей утомляться, заботился о ее пище, просыпался среди ночи, чтобы пощупать ей пульс, и потом уже не мог уснуть.

«Без нее я ничто, — признался он своему другу Зибену, который построил себе дом меньше чем в миле от дома Друсса. — Если она умрет, часть меня умрет вместе с ней». — «Знаю, старый конь, — ответил Зибен. — Но мне думается, у принцессы все будет хорошо». — «Зачем ты сделал из нее принцессу? — улыбнулся Друсс. — Как видно, вы, поэты, не в ладах с правдой». Зибен с усмешкой развел руками: «Мы должны считаться с публикой. В саге о Друссе-Легенде без принцессы не обойтись. Кто захочет слушать о человеке, который пересек моря и сушу, чтобы спасти крестьянскую девушку?» — «Друсс-Легенда»? Экая чушь. Таких героев, как Эгель, Карнак и Нездешний, больше нет на свете. Вот то были мужи — не нам чета». Зибен от души рассмеялся. «Ты говоришь так потому, что наслушался сказаний о них. Пройдут годы, и о тебе будут говорить точно так же. О тебе и твоем проклятом топоре».

Топор...

Он висел на стене, поблескивая двуострыми серебристыми лезвиями при свете очага. Снага-Паромщик не знает возврата. Друсс тихо подошел и снял его со стены. Черное топорище было теплым на ощупь, и Друсс, взяв его в руки, ощутил, как всегда, прилив боевого задора. Он нехотя повесил топор обратно.

— Они зовут тебя, — сказала Ровена.

Он обернулся и увидел, что она проснулась и смотрит на него.

— Кто меня зовет?

— Гончие псы войны. Я слышу, как они лают. Друсс вздрогнул и заставил себя улыбнуться.

— Ты ошибаешься, — сказал он, но его голосу недоставало твердости. Ровена всегда была ясновидицей.

— Горбен идет сюда, Друсс. Его корабли уже вышли в море.

— Это не моя война. Я не могу стать ни на чью сторону. Помолчав немного, она спросила:

— Ты любил его, верно?

— Он настоящий император — во всяком случае, тогда был таким. Молодой, гордый, храбрый до безумия.

— Ты придаешь слишком большое значение храбрости. Ты не видел безумия, которое в нем таилось, — и не увидишь, надеюсь.

— Говорю тебе, это не моя война. Мне сорок пять, борода у меня поседела, а суставы утратили гибкость. Пусть дренайская молодежь управляется с ним без меня.

— Но с ним идут Бессмертные, — настаивала она. — Ты говорил как-то, что лучших воинов в мире нет.

— Неужто ты помнишь все, что я говорил?

— Да, — просто ответила она.

Со двора послышался стук копыт, и Друсс вышел на крыльцо.

Всадник был облачен в доспехи дренайского офицера: шлем с белым плюмажем, серебряный панцирь, длинный плащ. Он спешился, привязал коня и направился к дому.

— Добрый вечер. Мне нужен Друсс, — сказал он, сняв шлем и запустив пальцы в светлые, мокрые от пота волосы.

— Он перед тобой.

— Так я и думал. Я дун Сертак и привез вам послание от князя Абалаина. Он спрашивает, не согласитесь ли вы отправиться на восток, в наш скельнский лагерь.

— Зачем?

— Для поднятия боевого духа. Ведь вы — живая легенда. Это скрасило бы людям часы тягостного ожидания.

— Нет. Я ушел на покой.

— Что за манеры, Друсс? — вмешалась Ровена. — Пригласи молодого человека войти в дом. Друсс отступил в сторону. Офицер вошел и низко поклонился Ровене:

— Счастлив познакомиться с вами, госпожа. Я так много о вас слышал.

— Какое разочарование, — с дружеской улыбкой ответила она. — Вы слышали о принцессе, а встретили толстую матрону.

— Он хочет, чтобы я отправился в Скельн, — сказал Друсс.

— Я слышала. И думаю, тебе следует поехать.

— Я не мастер произносить речи, — проворчал он.

— Так возьми с собой Зибена. Это пойдет тебе на пользу. Ты не можешь себе представить, как докучают мне твои постоянные хлопоты. Признайся, тебе и самому очень хочется поехать.

— Ты женат? — ворчливо спросил Друсс у Сертака.

— Нет, сударь.

— Вот и молодец. Переночуешь у нас?

— Благодарю вас, но нет. Мне нужно доставить другие письма. Буду ждать встречи в Скельне. — Офицер откланялся и попятился к двери.

— Ну, на ужин-то вы останетесь, — заявила Ровена. — Какой-нибудь час ваши письма могут и подождать.

— Сдавайся, Сертак, — посоветовал Друсс. — Дело твое гиблое.

— Хорошо, остаюсь, — с улыбкой развел руками офицер.

На следующее утро Друсс и Зибен простились с домашними, сели на взятых взаймы коней и отправились на восток. Ровена махала им рукой, пока они не скрылись из виду, а потом вернулась в дом, к Пудри.

— Не надо было отпускать его, госпожа, — с грустью сказал вентриец.

Ровена проглотила комок, и из глаз у нее потекли слезы. Пудри обнял ее своими тонкими ручонками.

— У меня не было выхода. Пусть его лучше не будет здесь, когда время придет.

— Он был бы иного мнения.

— Во многих отношениях он самый сильный мужчина из всех, кого я знаю. Но здесь я права. Он не должен видеть, как я умираю.

— Я буду с тобой, госпожа. Буду держать тебя за руку.

— Ты скажешь ему, что все произошло внезапно и что я не страдала — даже если это ложь. Скажешь? — Скажу.

Шесть дней спустя, сменив дюжину лошадей, Сертак галопом влетел в лагерь. Четыреста белых палаток выстроились ровными четырехугольниками в тени Скельнского хребта. Каждая палатка вмещала двенадцать человек. Четыре тысячи лошадей стояли в загонах на соседних полях, шестьдесят костров горели под чугунными котлами. Преследуемый ароматом жаркого, Сертак осадил коня у большого, с красными полосами шатра, где разместился генерал со своим штабом.

Молодой офицер вручил письма, отдал честь и направился в свою роту на северном конце лагеря. Сдав взмыленного скакуна на попечение конюха, он снял шлем и откинул входное полотнище своей палатки. Его соседи играли в кости и выпивали. Когда Сертак вошел, игра прервалась.

— Сертак! — воскликнул Орасис, вставая ему навстречу. — Ну, каков он из себя?

— Кто? — невинно спросил Сертак.

— Друсс, дубина.

— Большой. — Сертак кинул шлем на узкую койку, отстегнул панцирь и сбросил его на пол Освободившись, он с блаженным вздохом почесал грудь.

— Ну, ты это брось, — мрачно промолвил Орасис. — Рассказывай.

— Правда, расскажи, — вмешался темноглазый Диагорас. — Он не перестает толковать об этом славном муже с тех пор, как ты уехал.

— Ничего подобного, — вспыхнул Орасис. — Мы все о нем говорили.

Сертак хлопнул Орасиса по плечу и взъерошил ему волосы.

— Налей мне, и я расскажу все как есть.

Орасис принес бутыль вина и четыре кубка, а Диагорас притащил стул и уселся верхом напротив Сертака, который растянулся на койке. Четвертый, Архитас, присоединился к ним, принял от Орасиса кубок легкого медового вина и выпил залпом.

— Как я уже говорил, он большой, — начал Сертак. — Не такой высокий, как в песнях поется, но сложен, как небольшая крепость. Какие у него руки? Ну что ж, Диагорас, бицепсы у него длиной с твои ляжки. Волосы и борода темные, но в них уже видна проседь. Глаза голубые и видят тебя насквозь.

— А Ровена? — жадно спросил Орасис. — Так ли она красива, как поется в песнях?

— Нет, хотя для женщины своих лет она очень мила. Когда-то она, должно быть, была красавицей. У этих почтенных тетушек ничего не разберешь. Но у нее чудесные глаза и славная улыбка.

— А топор ты видел? — спросил Архитас, стройный, как тростинка, дворянский сын с лентрийского пограничья.

— Нет.

— Ты не расспрашивал Друсса о его подвигах? — спросил Диагорас.

— Конечно, нет, дурень. Может, он теперь и крестьянин, но он остается Друссом. Нельзя ввалиться к нему в дом и приставать с вопросами, сколько драконов он убил.

— Драконов не бывает, — немедленно заметил Архитас. Сертак только прищурился и покачал головой:

— Я выражаюсь фигурально. Короче, они пригласили меня на ужин, и мы говорили о лошадях и о хозяйстве. Он спросил мое мнение о войне, и я сказал, что Горбен скорее всего высадится в Пенракском заливе.