Опасная бритва Оккама - Переслегин Сергей Борисович. Страница 10
Литература играет свою роль в поиске баланса.
2
Итак, литература естественным образом подразделяется на «детскую» и «взрослую». Детская обособлена, подчиняется собственным законам и слабо зависит от социальной, национальной и прочих рамок. Она транслирует некое общечеловеческое начало, обусловливающее само существование социосистемы как формы организации совместной жизни крупных приматов. Воспитанные эволюцией в логике беспощадной внутривидовой конкуренции, они некогда были вынуждены перейти к социальному существованию и придали смысл понятию «целого», будь то род, племя или иной коллектив. Точно так же им пришлось поставить «разум», то есть триединство способностей к творчеству, коммуникации и совместной деятельности18, выше физической силы.
18 Может быть, именно это триединство и надо называть «мыследеятельностью»?
Возникновение представлений о «целом», их рефлексия в индивидуальном и общественном (обобществляющемся?) сознании привело к появлению внелогических правил поведений, что в свою очередь, породило культуру как специфический человеческий феномен19 и превратило биоэволюцию в социальное развитие. В этом смысле детская литература, сколь бы современна она ни была по форме и обсуждаемым проблемам, всегда содержит в себе «память былых времен», мифологию самой мифологии, включенность в неназванные эпохи генезиса человеческого. Этот контекст является общим для всей детской литературы. Вне всякой зависимости от того, что призван транслировать исторически/политически/национально/ конфессионально конкретный текст, между строк будет читаться как у Владимира Высоцкого:
И во веки веков, и во все времена
Трус-предатель всегда презираем.
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна,
И всегда на нее уповаем...
19 Об имманентности культуры, в наиболее простейшей форме понимаемой как «религиозное чувство», много и правильно говорится в классической книге Веркора «Люди или животные». С присущим ему блеском эту тему развивает С. Лем («Культура как ошибка»).
В этом отношении детская литература принадлежит культуре в общечеловеческом смысле этого понятия, культура как атрибутивный признак существования социосистемы, то есть сообщества разумных, – в то время как «взрослая литература» принадлежит частным культурам, то есть она исторически, социально и так далее обусловлена.
Эта «взрослая» литература разделяется на элитарную и массовую – деление гораздо более общее, нежели общепринятое, – на художественную и публицистическую, или, еще того хуже – на развлекательную и серьезную20.
20 Термины «элитарная» и «массовая» ни в коем случае не надо понимать как мало- и многотиражная. Тиражная политика современных крупных издательств – это отдельная тема, далеко выходящая за рамки данной статьи. Несколько упрощая, скажем, что тираж книги и ее востребованность связаны слабой корреляционной, но отнюдь не функциональной зависимостью.
И та и другая «взрослая» литература решает три социальные задачи: «раскрывает глаза на», то есть ярко и образно отражает проблемное настоящее, «завершает гештальт», то есть дописывает, переписывает, переформатирует прошлое, и создает образ, еще не существующего, но витающего в воздухе, то есть сочиняет Будущее.
Эти задачи соответствуют трем основным базовым процессам, протекающим в обществе: сохранению культуры, развитию культуры, ароморфозу культуры. Под «ароморфозом» мы здесь понимаем спонтанное изменение, появление новых форм и сущностей, революцию в культуре.
Об элитарной литературе, во всяком случае о русскоязычной элитарной литературе, в логике поставленных в начале статьи проблем сказать просто нечего. На актуальные вопросы она не отвечает, поведенческих паттернов не транслирует и общественные запросы не удовлетворяет. Просто потому, что ее почти никто не читает. В том числе – и элиты. Или даже прежде всего – элиты.
В обществе, в котором до любой революции далеко, у определенной специфической группы людей принято и престижно публиковаться в малотиражных «толстых» журналах и принимать в них традиционные литературные позы, изучать образцы прошлого и ругать настоящее как несоответствующее высоким идеалам литературы и образования. Гуманитарная интеллигенция сегодняшней России как раз и уповает на прекрасные воспоминания и занимается «литературной археологией», за что ей спасибо, потому что культура таким образом сохраняется, а преемственность поколений ее потребителей не разрывается. Однако в деятельностную рамку высокая литература не выходит и, по сути, представляет собой рафинированную и очень скучную игру для взрослых. Для весьма специфического взрослого сообщества.
Среди массовой литературы принято выделять в самостоятельные «жанры» детектив и фантастику. Ни первое, ни второе жанром не является, но для нашего рассмотрения это не принципиально. Также отдельной строкой учтем публицистику, тем более что именно в России книги non-fiction регулярно возглавляют списки бестселлеров. Выключим из рассмотрения такое специфическое «блюдо», как «женский роман», он включает в себя все упомянутые направления в специфически облегченной версии.
Сразу же отметим, что литература, обращенная «в сегодня», даже очень массовая и успешная, обладает очень слабым трансляционным потенциалом. Связано это с заполненностью соответствующих областей информационного пространства. Книга В. Пелевина «Generanion Р» весьма точно отражает политтехнологические реалии конца 1990-х годов. Как выразился Е. Островский – один из профессионалов в этой области – «дотошный и занудливый производственный роман». Нет никакого сомнения, что «Generation Р», появись оно лет на десять раньше, самым активным образом участвовало бы в построении «посттоталитарной демократии» в России: из этого текста пришли бы узнаваемые фигуры акторов, коронные фразы, паттерны делового и личного поведения. Но на рубеже веков политтехнологическая ниша была уже застроена, и роман смог только отразить ее в зеркале, в меру кривом, в меру магическом.
Бестселлеры никогда не отражают ни прошлого, ни будущего. Они всегда текущи и всегда «над пропастью во ржи»; напряженно дрожит их проблематика и будоражит нас, мешая потреблять без смысла в пустоте капиталистического бытия. Бестселлеры актуальны, это, во-первых. И они отражают конфликт поколений, во-вторых. Ну если не конфликт поколений, то хотя бы диалектический противовес добра и зла. Массово продаваемые книги отражают интерес читателя к героям и ситуациям, метафорам и онтологиям, которые представлены в этих книгах. «А что я им вру, что ли?» – спрашивает герой В. Пелевина. Популярные книги о настоящем показавают только одно: вся наша жизнь имеет смысл, такая как она есть: с благородными бандитами Устиновой, с трансцендентными проститутками Пелевина, с учениками кудесника Е. Лукина, с японскими «Звонками» из будущего и колодцами из прошлого, с ошибками в химии и геологии, с Поттерами всех мастей во всех школах и во веки веков, аминь...
Эту литературу потребляют, как умеют, причем для одних потребление – это рефлексия над Пелевиным, а для других – мечта стать героиней бандитского прикола Д. Донцовой. Это – хлеб: каждый жует его в соответствии с имеющимися зубами, а кто-то и совсем не ест. Про всю эту литературу, «настоящую» по сути и по дате выхода, говорят, что она плагиат... Наверное, с Гомера... А также с Библии, Корана, Книги перемен и т.д. В действительности это не плагиат. Это – бесконечная рекурсия сегодняшнего бытия. Сто тысяч отражений.
Такая литература ничего не формирует. Ее формируют процессы в обществе, политике, культуре. Она – результат, а не причина чего-то. Она есть, как у нас есть компьютеры и термоутюги...