Легенда о Побратиме Смерти - Геммел Дэвид. Страница 47

Барцай с десятком людей работал на восточной стене, верх которой частично обвалился. Для починки употреблялись отодранные в домах половицы.

Квинг-чин поднялся к Талисману и отдал ему честь по-готирски.

— Не делай этого больше, — холодно сказал Талисман. — Воинам это не по нраву.

— Извини, брат.

— Не надо извиняться, дружище. Я не хотел тебе выговаривать. Ты славно потрудился минувшей ночью. Жаль только, что им удалось спасти бочки с водой.

— Не все, Талисман. Им придется урезать порции.

— Как они вели себя в час опасности?

— Очень слаженно. У них хорошие командиры. А Гарган-то чуть не погиб. Я видел с пригорка, как он бродит среди пламени. Но молодой офицер подъехал и увез его — тот самый, который спас повозки.

Талисман облокотился о парапет, глядя в долину.

— При всей своей ненависти к Гаргану должен сказать, что он хороший полководец. Он вписал свою главу в готирскую историю. Ему было двадцать два, когда он возглавил поход, приведший к гражданской войне, — самый молодой генерал во всей готирской армии.

— Теперь ему уже не двадцать два. Он стар и грузен.

— Молодость уходит, мужество остается.

— Он полон яда. — Квинг-чин снял отороченный мехом шлем и расчесал пальцами потные волосы. — Злоба сжигает его. Он разбушуется не хуже ночного пожара, когда узнает, что командуешь здесь ты.

— Хорошо бы твои слова сбылись. В злобе человек редко принимает мудрые решения.

Квинг-чин присел на парапет.

— Ты уже выбрал, кто поведет воинов к водоему?

— Да. Кзун.

— Но ведь ты назначил туда Острый Рог? — удивился Квинг-чин.

— Так и есть. Но командовать будет Кзун.

— Одинокий Волк? А они не станут противиться?

— Увидим. Пусть твои люди собирают камни потяжелее и раскладывают их на стене. Будем бросать их в пехоту, когда те пойдут на приступ.

Сказав это, Талисман спустился со стены к Барцаю — тот как раз отпустил своих людей отдохнуть и напиться воды.

— Ты уже отобрал воинов? — спросил Талисман.

— Да. Двадцать человек, как ты приказывал. Их число можно увеличить — к нам пришли еще тридцать два воина.

— Если ты верно описал тот водоем, двадцати будет довольно. Пусть эти люди придут сюда — я хочу говорить с ними.

Барцай ушел, а Талисман направился туда, где Кзун и его воины достраивали помост. Верх его покрыли досками из старой башни. Талисман влез на него и выглянул в зубчатый проем.

— Хорошо, — сказал он подошедшему Кзуну.

— Сойдет. Ты здесь хочешь поставить меня и моих людей?

— Твоих людей — да, но не тебя. Назначь кого-нибудь на свое место. Я хочу, чтобы ты командовал воинами Острого Рога у водоема.

— Что? — Кзун побагровел. — Ты хочешь, чтобы я возглавил этих трясущихся обезьян?

— Если готиры возьмут водоем, они возьмут и святилище, — тихим и ровным голосом ответил Талисман. — Это ключ нашей обороны. Без воды врагу придется бросить в бой все свои силы; и если мы продержимся достаточно долго, они начнут умирать. С водой они могут выбирать из дюжины возможностей — могут даже уморить нас голодом.

— Не надо убеждать меня, как это важно, Талисман. Но почему ты даешь мне Острый Рог? Они слабаки. Водоем могли бы оборонять мои воины — уж они стояли бы насмерть.

— Ты поведешь Острый Рог. Ты боец, и они пойдут за тобой.

— Объясни почему, — заморгал Кзун. — Почему я?

— Потому что я так приказываю.

— Нет, есть и другая причина. Что ты скрываешь от меня?

— Ничего, — без зазрения совести соврал Талисман. — Водоем жизненно важен для нас, и я рассудил, что лучше тебя его никто не защитит. Но он находится на землях Острого Рога, и они сочтут себя оскорбленными, если я поручу другому племени оборонять его.

— А не сочтут они себя оскорбленными, когда ты поставишь меня вожаком?

— Придется рискнуть. Пойдем со мной — они ждут нас.

Барцай был в бешенстве, но скрыл свой гнев, глядя, как Кзун выводит воинов за ворота. Боль в груди опять донимала его — верхние ребра точно стиснули тугим железным обручем. Он так хотел, чтобы к водоему послали его. Там много троп для отхода. Он и его люди дрались бы отважно, но могли бы и отступить в случае нужды. А теперь он заперт в этой развалине, громко именуемой крепостью.

— Пойдем, надо поговорить, — сказал ему Талисман, и боль кольнула Барцая с новой силой.

— Поговорить? Довольно с меня разговоров. Не будь наше положение таким отчаянным, я вызвал бы тебя на бой, Талисман.

— Мне понятен твой гнев, Барцай. А теперь послушай меня: от Кзуна при осаде не было бы никакой пользы. Я видел, как он мечется по двору и как у него всю ночь горит фонарь. Он и спит под открытым небом — ты заметил?

— Да, он с причудами. Но почему ты доверил ему моих людей?

Талисман подвел Барцая к столу под навесом.

— Я не знаю, какие демоны владеют Кзуном, но видно, что он боится тесного пространства. Он не любит темноты и избегает замкнутых мест. Когда начнется осада, мы все окажемся заперты здесь. Это, мне думается, сломило бы Кзуна. Но он боец и будет защищать водоем, не щадя жизни.

— Я бы тоже не щадил жизни, — сказал Барцай, не глядя Талисману в глаза. — Как и всякий другой вожак.

— У всех у нас свои страхи, Барцай, — мягко сказал Талисман.

— Что это значит? — покраснел Барцай, с беспокойством заглянув в темные, загадочные глаза Талисмана.

— Это значит, что будущее страшит и меня. То же относится к Квинг-чину, Лин-цзе и всем остальным. Никто из нас не хочет умирать. Вот почему я так ценю твое присутствие здесь, Барцай. Ты старше и опытнее, чем прочие вожаки. Твое спокойствие и твоя сила очень пригодятся нам, когда придут готиры.

Барцай вздохнул, и боль немного отпустила.

— В твоих летах я проехал бы сотню миль, лишь бы сразиться в этом бою. Но теперь я чувствую на шее холодное дыхание смерти. И это превращает мои кишки в воду, Талисман. Я слишком стар, и лучше, если ты не будешь чересчур на меня полагаться.

— Ты ошибаешься, Барцай. Только глупцы не ведают страха. Я молод, но хорошо сужу о людях. Ты будешь стоять твердо и вдохновлять воинов вокруг себя. Ведь ты надир!

— Я не нуждаюсь в красивых речах. Я знаю свой долг.

— Это не просто речь, Барцай. Двенадцать лет назад, когда Спинорубы налетели на твое селение, ты ворвался к ним в лагерь с двадцатью людьми, обратил врагов в бегство и отобрал назад всех угнанных коней. Пять лет назад тебя вызвал молодой воин из Одиноких Волков. Ты получил четыре раны, но все-таки убил его. А потом сел на коня и уехал. Ты настоящий мужчина, Барцай.

— Как много ты обо мне знаешь, Талисман.

— Вождь должен знать своих людей. Но о твоих подвигах я узнал только потому, что твои воины хвастались этим.

— Я не подведу, — усмехнулся Барцай. — А теперь я должен вернуться к работе, иначе мне не на чем будет стоять!

Талисман улыбнулся, и старый воин ушел. Тут из гробницы вышел Носта-хан, и хорошее настроение Талисмана мигом улетучилось.

— Там ничего нет, — сказал шаман. — Мои чары оказались бессильны. Возможно, Чорин-Цу ошибся и камни спрятаны не там.

— Глаза здесь, но они от нас скрыты. Дух Ошикая сказал мне, что их суждено найти чужеземцу.

Носта-хан сплюнул в пыль.

— Сюда как раз едут двое — Друсс с поэтом. Будем надеяться, что один из них и есть избранник.

— Зачем Друсс едет сюда?

— Я сказал ему, что Глаза излечат его друга, которого ранили в бою.

— Это правда?

— Правда, да только он их не получит. Думаешь, я отдам священную реликвию надиров в руки гайина? Нет, Талисман. Друсс великий воин и пригодится нам в предстоящей битве, но потом его нужно будет убить.

Талисман пристально посмотрел на маленького шамана, но промолчал. Носта-хан сел за стол и налил себе воды.

— Ты говоришь, что в гробу лежит лон-циа?

— Да. Серебряный.

— Странно. Гробницу разграбили еще несколько веков назад. Почему же воры не взяли серебряный медальон?

— Он был спрятан у Ошикая на груди, под рубашкой. Возможно, они его не заметили. А потом рубашка истлела, и я его нашел.