Мелхиседек. Книга 2. Человек - Нюхтилин Виктор Артурович. Страница 86

И остается последний возможный источник нравственности в человеке - его личные ощущения. Они могут не связываться с выгодой и пользой, а основываться на душевном удовлетворении, или комфорте. Или, наоборот, на чувстве духовного страдания и дискомфорта. Это похоже на то, что Иисус говорил в виде некоторого общего правила поведения - поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. В центре - человеческие ощущения, желания или нежелания того или другого. Но и здесь похожесть опасная, поскольку Иисус говорил это пришедшим к Нему за "глаголами жизни вечной", и, напутствуя их этим "золотым правилом", Иисус заранее предполагал, что эти люди имеют в своем намерении Бога и Добро. Вытянутым из контекста Евангелия (письменного свидетельства обстоятельств земной жизни Спасителя) данное правило не сможет иметь универсального применения, поскольку на этом основании могут с игриво-назойливым прищуром размахивать своими правами, например, мазохисты или гомосексуалисты, предлагающие с ними делать то же, что они намереваются сделать с вами, а также просто беспринципные люди без далеко идущих целей. Однако если исходить из того, что нравственность создавалась на базе своих ощущений нормальными людьми (когда-то, может быть, таких было больше), такую возможность, на первый взгляд, признать можно.

Но в этом случае мы должны предположить за человеком некий опыт, по итогам которого у него возникали соответствующие душевные переживания, и которые научили его - это хорошо, а это плохо. Ведь, если человек не получил знание Добра и зла изначально, то он должен был его получить по результатам взаимоотношений с другими людьми, через выводы о том, что было ему хорошо, а что было ему плохо. На основании этих выводов он мог относить к Добру то, что лило ему на душу елей, а к злу то, что вызывало страдания. Но, тогда, чем бы вызывались эти душевные страдания и неудовлетворенности, если бы в его душе уже не было эталонов Добра? Что могло бы оскорбить, унизить, покоробить, разочаровать, расстроить, устыдить и смутить человека? Если в душе нет никаких понятий Доброго, то зло существует в виде нормы, которая принимается естественно и без дискомфорта. Точно так же и Добро. Без любого из этих эталонов невозможно отличить одно от другого, следовательно, если Добро и зло неразличимы на начальном периоде накопления нравственных переживаний, то нет никакой нравственности (ибо нравственность - это и есть непосредственно различение Добра и зла), и, следовательно, не может быть никаких нравственных переживаний, не может быть никакого их опыта, и, в итоге, никакого построения модели нравственных отношений для всеобщего блага. Если в душе нет ожидания должного варианта, то любой вариант законен, и не должен вызывать чувства страдания из-за несоответствия идеально ожидаемого, реально происшедшему. Если нет понятия хорошего, то относительно чего в душе может появиться понятие плохого? Такая невозделанная душа должна жадно принимать в себя все, что в нее брошено, и взращивать это в себе как нормально сущее! С чем сталкивался бы опыт жизни в душе, и что могло бы придавать этому опыту вид зла, если в душе уже не жило бы знание о Добре? То есть, личные чувства без внутреннего этического шаблона не могут быть источником нравственности, а могут быть только ее следствием, и эти моральные шаблоны - производное от готовой уже конструкции нравственности.

А если бы они, эти личные переживания и ощущения даже и стали бы этим источником, то нравственность ограничилась бы понятиями физически неприятных ощущений - боли, голода, неудовлетворенности полового желания, страха и т.д. Духовных переживаний не могло бы быть. Потому что если пигмей не страдает относительно того, что у него нет микроволновки, то только оттого, что он вообще не знает, что микроволновка существует. В его душе ее нет, поэтому и нет страданий по ее поводу. И по опыту своих ощущений он не может сказать: "Микроволновка - это удобно и хорошо, а горячая зола - неудобно и плохо". Он может только сказать, что несколько часов, которые тратятся на пропекание лепешек в золе, это ни хорошо и ни плохо, а так, как надо, ибо единственно возможно. А вот если бы он знал, что те же лепешки можно испечь за три минуты, то это вызвало бы у него понятие о том, что на золе готовить пищу долго, а, следовательно, и плохо - жене некогда книжки читать. В душе был бы эталон, и несоответствие с эталоном вызывало бы расстройства. То есть, не имея понятий о том, что нарушение морали приводит к душевным ранам, (а иметь такие понятия можно только в том случае, если уже есть знание о том, чем может наноситься такая рана), никаких душевных ран получить невозможно. И на такой бесконфликтной пустоте нравственность не только не может создаваться из ничего, но и при первых же своих случайных проявлениях должна глушиться, так как нарушает непобедимый комфорт тиши да глади равного принятия всего происшедшего, как должного. В таких случаях исполнительные шаманы лечили бы ощущения душевных мук так же, как лечили лихорадку - симптом боли есть, пользы от нее никакой, надо избавляться.

Теперь, убедившись, что особых оснований приписывать мораль к собственным достижениям у нас нет, поищем за ней Бога.

Начнем. И начнем с историчности. Первая письменность и незапамятно более раннее устное творчество говорят о том, что понятия любви, ненависти, верности, предательства, доблести, справедливости, хитрости, жестокости, мстительности, воровства, убийства, наказания, распутства, благородства, прощения, трудолюбия, подлости, лжи, сострадания, гордости, презрения и т.д., были в ходу во все времена, и во все времена имели нравственную оценку. Ничего нового, ни мы сами не сможем добавить, ни в самой истории не прибавилось чего-либо относительно самых первых ее свидетельств. Незамысловатая оценка данного факта может сразу же создать картину того, что нравственность неисторична. Но, вглядываясь в нее именно через историю, мы обнаружим, что данное внешнее затруднение разрешается удивительно складным и неожиданно компенсирующим все образом. Действительно, рассмотрев историю всех нравственных категорий, мы не видим изменения, дополнения или исчезновения каких-то нравственных понятий в процессе времени. Они присутствуют в полном, завершенном и неизменном составе. Одни и те же понятия на протяжении тысячелетий. Но мы видим постоянное изменение содержания данных понятий! Понятия остаются, но содержания, составляющие их, постоянно изменяются! Мы уже упоминали, что увидеть это можно только через непосредственно сами эти содержания, и нам придется соединить анализ историчности морали с анализом ее содержания. Так и сделаем.

Итак, нравственность в истории. Начать можно с Библии, которая является в каком-то смысле исторической хроникой, и даже в этом авторитетном для всех источнике мы спокойно применяем сегодняшнюю нравственную оценку для происходящего в те далекие времена, не соответствующую декларируемому содержанию Библии! Например, когда в Библии пишется, что это именно Бог требовал от евреев, чтобы те поголовно уничтожали всех до одного жителей тех городов, которые они захватывали, то мы Библии не верим, не правда ли? Наша нынешняя нравственность не допускает того, чтобы Бог настаивал именно на таком способе обращения с населением покоренных городов. Тем более, мы не верим Библии, когда в ней пишется, что Бог наказывал кого-либо из вождей еврейского народа только за то, что тот поубивал всех, включая и детей, но оставил, например, скот (вообще уже ни в чем не повинный перед завоевателями). Вот, например, как царь Давид поступал с аммонитянами: "вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступал со всеми городами Аммонитскими" (2 Царств, 12:31). То, что тщательно передавалось иудеями из поколения в поколение, как единый образец для подражания, сегодня вызывает у нас отвращение. Но на этом основании мы ведь не считаем Библию учебником фашизма. Мы как-то списываем это на нравственный примитивизм общества тех времен, которое не только еще не знало, что пилить пилами мирных жителей негоже, но и не считало это фактом, который, будучи внесенным в хроники, имел бы постыдное, а не доблестное значение! Здесь мы видим, как изменилось во времени содержание, например, такого понятия, как "доблесть" (понятие о необходимых составляющих воинской чести). Нравственность с тех времен шагнула так далеко, что зверское убийство не только перестало быть богоугодным делом в глазах людей, но и сама звериность тех народов имеет наше снисхождение, как нечто, только начинающее формироваться в нравственность!