Идеальная мишень - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 38

Спустившись вниз, он прошел к портье. Протянул ему букет цветов.

– Отнесите в соседний с моим номер, – попросил он.

– Конечно, господин, – кивнул с улыбкой портье. Его не нужно было ни о чем просить. Он и так все понимал. Молодая женщина прибыла утром и заняла номер, предупредив, что номер рядом забронирован. Вечером появился этот господин, который привез цветы и стремительно умчался наверх. Портье был хоть и юным, но сообразительным человеком. Он понимал, что иностранцы сняли соседние номера не зря. К тому же они были заказаны всего на один день.

Дронго, отдав цветы, взглянул на часы. Куда же она ушла? Они договорились с Джил встретиться в отеле. И хотя самолет опоздал, он рассчитывал, что она дождется его. Рассчитывал. Он вспомнил о большой разнице в их возрасте, а сегодняшний его день рождения, увы, не сделал его моложе. Он физически чувствовал, как стареет. Хотя Джил и подарила ему ощущение молодости, ощущение некоего куража, который был так присущ ему в молодые годы и которого он лишился было к сорока годам.

Он повернулся к небольшому японскому саду за стеклянной витриной. Миниатюрный садик вызывал умиление. В кресле рядом сидела женщина с газетой в руках. Он мельком взглянул на нее и отвернулся. На женщине было глухое темное пальто до щиколоток, какие носили обычно верующие мусульманки. На голове – темный платок. Женщина читала газеты, пряча глаза за темными очками. Он постоял, не зная, что же предпринять. Если Джил не в отеле, то, значит, она поехала в город. Уехала, зная, что он прилетит только на один день.

Он достал свой мобильный телефон и набрал номер. Черт возьми, как это понимать? Где-то зазвонил телефон, он рассерженно отвернулся.

– Я слушаю тебя, – сказала трубка голосом Джил.

– Я прилетел, – немного растерянно пробормотал он, – где ты находишься, дорогая?

– За твоей спиной, – она не успела договорить, как он обернулся. Господи! У него за спиной действительно стояла Джил: в платке и в темном пальто до пят. Эта проказница обманула одного из лучших аналитиков в мире.

– Здравствуй! – Она со смехом бросилась к нему.

– Кто бы подумал, что тебе удастся меня провести, – смущенно пробормотал он.

– Как видишь, смогла, – засмеялась Джил, – я была уверена, что ты не станешь и смотреть в мою сторону, увидев темный платок и такое же пальто. Здесь недалеко есть магазин для мусульманских женщин, там и продают подобные вещи. А ничего пальтишко, правда?

– Я послал цветы к тебе в номер, – чуть растерянно сказал он.

– Сегодня твой день рождения. Сегодня моя очередь делать тебе подарки.

– Об этом мы еще поговорим. Спасибо, что ты прилетела, – пробормотал он. – Мне было бы сложно лететь в Рим. Оттуда я бы не успел вернуться завтра вечером в Москву. Из Баку нет прямых рейсов в Рим.

– Ты сомневаешься, что я прилечу к тебе в любой город мира? – задорно спросила она. – Да хоть в Антарктиду!

– Не сомневаюсь. – Ах, какая она молодец! – Мы можем пойти поужинать, – напомнил он Джил, – только выберем хороший ресторан.

– Нет, – возразила она, – у нас с тобой только одна ночь, утром ты улетишь. Я не хочу в ресторан.

– Ты была раньше в Стамбуле?

– Нет. Но какое это имеет значение?

Они разговаривали, стоя лицом друг к другу, словно были здесь совсем одни.

– Я мог бы показать тебе город... Он очень красивый.

– Не хочу. У меня только одна просьба.

– Какая?

– Мы можем подняться наверх? – спросила она, блеснув глазами. – Ты разговариваешь уже две минуты. Мне может это надоесть.

Они вошли в лифт, и только там он позволил себе поцеловать ее. Вернее, не он – она поцеловала его и не отпускала до тех пор, пока кабина лифта не остановилась на пятом этаже. Створки лифта закрылись, и лишь тогда он, опомнившись, снова нажал на пятерку, и они вышли, проходя к ее номеру.

Ему было немного неловко наблюдать ее пылкую влюбленность. Как будто в нем сидел некий посторонний наблюдатель, отмечавший и ее непосредственность, и его некую отстраненность. Она начала раздеваться, все еще пытаясь поцеловать его.

– Я должен принять душ, – извинившись, сказал Дронго.

– Конечно, – засмеялась она, – я пока закажу ужин. Мне кажется, что я умру с голода. Я весь день ничего не ела, ждала тебя.

– Извини, – он улыбнулся, – я выйду на минуту к себе.

– Нет, – возразила она, тряхнув головой, – нет. Прими душ у меня в номере. Там висит халат. Хотя я думаю, что после душа он тебе не понадобится.

Улыбнувшись, он прошел в ванную комнату. Чувство неловкости не покидало его. Он начал замечать, что чувствует себя рядом с ней неловко, словно старый, очень старый мужчина пытается соблазнить молодую девушку. Может быть, поэтому говорят, что настоящий опыт приходит в сорок лет, подумал Дронго. Сорокалетний мужчина – тип опытного совратителя. Такова жизнь, к этому возрасту мужчина научился держать свои эмоции под контролем и может демонстрировать все навыки своего общения с женщинами, не утруждая душу.

Он любил принимать горячий душ, обжигавший кожу. Горячие струи смывали усталость и подавленное настроение. Из комнаты донесся голосок Джил. Очевидно, она заказывала ужин. Он повернулся к стене, закрыв глаза и успокаиваясь. И вдруг почувствовал некое движение за спиной. Обернувшись, он с изумлением увидел Джил. Она стояла перед ним уже нагая и готовая присоединиться к нему.

– Осторожнее, – крикнул он, видя, как она подняла ногу, и невольно залюбовался ее лодыжкой. Даже у Алевтины ноги были не так хороши.

– Что? – Она не поняла, почему он задержал ее. Они обычно общались на английском либо итальянском, сейчас крикнул по-итальянски, чтобы она сразу же все поняла.

– Ты что, – спросила она, чуть краснея, – тебе неприятно, что я рядом?

– Да нет же, – он повернулся к ней, – нет...

– Тебе неприятно, что я навязываюсь? – сникла она.

– Ты не поняла, глупышка, – он протянул ей руку, – дотронься до воды. Только осторожнее. И все сразу поймешь.

Она протянула руку. И, взвизгнув, убрала ее.

На девичьем лице появилась улыбка. Ее улыбка, которая так ему нравилась. В ней было нечто загадочное и немного вызывающее. Обжигающая смесь женского изящества, дразнящей откровенности, мистической тайны, присущей каждой женщине, и почти материнского понимания. Он убавил напор горячей воды и протянул ей руку...

Потом ужин долго остывал на столике, который так и остался у двери. Он даже не заплатил официанту чаевые, расписавшись на бланке ресторана и добавив чаевые в сумму счета. На часах было уже восьмое апреля, шел первый час ночи, а они все еще, забыв про ужин, любили друг друга. И говорили. И снова были вместе. Еще через час она поднялась и посмотрела на изумительную панораму, открывавшуюся из окна номера.

– Как же здесь красиво, – протянула она задумчиво, глядя на другой берег.

– Ты так и не была в городе, – напомнил он ей.

– Мы встретимся здесь еще раз, и тогда ты мне покажешь город, – сказала она, не оборачиваясь. Лунный свет высвечивал изящную фигурку на фоне звездного неба и разноцветных огней берега, сливавшихся в феерически прекрасную картину.

– Хорошо, – прошептал он.

– Я все время хочу у тебя спросить, – произнесла она, не отрывая глаз от мягких волн Босфора, – кого из композиторов ты любишь? У тебя есть любимые композиторы?

– Штраус, например, – сказал наобум. – А почему ты спрашиваешь?

– И все?

– Нет, конечно, нет. Моцарт, безусловно. Брамс... Это самые любимые.

– А из итальянцев тебе никто не нравится? – ревниво спросила она, оборачиваясь.

– «Риголетто»... «Аве Мария» Верди, «Севильский цирюльник» Россини.

– У Россини нет такого произведения, – лукаво улыбнулась она.

– Как это нет? Я слушал эту оперу в «Ла Скала».

– Нет, – продолжала настаивать Джил, – хочешь поспорим?

– Ага, – вспомнил он, – у итальянцев она называется «Альмавива, или Тщетная предосторожность».

– Тебе никто не говорил, что ты поразительно образован? – фыркнула она. – У меня появляется комплекс неполноценности.