Метаморфозы власти - Тоффлер Элвин. Страница 121

Третье огромное смещение во власти произошло, когда Япония и Европа выступили как соперники США, что вызвало гиперконкуренцию, поскольку каждый старается стать господствующей силой в XXI в. Так называемый Запад сейчас также раскалывается.

Хотя политики, дипломаты и пресса все еще рассматривают эти смещения во власти как отдельные явления, между ними существует глубокая связь. Мировая структура, отражавшая господство промышленных держав Второй волны, разлетелась, как хрустальный шар под ударом кувалды.

Естественно, что эти широкомасштабные исторические события имеют много корней, и никакое простое объяснение не может быть полностью удовлетворительным. Сводить историю к какой-то одной силе или фактору — значит игнорировать сложность, случайность, роль личностей и многие другие переменные. Равным образом редукционистский подход рассматривать историю как ряд не имеющих аналогов или не связанных друг с другом случайностей.

Будущие модели мировой власти можно увидеть, если рассматривать каждое крупное смещение во власти не изолированно, а определить, какие общие силы в них действуют. Действительно, все эти три эпохальных смещения во власти тесно связаны с закатом индустриализации и появлением новой экономики, движимой знаниями.

ПИРАМИДЫ И ПОЛЕТЫ НА ЛУНУ

После Второй мировой войны прогресс в науке и технике был настолько экстраординарным, что вряд ли стоит на этом подробно останавливаться. Если бы ничего не произошло, кроме изобретения компьютера и открытия ДНК, послевоенный период все равно мог бы считаться наиболее революционным в истории науки. Но в действительности произошло гораздо большее.

Мы не только улучшили наши технологии, мы начали действовать на все более глубоких уровнях природы, так что вместо крупных кусков материи нам теперь доступно создание настолько невероятно тонкого слоя материала, что, по словам «Science», «электроны в нем реально движутся только в двух измерениях» [463]. Мы можем чертить линии шириной всего в одну двадцатимиллиардную метра. Мы скоро сможем собирать вещи буквально по атому. Это не «прогресс», а переворот.

Американская национальная академия инженерных наук в 1989 г. составила список 10 наиболее важных достижений инженерного дела за предыдущие 25 лет. Список возглавила посадка «Аполлона» на поверхность Луны, которая исторически приравнивается к строительству египетских пирамид. Затем шли разработка спутников, микропроцессоров, лазеров, реактивных самолетов, продуктов генной инженерии и другие достижения. С начала 50-х годов, когда в Соединенных Штатах стала давать ростки новая система создания благосостояния, люди впервые в истории открыли дорогу к звездам, определили биологическую программу жизни и изобрели интеллектуальные орудия такие же важные, как письменность. Это поразительные достижения, осуществленные практически за одно поколение [464].

Но не только научное или техническое знание сделало, или скоро сделает, замечательные успехи. Во всем — от теории организации до музыки, от изучения экосистем до нашего понимания мозга, в лингвистике и теории обучения, в исследованиях неравновесности, хаоса и диссипативных структур — база знаний революционизируется. И даже по мере того как это происходит, конкурирующие исследователи в таких областях, как нейронные связи и искусственный интеллект, обнаруживают новые знания о самом знании.

Эти трансформирующие успехи, явно далекие от мира дипломатии и политики, в действительности неразрывно связаны с сегодняшними геополитическими взрывами. Знание — это фактор в мировой борьбе за власть.

ПОДЕРЖАННАЯ ЭКОНОМИКА

Рассмотрим, например, значение фактора знания для советской власти.

Сегодняшний исторический сдвиг власти, как мы видели, сделал два самых основных источника власти — насилие и благосостояние — во всевозрастающей степени зависимыми от третьего источника: знания. Из-за распространения основанной на знаниях технологии и относительно свободной циркуляции идей Соединенные Штаты, Европа и Япония смогли оставить социалистические страны далеко позади с экономической точки зрения. Но та же самая технология сделала возможным значительный прыжок также и в военной области.

Боевой самолет сегодня — это эквивалент компьютера с крыльями. Его эффективность зависит почти исключительно от знаний, помещенных в его электронику и орудийное оснащение — и в голову его пилота. В 1982 г. советские специалисты по военному планированию страдали от коллективного заболевания язвой, когда 80 построенных в Советском Союзе боевых самолетов МИГ, на которых летали сирийцы, были сбиты израильскими летчиками, которые не потеряли ни одного самолета. Построенные в Советском Союзе танки также плохо себя показали против израильской бронетехники [465].

Хотя СССР имел блестящих военных ученых и достаточно боеголовок для того, чтобы испепелить весь мир, он не мог не отстать в гонке к сверхвысокой технологии для обычного вооружения или в стремительном броске к стратегическим системам защиты. Растущая усложненность обычного оружия, основанного на информации, которое, фактически, вовсе не является обычным, угрожала советскому превосходству на земле в Восточной Европе.

В это время чрезвычайно наукоемкая Стратегическая Оборонная Инициатива (СОИ) угрожала свести на нет ценность советских ракет дальнего действия. Критики СОИ жаловались, что она никогда не сработает. Но Москву встревожила сама возможность. Если СОИ могла фактически заблокировать все советские ядерные ракеты, прежде чем они нанесут удар по Соединенным Штатам, они были бесполезны. Это также означало бы, что Соединенные Штаты могли первыми нанести ядерный удар, не боясь ответных ударов. Если, с другой стороны, что более рационально, СОИ была только частично эффективна, блокируя некоторые, но не все, боеголовки, она бы оставила советских военных специалистов в неведении относительно того, какая часть ракет США уцелела. И в том, и в другом случае СОИ подняла ставки и сделала теоретическое использование Советским Союзом ядерного оружия маловероятным, даже рискованным для Москвы.

Это означало, что на земле и в космосе Советы подстерегала двойная угроза.

Перед лицом этих отрезвляющих реальностей, вдобавок к своему собственному экономическому спаду, Москва разумно пришла к выводу, что она больше не может защищать свои восточноевропейские границы в военном смысле, поскольку за это придется платить неприемлемую, запредельную цену. Таким образом, как по экономическим, так и по военным причинам было необходимо уменьшить свои имперские притязания.

В конце концов Советы погубило не вооружение и не экономика, а фактор новых знаний, от которых сейчас все больше зависят и военная мощь, и экономическая сила.

Тот же фактор может объяснить фрагментацию «развивающихся стран» и возникновение трех отдельных группировок среди них. Например, когда наиболее развитые страны начали переходить на компьютерные и информационно базируемые технологии и выпуск продукции с более высокой добавленной стоимостью, они перенесли многие старые операции с использованием ручного труда и менее интенсивной информации в такие страны, как Южная Корея, Тайвань, Сингапур, а теперь в Таиланд и другие места. Другими словами, по мере того как Европа, Япония и Соединенные Штаты двигались к формам создания благосостояния Третьей волны, они передали задания Второй волны другой группе стран. Это ускорило их индустриализацию, и они оставили позади другие МРС.

(Многие из этих «новых индустриализированных экономик», или НИЭ, в свою очередь стремятся скинуть процессы Второй волны на все еще бедные, более экономически отсталые страны — вместе с сопутствующим загрязнением окружающей среды и другими недостатками, — в то время как они, в свою очередь, пытаются сделать переход к более наукоемкой продукции.) Разные скорости экономического развития отделили МРС друг от друга.