Между двух стульев (Редакция 2001 года) - Клюев Евгений Васильевич. Страница 25

Итак, дом Смежной Королевы исчез из поля его зрения, но в тот же миг это поле погрузилось в полную тьму, как будто кто-то огромный заслонил солнце. «Спящая Уродина» проснулась сама!» – ужаснулся Петропавел, живо представив себе страшные последствия такого пробуждения. Через некоторое время туча сфокусировалась в подобие облака – и вот уже перед Петропавлом предстало вверх ногами еще одно в высшей степени странно одетое существо.

– Тридевятая Цаца, – представилось существо и тут же спросило: – Почему Вы стоите вниз головой?

Уже от одного этого вопроса мир в голове Петропавла закачался – да так, что едва удалось устоять на ногах.

– Чтобы нам было удобнее разговаривать, я тоже стану вверх ногами. – Тридевятая Цаца любезно перевернулась в воздухе.

– Ну, как я Вам? – любуясь произведенным впечатлением, спросила она.

– Потрясающе! – честно восхитился Петропавел.

Он и в самом деле не видел ничего подобного. Тридевятая Цаца была довольно высокой, одетой в мужской серый костюм английского сукна поверх, по-видимому, бального платья. Бусы из огромных ракушек почти закрывали грудь. Голову украшала шляпа сомбреро со страусовыми перьями, а ноги были босы. Все вместе выглядело не столько нелепо, сколько как-то грандиозно. Причем лица видно не было: оно потерялось на таком фоне.

– А зачем Вам все это? – с уважением спросил Петропавел.

– Вы о моей одежде? Многие интересуются. – Тридевятая Цаца горделиво приосанилась. – Но ведь каждый должен быть во что-то одет.

– Конечно! – от всей души согласился Петропавел. – Странно только, что костюм надет у Вас на платье…

– Странно! – откликнулась Тридевятая Цаца. – Я вообще странная. Поговорите со мной – тоже будете странным.

– Зачем? – Петропавел не понял прелести перспективы.

– Да так! – беспечно ответила Тридевятая Цаца и тут же спросила: – Странно, что я так ответила?

– Очень! – признался Петропавел.

Тридевятая Цаца улыбнулась и расплакалась. Петропавел смутился.

– Не надо, – жалобно сказал он. – Зачем Вы так… это лишнее.

– Ой, я такая странная! – напомнила она и весело хрюкнула. – А знаете ли Вы, что я и вообще-то – оптический обман?

– Что Вы имеете в виду?

– Ах, да ничего! – рассмеялась Тридевятая Цаца. – Странно, правда?.. Между тем в данный момент я нахожусь от Вас за тридевять земель. Это очень далеко, – серьезно уточнила она.

– Но Вы же тут! – уличил Петропавел.

– Да ничего подобного! Если бы я была тут, Вы бы вообще меня не увидели. Дело в том, что у меня есть одна страсть – уменьшаться по мере приближения, и наоборот… Я люблю нарушать законы перспективы. Судя по тому, что сейчас я Вашего роста, я где-то не совсем вблизи, то есть совсем не вблизи. Впрочем, Вы можете потрогать меня… или опустить в ведро с керосином: уверяю Вас, Вы ничего не почувствуете. Как и я.

Петропавел, проигнорировав «ведро с керосином», ткнул пальцем в пле­чо Тридевятой Цацы. Та ойкнула.

– Вы же сами предложили мне потрогать Вас, – оправдался он.

– Ах, да!.. Как странно: я все забыла о себе! Я ведь не только оптический обман – я еще и тактильный обман… ну, то есть обман осязания. Кроме того, я обман обоняния. Например, тут – у себя за тридевять земель – я надушена очень крепкими духами. Но Вы же там этого не чувствуете?

– Чувствую – и еще как! – Петропавел поморщился, определив наконец источник тошнотворно сладкого запаха.

– Да?.. Ну, пусть. А впрочем… я же опять все перепутала! Сегодня именно я и не надушена никакими духами, а Вы их чувствуете! Это и есть обман.

– Вы запутали меня, – угрюмо сказал Петропавел. – Вообще-то Вы существуете?

– Я существую. Но я с этим не согласна. Мур-р-р… Ведь я не дана в чувственном опыте. То есть, наоборот: я дана, но это обман. Вы знакомы со Смежной Королевой? Что Вы о ней скажете?

– О ней ничего определенного не скажешь! – усмехнулся Петропавел.

– Это потому, что Вы, наверное, смотрели то на одну, то на другую ее половину, а так оно сбивает… На самом деле, она ничем не отличается от прочих – по внешности, я имею в виду: заурядная, в общем, внешность. Но это в сущности. А Вы, должно быть, не умеете видеть сущности – и видите две половины… Значит, Вам будет трудно со мной, если уже сейчас не трудно: я ведь вся не такая, какой кажусь в реальном мире. – И Тридевятая Цаца кокетливо улыбнулась, умудрившись при этом так и не показать лица. – Собственно говоря, меня нет в реальном мире: я, наверное, нахожусь в возможном мире. Или где-то еще… Смежная Королева – та все-таки пограничное явление, а я… я вообще за границей понимания – адекватного понимания, я имею в виду.

– Вы галлюцинация? – Петропавлу показалось, что он раскусил-таки Тридевятую Цацу.

– Фи! – поморщилась она. – «Галлюцинация»! Я обман чувств, говорю же. Скорее уж иллюзия, чем галлюцинация.

– Не вижу разницы! – отрубил Петропавел.

– Ни одной? – ужаснулась Тридевятая Цаца. – Галлюцинация и иллюзия – это даже две разницы, причем большие. При галлюцинациях объекта нет в действительности. А при иллюзиях объект есть – вот он! – Цаца опять приосанилась. – Но воспринимается он ложно. Как я, – скромно добавила она, видимо, во избежание дальнейших недоразумений. – Впрочем, меня не обязательно считать и иллюзией. Меня можно считать кофемолкой или Эйфелевой башней… А? Как я Вам – в качестве кофемолки?

– Не очень, – честно ответил Петропавел.

– Ну и зря, – огорчилась Тридевятая Цаца. – Увидеть во мне кофемолку Вам мешает знание языка. Забудьте язык, которым Вы пользуетесь, – и тогда Вам будет удивительно легко счесть кофемолкой – меня… А давайте поиграем: в дальнейшем мы с Вами вместо «да» будем все время говорить «нет», а вместо «нет» – «да», ладно?

– Но на каком основании? – захотел ясности Петропавел.

– Да ни на каком! – возбудилась Тридевятая Цаца. – Можно подумать, Вам понятно, на каком основании «да» означает согласие, а «нет» – несогласие. Само по себе слово ни к чему не отсылает: это только люди соотносят слова со всем, что им заблагорассудится! Стало быть, Вам ничто не мешает соотнести «да» с несогласием, «нет» – с согласием, а меня – с кофемолкой. Или с Эйфелевой башней, как Вам больше нравится.