Между двух стульев (Редакция 2001 года) - Клюев Евгений Васильевич. Страница 33

Внезапно в единственном глазу Старика-без-Глаза он увидел соринку и, как ни был занят размышлениями, заметил:

– У Вас соринка в глазу. – Замечание прозвучало вполне вежливо.

– А у себя в глазу бревна не видишь? – в обычной своей манере осведомился изнуренный старик.

– В каком глазу? – с надеждой крикнул Петропавел, перекрывая вой бури.

– Да вот же, в левом! – ответил старик и как бы между прочим добавил: – Глаз, вооруженный бревном, страшная сила.

– Помогите! – все поняв, богатырским пописком пискнул Муравей-разбойник откуда-то сбоку-припеку – и навстречу богатырскому этому пописку Петропавел мощно метнул левым глазом свое бревно. Толстенное и длинное, оно с грохотом упало на землю, похоронив под собой Муравья-разбойника…

А из разоруженного левого глаза Петропавла упала на место этой бесславной смерти чистая слеза.

И стало тихо вокруг. И выросли цветы. И Гном Небесный запорхал с цветка на цветок, собирая в зеленую эмалированную кружку сладкий нектар.

– Выпьем за нашу победу в нечестном бою! – крикнул он бодро и единым залпом осушил кружку. Прочие облизнулись…

А Петропавел вдруг начал ощущать в себе сильные перемены. Глазом, из которого выпало бревно, он видел мир совсем не так, как прежде. Ничто в его знакомых уже не казалось ему странным: ни размалеванная пустота на лице Белого Безмозглого, ни колебания в возрасте у Старика-без-Глаза, ни даже постоянно-переменный рост Гуллипута, ни повадки Шармен, уже страстно лобзавшей Ой ли-Лукой ли… А вот что это за неизвестное лицо – длинное и худое, похожее на лошадиную морду страшной доброты?

– Разрешите представиться… – начал Петропавел, как образцовый незнакомец.

– Представлялись уже, – проворчали в ответ. – Раньше ты меня просто не видел: у тебя бревно в глазу было. Таинственный Остов.

Петропавел бросился к нему на шею, а тот, отстраняясь, бурчал:

– Довольно… Ты же не Шармен, ей Богу!

Между тем все вокруг увлеклись уже общим делом, больше не обращая на Петропавла внимания. Они подвязывали к выпавшему из его глаза бревну толстые канаты, чтобы отнести это бревно в надлежащее место и там учредить, как понял Петропавел по отдельным возбужденным возгласам, «Мемориальный Музей Бревна, Убивавшего Муравья-разбойника». Петропавла насторожила форма причастия: это было причастие несовершенного вида.

– Почему в названии вы употребляете причастие несовершенного вида? – обратился он к суетившемуся поблизости Гному Небесному.

– Потому что по отношению к несовершенным действиям употребляются глаголы и причастия несовершенного вида, – ответил эрудированный Гном. – А в данном случае никакого действия совершено не было.

– Что значит «не было»? – растерялся Петропавел, – когда «было»? Я ведь убил Вашего Муравья-разбойника и спас вас от плена и гибели!

– А ты всегда лезешь не в свое дело, мешая истории развиваться естественным образом. И мы уже к этому привыкли, – походя отчитал его Гном Небесный. – К счастью, здешние события не зависят от тебя, так что ты не убил, а убивал, не спас, а спасал… то есть события происходить-то происхо дили, да не произошли. Муравей-разбойник жив и, даст Бог, здоров, только уж теперь долго не появится из своей ЧАЩИ ВСЕГО. А наш священный ужас – он, как водится, неизбывен, – стало быть, ничто не изменилось. Правда, у тебя из глаза наконец выпало бревно, но это твои проблемы… У нас же, как говорится, и волки сыты, и овцы в теле.

– А чему вы все тогда радовались? – спросил Петропавел.

– Жизни… – развел ручками Гном Небесный. – Вечной жизни и… многообразию форм ее проявления. Не понимаю, что тебя тут смущает.

– Зачем же вам в таком случае мемориальный музей? Ведь мемориальный музей – это увековечивание памяти о ком-то умершем… Но у вас, получается, никто не умер!

– Какой-какой музей? – переспросил Гном Небесный. – Произнеси-ка это слово по слогам!

– Ме-мо-ри-аль-ный…

– Мы такого музея не учреждаем. Мы учреждаем музей Мимо-реальный. У нас тут все мимореапъное. – И Гном Небесный стремглав полетел вслед за остальными, уже тащившими на канатах мимореальное бревно.

Петропавлу ничего не оставалось делать, как отправиться своей дорогой. Чтобы не думать о случившемся, он снова стал напевать, правда теперь уже совсем безобидную песенку:

Он хотел задуматься над горькой судьбиной неизвестно откуда взявшейся в песне жирной бабушки, выкинуть из песни которую оказалось невозможно, но задуматься не успел, потому что внезапно стемнело. Сделалось как-то жутковато, и, чтобы убедить себя в том, что бояться нечего, Петропавел громко крикнул в темноту:

– Ау-у-у!

–Уа-а-а! – тут же раздался в ответ детский плач.

Петропавел вздрогнул: детского плача он как-то совсем не ожидал. Не хватало только наткнуться на конверт с грудным младенцем! Он осторожно двинулся в направлении плача, внимательно глядя под ноги. Плач стих. Петропавел остановился: может быть, ребенок не один, может быть, он с матерью? Тогда глупо к нему идти. Не пойду.

– Уа-а-а! – снова донеслось спереди.

– Это я зря, едва ли… – громко сказал Петропавел себе и услышал из тьмы:

– Слесаря вызывали? – причем голос был хриплым.

Вопрос озадачил Петропавла. Не вполне понятно было, как мог оказаться ночью в поле слесарь и что с этим слесарем тут делать… Вероятно, к тому же у слесаря был с собой ребенок. А может, это не слесарев ребенок и слесарь просто украл у кого-нибудь ребенка?

М-да, диковатые мысли приходят нам в голову по ночам…

– Мы не вызывали слесаря! – строго ответил Петропавел, нарочно употребив множественное число: для острастки, и еще более строго спросил: – Слесарь, это Ваш ребенок или нет?

– Дед! – отозвался слесарь.

Петропавел не поверил слесарю. Можно, конечно, допустить, что он тут со своим ребенком и дедом, но плакал явно не дед, а ребенок!

– Почему же тогда у деда детский голосок? – не отдавая себе отчета в глупости происходящего диалога, полюбопытствовал Петропавел.