О достоверности - Витгенштейн Людвиг. Страница 12

350. “Я знаю, что это — дерево”, — мог бы сказать философ, дабы продемонстрировать себе самому или кому-то еще, что он, например, знаетнечто, не являющееся математической или логической истиной. Подобно этому, человек, стараясь уйти от мысли, что больше ни к чему не пригоден, твердит себе: “Я все же способен сделать это, и это, и это”. Если такие мысли тревожат его часто, он может — словно ни с того ни с сего — произнести такую фразу и вслух. Это не было бы странно. (Но тут я уже наметил фон, окружение для таких замечаний, стало быть, придал им некий контекст.) Если же кто-то при самых разных обстоятельствах с весьма убедительной миной выкрикивает “Да ну его!”, то об этих словах (и их тоне) можно сказать: хотя это широко применяемый речевой оборот, в данном случае неясно даже, на каком языкеэтот человек говорит. Движением руки я мог бы имитировать распиливание доски с помощью ножовки; но правомерно ли называть это движение распиливанием— вне всякого контекста? (Ведь оно могло бы быть и чем-то совсем другим!)

351. Разве вопрос: “Имеют ли эти слова смысл?” — не похож на вопрос: “Это инструмент?” — заданный в ситуации, когда кто-то мастерит, например, молоток? Я отвечаю: “Да, это молоток”. А что, если предмет, в котором каждый из нас признает молоток, где-то в другом месте оказался бы, скажем, метательным снарядом или же дирижерской палочкой? Ну и применяй его сам!

352. Если кто-то говорит: “Я знаю, что это — дерево”, — возможна ответная реплика: “Нуда, это предложение. Немецкое предложение. И что с того?” Допустим, он поясняет: “Я просто хотел напомнить самому себе, что подобные вещи я знаю” —

353. Ну, а что, если он сказал: “Я хочу сделать логическое замечание”? — Допустим, лесник идет в лес со своими помощниками и говорит: “Нужно срубить этодерево, и это, и это”, —что, если он сопровождает это замечанием: “Я знаю,что это — дерево”? — Ну разве я не мог бы сказать об этом леснике: “Он не выясняет этот вопрос и не дает указаний своим людям выяснить это — он знает, что это — дерево”?

354. Поведение человека сомневающегося и несомневающегося. Первое существует лишь при условии, что существует второе.

355. Меня мог бы спросить, например, психиатр: “Знаешь ли ты, что это такое?” — и я бы ответил: “Я знаю, что это стул; я узнаю его, он всегда стоит в моей комнате”. Он проверяет не столько зрение, сколько способность узнавать вещи, знать их названия, их функции. То есть выясняется мое умение ориентироваться. Так что с моей стороны было бы неправильно говорить: “Я верю, что это стул”, — ибо это как бы выражает готовность к проверке данного высказывания. Фраза же “Я знаю, что это...” — в случае неподтверждения того, что я сказал, — способна обескураживать.

356. Мое “знание” как “душевное” состояние не гарантия того, что произойдет. Оно не дает мне ясного указания, где может возникнуть сомнение, а где возможна проверка.

357. Можно сказать: “„Я знаю" выражает не воинственную, а уже умиротвореннуюуверенность”.

358. Так вот, мне бы хотелось, чтобы эту уверенность рассматривали не как нечто поверхностное или родственное опрометчивости, а как (некую) форму жизни. (Это очень плохо выражено, да и продумано, может быть, тоже плохо.)

359. А что значит, что я хочу понять ее [уверенность] как что-то находящееся по ту сторону обоснованного и необоснованного; то есть словно нечто животное?

360. Я ЗНАЮ,что это моя нога. Никакой опыт я не могу признать доказательством противоположного. — Это, может быть, всего-навсего возглас; но что из него следует?По крайней мере то, что в согласии с моей верой я буду действовать с уверенностью, не ведающей сомнений.

361. Но я мог бы также сказать: то, что это так, дано мне в божественном откровении. То, что это моя нога, мне втолковал Бог. И потому, случись что-нибудь такое, что как бы противоречит данному знанию, я бы усмотрел в этомобман.

362. Но не обнаруживается ли здесь, что знание сродни решению?

363. И тут трудно найти переход от того, что хочется провозгласить, к вытекающим из этого действиям.

364. Можно задать и такой вопрос: “Зная, что это твоя нога, — знаешь ли ты вместе с тем или же только полагаешь, что никакой будущий опыт не окажется противоречащим твоему знанию?” (То есть что ничто не покажется таковым тебе самому?)

365. Если бы кто-то ответил: “Я знаю и то, что мне никогда не покажется,будто что-то противоречит этому знанию”, — то какой вывод мы могли бы отсюда извлечь? Кроме того, что сам он не сомневается: такого никогда не произойдет.

366. А что, если бы было запрещено говорить “Я знаю” и позволено говорить только “Я полагаю, что знаю”?

367. Зачем же толковать слово “знать” по аналогии со словом “полагать”? — Не для того ли, чтобы исключить утверждение “Я знаю” в тех случаях, когда заявляющий об этом человек заблуждается?

Тем самым ошибка становится чем-то запретным.

368. Если кто-то заявляет, что никакой опыт не будет признан им за доказательство противоположного, то ведь это — некое решение.Возможно, что он будет поступать вопреки ему.

16.3.51

369. Рискни я усомниться, что это моя рука, — как бы я умудрился побороть сомнение в том, что слово “рука” вообще имеет какое-то значение? Так что это я, видимо, все-таки знаю.

370. Но правильнее сказать: то, что я не колеблясь использую в своем предложении слово “рука” и все остальные слова; то, что при одном лишь помысле усомниться в них я как бы оказываюсь перед пропастью, — демонстрирует, что отсутствие сомнения входит в самое суть данной языковой игры, что в ней исключен или же снят вопрос: “Откуда я знаю...?”

371. Разве [высказывание] “Я знаю, что это рука”, как его понимает мур, не равнозначно или не аналогично высказываниям: “Эта рука у меня болит”, или “Эта рука слабее, чем та”, или “Я когда-то сломал эту руку” — и бесчисленному множеству других, используемых в языковых играх, где сомнение в существовании руки не возникает?

372. Только в определенных случаях можно выяснять, “действительно ли это рука” (или “моя рука”). Ибо предложение “Я сомневаюсь в том, действительно ли это моя (или чья-то) рука” без более детального определения не имеет никакого смысла. Из одних этих слов еще нельзя понять, подразумевается ли здесь вообще какое-нибудь сомнение и что это за сомнение.

373. Коли нельзя быть уверенным, так откуда возьмутся основания для веры?

374. Мы учим ребенка: “Это твоя рука”, — но не говорим ему: “Это, может быть (или же „вероятно"), твоя рука”. Так ребенок осваивает бесчисленные языковые игры, имеющие отношение к его руке. Выяснять или спрашивать “в самом ли деле это его рука” ему и в голову не приходит. С другой стороны, тому, что он знает:это рука, — он не обучается. 375. Здесь необходимо понимать, что полное отсутствие сомнений в каком-нибудь вопросе, даже там, где может иметь место, так сказать, “законное” сомнение, — не обязательно фальсифицирует языковую игру. Ведь существует же что-то вроде инойарифметики. Я думаю, что допущение должно лежать в основе всякого понимания логики.

17.3

376. Я могу с пафосом заявить, что знаю: это (например) моя нога.

377. Но такое все же случается (очень) редко; когда же я обычно говорю об этой ноге, пафоса нет и в помине.

378. В конечном счете знание основывается на признании.

379. Я с чувством восклицаю: “Я знаю, что это нога”, — но что это значит?

380. Я мог бы продолжить: “Ничто в мире не убедит меня в противоположном!” Этот факт для меня основа любого познания. Я откажусь от другого, но не от этого.

381. Это “Ничто в мире...”, очевидно, является точкой зрения не на все, во что верят или в чем уверены.

382. Этим еще не сказано, что ничто в мире на самом деле не в состоянии убедить меня в другом.