О достоверности - Витгенштейн Людвиг. Страница 17

500. Что же касается заявления: “Я знаю, что закон индукции истинен”, — то оно тоже кажется мне бессмыслицей. Представь себе подобное высказывание в суде. Уж правильнее было бы сказать: “Я верю в закон...” — где “верю” не имеет ничего общего с предполагаю.

501. Не подхожу ли я все ближе и ближе к тому, чтобы сказать, что логика в конечном счете не поддается описанию? Ты должен присмотреться к практике языка, и тогда ты ее увидишь. 502. Можно ли было бы заявлять: “Я с закрытыми глазами знаю положение своих рук ”. — если бы мои данные об их положении всегда или чаще всего возражали свидетельству других?

503. Я смотрю на какой-то предмет и говорю: “Это — дерево” или “Я знаю, что это...”. — Ну, а если я подхожу ближе и это оказывается чем-то другим, я могу сказать: “Это все-таки было не дерево” — или говорю: “Это былодерево, но в данное время уже не дерево”. Ну, а если бы все остальные люди противоречили мне, заявляя, что это никогда и не было деревом, и если бы все прочее свидетельствовало против меня, то что толкутогда было бы настаивать на моем “Я знаю...”?

504. Знаюли я нечто, зависит от того, подкрепляет ли мою правоту очевидность или же она противоречит мне. Ибо фраза: человек знает, что испытывает боль, — ничего не значит.

505. Если человек что-то знает, то всегда по милости Природы.

506. “Если моя память обманывает меня здесь, она может обмануть меня везде”.

Если я не знаю этого,то откуда я знаю, обозначают ли мои слова то, что, как я полагаю, они обозначают?

507. “Если меня обманывает это, то что еще означает „обманывать"”?

508. На что я могу положиться?

509. Я,собственно, хочу сказать, что языковая игра возможна лишь при том условии, если на что-то полагаются. (Я не сказал “можно на что-то положиться”.)

510. Заявляя: “Конечно, я знаю, что это — полотенце”, — я произношу фразу. Я не забочусь о верификации. Для меня это — непосредственное выражение.

Я не думаю о прошлом или будущем. (И конечно, мур тоже.) Точно так же, как при непосредственном действии; как, не колеблясь, я беру полотенце.

511. Но этому непосредственному действию соответствует все-таки

уверенность,а не знание.

А разве не таким же образом я схватываю имя вещи?

12.4

512. Вопрос же вот в чем: “А что, если бы ты должен был изменить свое мнение и об этих фундаментальных вещах?” И ответ на это, как мне кажется, таков: “Ты не долженего изменять.

513. А что, если бы произошло нечто действительнонеслыханное? Если бы, например, я увидел, что дома без видимой причины постепенно испаряются; если бы скот на лугу встал на голову, смеялся и говорил разумные слова; если бы деревья постепенно превращались в людей, а люди в деревья. Разве тогда, наблюдая все эти происшествия, было бы по-прежнему правомерно говорить: “Я знаю, что это дом” и т. д. или просто: “Это дом” и т. д.?

514. Это высказывание представляется мне фундаментальным; если оно ложно, тогда что еще будет “истинным” или “ложным”?

515. Если мое имя неЛ. В., то как я могу полагаться на то, что понимают под “истинным” и “ложным”?

516. Если бы произошло нечто такое (например, кто-то мне что-то сказал бы), что пробудило бы во мне сомнение в этом, то, безусловно, нашлось бы нечто еще, что позволило бы подвергнуть сомнению сами основания такого сомнения, и поэтому я мог бы принять решение остаться при своем старом веровании.

517. Но разве не могло бы случиться такое, что вовсе выбило бы меня из колеи? Свидетельство, которое сделало бы неприемлемым для меня самое надежное? Или же побудило бы меня отвергнуть самые фундаментальные мои суждения? (Верно или ошибочно — это здесь совершенно безразлично.)

518. Можно ли представить себе, что я наблюдаю это же в другом человеке?

519. Вполне возможно, что, выполняя приказ “Принеси мне книгу”, ты сначала должен выяснить, действительно ли то, что ты видишь вон там, есть книга, но в этом случае ты все же знаешь, что понимается под “книгой”; а если не знаешь, то можешь об этом как-то справиться, — но тогда ты все же должен знать, что означает какое-то другое слово. И то, что слово означает то-то и так-то употребляется, опять же является эмпирическим фактом, как и то, что этот предмет есть книга.

Итак, чтобы суметь выполнить приказ, ты должен не сомневаться в некоем эмпирическом факте. Значит, сомнение само покоится только на том, что вне сомнения. Но поскольку языковая игра есть нечто такое, что складывается из повторяющихся во времени игровых действий, то кажется, что ни в каком отдельномслучае нельзя сказать: дабы могла существовать сама языковая игра, что-то должно быть вне сомнения, — хотя, как правило, какое-то эмпирическое суждение должно быть

13.4

520. мур имеет полное право сказать: он знает, что перед ним дерево. Конечно, он может ошибиться в этом. (Ведь это не то же самое, что заявить: “Я полагаю, что вон там дерево”.) Но прав ли он в данном случае или заблуждается, с философской точки зрения не имеет значения. Если мур спорит с теми, кто утверждает, что на самом деле этого нельзя знать, то он не может, в порядке возражения, уверять, что тзнает то-то. Ибо ему не обязаны верить. Утверждай его противники, что в то-то нельзя верить,он мог бы им ответить: “Я верю в это”.

14.4

521. Ошибка Мура состоит в том, что на утверждение: этого нельзя знать — он возражает: “Я это знаю”.

522. Мы говорим: если ребенок овладел языком — а значит, его применением, — он должен знать значения слов. Например, он должен уметь правильно назвать цвета белых, черных, красных и синих вещей, не испытывая никаких сомнений.

523. Действительно, в данном случае у всех бесследно исчезают сомнения, никого не удивляет то, что о значении слов мы не просто догадываемся.

15.4

524. Существенно ли для наших языковых игр (“Приказ и выполнение”, например), что в определенных их пунктах не возникает сомнения, — или же достаточно чувства уверенности, пусть даже с легким оттенком сомнения?

То есть достаточно ли, если я — пусть и не так, как ныне, когда я сразу же,без малейшего сомнения, называю нечто “черным”, “красным”, “зеленым”, — вместо этого все же говорю: “Я уверен, что это красное” — примерно так, как говорят: “Я уверен, что он сегодня придет” (стало быть, с “чувством уверенности”)? Сопутствующее чувство нам, разумеется, безразлично, и в равной мере нам нет нужды беспокоиться о словах “Я уверен, что”. — Важно же то, связано ли с ними какое-либо различие в практикеязыка. Можно спросить, всегда ли человек, который изъясняется вот так, скажет при случае "Я уверен” там, где, например, мы сообщаем о чем-то суверенностью (так, в опыте мы смотрим в окуляр прибора и сообщаем о цвете, который видим). Если он так заявляет, сразу же хочется проверить его сведения. Если же оказывается, что он вполне надежен, то ею манера речи будет истолкована просто как причуда, которая не относится к делу. Можно было бы, скажем, предположить, что он начитался философов-скептиков, уверовал, будто знать ничего нельзя, и посему принял такую манеру говорить. Коль скоро мы к ней привыкаем, она не оказывает на практику никакого воздействия.

525. Что же было бы тогда в том случае, если бы другой человек в самом деле имел иное отношение, чем мы, скажем, к названиям цветов? То есть в том случае, где сохранялось бы легкое сомнение или возможность сомнения в их употреблении?

16.4

526. Того, кто, глядя на английский почтовый ящик, говорит: “Я уверен, что он красный”, — мы причислили бы к людям, не различающим цвета, или же сочли бы, что он не владеет названиями цветов в немецком или в каком-нибудь ином языке. Если же ни то, ни другое не имело места, значит, мы его неверно поняли.

527. О немце, называющем этот цвет “красным”, не скажешь: он уверен, что по-немецки это называется “красным”. О ребенке, освоившем словоупотребление, не скажешь: он “уверен, что этот цвет на его языке называется так-то". Онем нельзя также сказать, что, обучаясь языку, он заучивает, что этот цвет по-немецки называется так-то, или же что, научившись употреблению слой, он знаетэто.