Хаус и философия. Все врут! - Джейкоби Генри. Страница 13
С точки зрения логики абдукция — недостоверный метод, и значит нельзя с уверенностью утверждать, что вывод будет истинным, даже если истинны предпосылки. Например, мы можем начать с неожиданного результата и сформулировать отличное правило, объясняющее этот результат, но с тем же успехом можем и ошибиться. Вывод никогда не будет с неизбежностью следовать из посылок, более того выводов может быть несколько. Но абдукция и не обещает единственно правильного заключения. Все, что она дает, — это правдоподобная гипотеза, объясняющая, что могло бы быть причиной какого-то факта. Как метод исследования реальности, абдукция чуть надежнее гадания на кофейной гуще.
Во многих эпизодах Хаус имеет дело с двумя медицинскими казусами: один — на амбулаторном приеме; второй, вокруг которого строится эпизод, выбран за его сложность. Эти два типа случаев соответствуют двум типам абдукции, как их определяет Умберто Эко: сверхкодированной и недокодированной . [58] Пациенты, являющиеся в клинику без предварительной записи, требуют сверхкодированных абдукций — их случаи банальны и безынтересны. Пациент еще не успел удивиться, что его кожа оранжевого цвета, а Хаус уже знает почему. И знает не только это, как выясняется из их диалога в пилотном эпизоде:
Хаус. К сожалению, у вас более серьезная проблема. У вашей жены роман.
Оранжевый пациент. Что?
Хаус. Вы, оранжевый, кретин! Ладно бы, если вы этого не заметили. Но если ваша жена не заметила, что ее муж поменял окраску, значит, ей все равно. Кстати, вы случайно не потребляете огромное количество моркови и мегадозы витаминов?
(Пациент кивает.) Морковь делает вас желтым, ниацин делает вас красным. Смешайте краски и получите результат. И найдите хорошего адвоката.
Хаус начинает с первого результата: у человека оранжевая кожа. Если человек в огромных количествах поглощает морковку и поливитамины, его кожа окрасится в оранжевый цвет. Но никто не сказал человеку, что он поменял цвет кожи, а ведь он носит обручальное кольцо. Если бы у его жены был роман, это объяснило бы отсутствие интереса к мужу, — и в дальнейшем мы узнаем, что Хаус был прав.
Но гораздо больше интереса представляют случаи, которые Хаус выбирает сам и которые требуют недокодированной абдукции. После того как симптомы зафиксированы на доске, в игру вступает команда Хауса, члены которой один за другим предлагают варианты, объясняющие аномалию. Хаус записывает их, какие-то сразу же отвергаются как слишком неправдоподобные, другие — как несоответствующие какому-то из симптомов. Постепенно количество возможных диагнозов сокращается до нескольких, и их организуют в иерархическом порядке в соответствии со степенью правдоподобия и достоверности анализов. Этот цикл «абдукция — анализы — абдукция» повторяется до тех пор, пока на руках у команды не окажется верного диагноза. Хаус закрывает дело.
Однако построение последней недокодированной абдукции часто бывает невероятно сложным, и для решения загадки Хаус должен полагаться на свое фантастически богатое воображение. Тут Хаус, этот современный Шерлок Холмс, использует метафоры, позволяющие увидеть проблему свежим взглядом, например в эпизоде «Аутопсия» (2/2):
Хаус. Опухоль — это Афганистан. Тромб — это Буффало. Еще объяснения нужны? О'кей. Опухоль — это Аль-Каида, большие плохие ребята с мозгами. Мы вторглись, мы удалили бяку, но одна клетка успела отделиться — маленькая группа законспирированных террористов, которые притаились в пригороде Буффало и выжидают момента, чтобы убить нас всех.
Форман. Спокойнее, спокойнее! Вы хотите сказать, что от опухоли отделился тромб до того, как мы ее удалили?
Хаус. Это была блестящая метафора. Сделайте пациенту ангиограмму мозга, пока этот тромб не надел пояс шахида.
Так работает абдукция. После удаления опухоли ее симптомы остались. Но, если до операции от опухоли успел отделиться крошечный тромб-террорист, этот тромб может вызывать те же симптомы, что объясняет аномалию. [59]
Подчиненные Хауса слушают его с изумлением и недоверием. Они думают, что он безумен, — и они правы, и это тоже сближает его с Холмсом. Холмс, правда, в два раза безумнее — его разум раздвоен, как будто в нем живут два разных человека. Один из них кипит лихорадочной энергией и не знает покоя, пока не найдет все улики: «Вставайте, Уотсон, вставайте! — говорил он. — Игра началась. Ни слова. Одевайтесь, и едем». [60] Второй Холмс вял, апатичен, погружен в бездеятельное созерцание, словно спит с открытыми глазами. Уотсон так описывает эти состояния: «Его удивительный характер слагался из двух начал. Мне часто приходило в голову, что его потрясающая своей точностью проницательность родилась в борьбе с поэтической задумчивостью, составлявшей основную черту этого человека. Он постоянно переходил от полнейшей расслабленности к необычайной энергии». [61]
Поначалу Уотсон не до конца понимает, с чем связаны странные перемены в настроении Холмса, но постепенно узнает, что такое состояние транса, более подобающее зомби, чем человеку, — первейший шаг к распутыванию любого сложного дела. Изучив улики, Холмс возвращается в свою комнату на Бейкер-стрит и, утонув в кресле, музицирует либо застывает «не произнося ни слова и почти не шевелясь. В эти дни я подмечал такое мечтательное, такое отсутствующее выражение в его глазах, что заподозрил бы его в пристрастии к наркотикам, если бы размеренность и целомудренность его образа жизни не опровергала подобных мыслей». [62]
(Пирс определяет это предшествующее абдукции состояние как musement (что с некоторой натяжкой можно перевести как «чистая игра воображения». — Прим. пер.). После того как все улики собраны, детектив должен отойти в сторону, закрыть глаза и расслабиться. Там, в царстве фантазий, перед его мысленным взором вспыхивают безумные картины и схемы причинно-следственных связей. Разложив все результаты и все возможные гипотезы, он разбивает их на пары и выбирает из них самые гармоничные. [63])
Таков и Хаус — в нем тоже соединены две личности, хотя выраженные далеко не столь ярко, как у Холмса. Вот он стоит у исписанной диагнозами доски, искрит бешеной энергией, изводит Кадди, издевается над Кэмерон, Форманом и Чейзом, тычет в них своей тростью — и вдруг внезапно замолкает, удаляется в свой кабинет, расслабленно опускается в кресло и впадает в холмсовское состояние чистой игры воображения, дрейфуя в логическом беспамятстве под музыку Джона Генри Джайлса, как в эпизоде «Отказ от реанимации» (1/9). Эта сцена словно сошла со страниц «Союза рыжих»: «Весь вечер просидел он в кресле, вполне счастливый, слегка двигая длинными тонкими пальцами в такт музыке: его мягко улыбающееся лицо, его влажные, затуманенные глаза ничем не напоминали о Холмсе-ищейке, о безжалостном хитроумном Холмсе, преследователе бандитов». [64]
Переходя из одной ипостаси в другую, Холмс, как известно, искал поддержки в психостимуляторах. Хаус предпочитает викодин, отчасти потому, что лекарство снимает боль и дает ему возможность сосредоточиться на деталях дела, но так же из-за его эйфоризирующего и расслабляющего действия; другими словами, викодин благоприятствует игре воображения и помогает Хаусу справляться с недокодированными абдукциями. [65]