На пороге нового тысячелетия - Аттали Жак. Страница 5
Объемы и стоимость экспорта сырья с Юга будут в дальнейшем снижаться, так как оно все больше утрачивает свое значение в процветающих, богатых регионах в результате постоянно растущей квалификации работников и информации в промышленном производстве. Более того, многие рынки на Севере в большинстве своем останутся закрытыми для экспорта с нищенского Юга. Мексика, например, уже добилась отмены большей части торговых барьеров во взаимоотношениях с Соединенными Штатами, но пройдут долгие годы, прежде чем мексиканские товары проложат себе надежный путь к полкам американских магазинов, как этого добились товары из США, которые можно увидеть в любой местной лавке. Еще более трудный путь ожидает бразильские товары.
В мучительном отчаянии, лишенные всякой надежды, живущие на периферии народные массы будут лицезреть яркую картину процветания и богатства в другом полушарии. В тех южных регионах, которые географически близки к Северу, а в культурном отношении связаны с ним, в частности Мексика, страны Центральной Америки и Северной Африки, миллионы людей будут все сильнее подвергаться искушению богатством, испытывать раздражение и гнев из-за невозможности удовлетворить свои постоянно растущие потребности. Тогда они начнут постепенно отдавать себе отчет в том, что чужое благополучие частично достигнуто и за счет ухудшения условий их жизни, а также хищнического использования окружающей среды. Этих лишенных собственного будущего в век интенсивных воздушных перевозок, телевизионной связи, абсолютно обнищавших людей будут на Севере стричь под одну гребенку и рассматривать как беспрецедентную по масштабам толпу "экономических беженцев" и мигрантов. Переселение народов уже началось: турки живут в Берлине, марокканцы — в Мадриде, индусы — в Лондоне, мексиканцы — в Лос-Анджелесе, вьетнамцы — в Гонконге.
Если Север будет и впредь проявлять пассивность и полное безразличие к их бедственному положению, особенно когда Восточная Европа будет выведена на орбиту процветания благодаря полноценной, широкомасштабной помощи и щедрости Запада при полном пренебрежении его к нуждам Юга, то народы, живущие на периферии, неизбежно поднимут мятеж, а в один прекрасный день начнут и войну. Они постараются снести подобие Берлинской стены, которое в настоящее время возводит Север, чтобы отгородиться от Юга. Это будет война, невиданная в новейшей истории, она будет напоминать губительные набеги варваров в VII и VIII столетиях, когда Европе было нанесено ощутимое поражение и она погрузилась в такое мрачное состояние, которое впоследствии получило название Средневековья. Но на горизонте маячит куда более зловещая и куда менее заметная угроза. Она имеет прямое отношение к самой сути нового мирового порядка и его либеральной идеологии потребительства и плюрализма. Суть любой демократии, как и рынка, — это свобода выбора. И то и другое предоставляет право гражданину-потребителю либо принимать предложения, либо отвергать их независимо от того, о чем в данный момент идет речь — о кандидатах, товарах, политиках или изделиях. Право переизбирать кандидата или же лишать его поста, нанимать или увольнять, изменять систему менеджмента или направлять инвестиции в другую область — такое умение менять, видоизменять, давать задний ход в том, что касается проводимой политики, подбора людей или потока товаров, — основополагающая черта культуры выбора, на которой зиждется потребительский консенсус. Он несет информацию как нашей политической системе, так и нашему экономическому порядку. И то и другое коренится в плюрализме и в том, что можно назвать (вероятно, и неуклюже) принципом обратимости. Мы должны понять одно: ничто в этом мире не создается навечно. Все можно либо обменять, либо отбросить. Такой принцип, хотя он и приемлем на ближайшую перспективу, не может стать надежным якорем для цивилизации. По сути дела, он подрывает главное требование всех цивилизаций: необходимость выжить. Кем бы ни управлялись прежние цивилизации — религиозными орденами или королевскими отпрысками, их правление обычно было длительным. Приведем лишь один пример. Американские туземцы часто говорили о необходимости организации общества таким образом, чтобы удовлетворить требованиям "седьмого, еще не рожденного поколения". Вожди и правители прошлого обычно мыслили категориями столетий, а не понятиями ежеквартальных отчетов о прибылях. Октавио Пас говорил, что "в то время, как примитивные цивилизации существовали в течение тысячелетий, современные цивилизации, которым поклоняются, словно идолам, рушатся через два-три столетия". Чеслав Милош [1] выражает беспокойство в связи с тем, что нигилистское безразличие, наблюдаемое в результате постоянного "прилива перемен", заставляет западную цивилизацию включаться в изнурительную гонку "между процессом дезинтеграции и творческой активностью… балансируя на грани выживания от одного десятилетия к другому".
Социальное головокружение, возникающее из-за принципа обратимости, который обожествляет ближайшую перспективу, превращая непосредственную насущность в некий культ, уже дает о себе знать. Крупномасштабное возрождение религиозного фундаментализма, проявляющееся как на Востоке, так и на Западе, фанатичный отказ от индустриальной жизни радикально настроенных защитников окружающей среды, ностальгия по иерархическим социальным структурам и традициям вызывают в воображении призрак того, что демократические ценности и присущие культуре выбора рыночные принципы будут постоянно подвергаться нападкам или вообще окажутся низвергнутыми. Здесь вполне возможно представить себе множество кошмарных сценариев — от «экологической» диктатуры, возглавляемой каким-нибудь харизматическим деспотом из «зеленых», до выраженной Солженицыным идеи о создании отсталой Славянской республики. Нигилистическое, отчужденное общество потребления может в равной степени вызвать как мощный мятеж, так и всенародную симпатию.
Для предотвращения такой возможности рынок необходимо объединить с демократией. Их пределы должны быть ограничены не консервативными ценностями, обращенными в прошлое, а теми ценностями, которые обеспечивают будущее. Например, культура выбора не должна включать в себя такие процессы, которые безвозвратно изменят, трансформируют саму суть жизни, если, например, предоставить полную свободу манипуляций с генетическим кодом клетки (ДНК) или продолжать уничтожать тропические леса, что в итоге может лишить планету многообразия генетического наследия. Такие жизненно важные процессы следует считать чем-то вроде святилища, священного заповедника основы самой жизни.
Если мы намерены сохранить мир, пригодный для нормального существования, изолировать его от нового, нарождающегося, избежать маниакального стремления к росту производства, что непременно может привести саму цивилизацию к крупному проигрышу в следующем тысячелетии, то нам нужно пересмотреть законы политической экономии и глобальный баланс сил. Такие законы должны базироваться на понимании как истории цивилизаций, так и мутаций будущей культуры, к которым приведут радикальные по характеру технологические новации. Мы не можем позволить нашему будущему стать таким веком, который постоянно подталкивает вперед и даже самым фатальным образом стремится преодолеть границы человеческой жизни, а такая жизнь всегда (во всех предыдущих цивилизациях) определялась биологическими рамками, тем, что Иван Ильич [2] назвал самоограниченной "земной добродетелью".
Великий парадокс глобальной потребительской демократии заключается в том, что право на радость, удовольствие и счастье, право выбора в настоящем на деле может оказаться тем ядовитым снадобьем, которым мы насильно потчуем своих детей. Если человек, этот захребетный паразит, превращает Землю в археологическое безжизненное пространство, это значит, что его мечта о материальном благополучии может уничтожить саму жизнь. Для того чтобы дожить до торжества наших светских идей, нам необходимо новое определение святого.