Разыскания истины - Мальбранш Николай. Страница 11

1 Trait6 de la Nature et de la grace. 3 disc. Pt. 1, chap. X, XII.

Е. СМЕЛОВА

III

Философия Мальбранша открывает в истории французского картезианства новый период, отличающийся иным развитием и более резко выраженным идеализмом. Вопрос о природе и происхождении идей играет в нем большую роль и выдвигается на первое место. Учение о врожденных идеях, за исключением доказательства бытия Божия через идею бесконечного, было оставлено Декартом неопределенным и неполным. Мальбранш же развил все, что было опущено Декартом в теории познания и теории вечных истин.

Рационалистическая метафизика необходимо идеалистична, так как, ища объяснения для понятия бытия, она обращается к познающему индивидууму, к данным психического опыта. С современным субъективным идеализмом, учащим, что дух сам создает свои ощущения и выстраивает их и что ничто не ручается нам в том, что идея, которую мы таким путем составляем о внешнем мире, соответствует на самом деле реальному внешнему миру; идеализм Мальбранша сходен лишь постольку, поскольку дело идет о чувственном познании, ибо, по учению Мальбранша, разум дает себе ощущения и организует их не своею силою, а вследствие связи своей с универсальным Разумом; и истинность, и объективная ценность-рассудочного познания для Мальбранша не подлежат сомнению. В первом издании «Разысканий истины» его идеализм ближе всего подходит к платоновскому, дуалистическому, который признавал за материальным миром самостоятельное, хотя и второстепенное, значение. Правда, разум бессилен доказать бытие материи. Все те движения в мозгу, которые Бог вызывает в нас, когда предметы находятся налицо. Он мог бы вызвать и при отсутствии последних, и мы видели бы и ощущали предметы несуществующие. Чтобы признать существование пространственного мира, Декарт должен был прибегнуть к правдивости Божества, точно так же Мальбранш ссылается на Откровение, на Священное Писание, которое говорит о телах, как о действительно существующих. Философская система его могла вполне обойтись без понятия материи и вместе с Беркли признать материю пустым отвлечением, которому лишь по недоразумению философов приписывается самостоятельная реальность. Но в то время Мальбранш был далек от подобного вывода, и вместе с Декартом он не сомневался в бытии материи и не отрицал его. В тех случаях, когда он настаивал на субъективности тел, на недоказуемости, бытия материи, он имел в виду побороть предубеждение, заставляющее нас сомневаться в реальности сверхчувствительного, — предубеждение, которое обыкновенно опирается на противопоставление материи всему умопостигаемому; следовательно, это было, с его стороны, только методологическим приемом. Мальбранш недолго удержался на этой точке зрения. Когда мы обратимся к пояснениям к «Разысканиям истины» и к «Беседам о метафизике», — мы увидим, что теория идей, составляю-

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

щая в системе Мальбранша одновременно и основу и резюме ее, потерпела существенное изменение. Как только Мальбранш пожелал углубить и уяснить свою мысль, он ввел в свою доктрину теорию умопостигаемой протяженности и тут резко разошелся со всеми платониками. В «Разысканиях истины» он признавал множественность идей о материальных вещах, отдельному предмету соответствовала своя идея; теперь же все идеи о телах он сводит к одной: идее умопостигаемой протяженности. Ход мысли его следующий: идеи отличны от вещей, значит, помимо материальной частичной протяженности, существует протяженность умопостигаемая, идеальная, которая бесконечна. Идеи являются вечными образцами сотворенных существ; значит, умопостигаемая протяженность, есть тот образец, по которому созданы все тела. Идеи божественны, значит, умопостигаемая протяженность божественна. Она сама — божественная субстанция, поскольку последняя имеет отношение к материальным вещам, поскольку она представляет их и причастна им. Итак, Мальбранш открывает в божественной субстанции нечто, являющееся аналогией тому, что существует в мире. Для объяснения материи недостаточно поместить в Боге некоторую вечную идею, соответствующую ей, прибавив, что Бог имеет от вечности силу творить тела. Возникает вопрос: как может Бог иметь идею о материи, как Он может творить тела? Дело идет, следовательно, о том, чтобы в абсолютном существе найти нечто большее, чем идею материальных существ, нечто большее, чем силу творить их, т. е. найти то, что являлось бы и принципом, и причиною этой идеи и этой силы, чрез что абсолютное существо само по себе, бесконечным, необходимым и совершенным образом будет тем, что вещи материальные суть, конечно, условно и несовершенно. Поэтому, объявляет Мальбранш, если Бог имеет идею о телах и может творить их, Он будет протяжен, подобно телам, не будучи, однако, телом. Точно так же Он — дух, но ошибочно было бы представлять его подобным человеческому духу; Он должен быть бесконечной реальностью, содержащей в себе все, что есть и в духовном и в материальном мире. Эта теория умопостигаемой протяженности имела глубокий смысл и выражала стремление преодолеть дуализм картезианства. Вызывая в нас модификацию цветов, умопостигаемая протяженность дает нам ощущения различных тел; следовательно, протяженны сами ощущения и представления; Мальбранш отнимает у материи единственный присущий ей объективный признак и переносит его в мир психический. Так падает противоположение протяжения и мышления.

Эта теория умопостигаемой протяженности дала большинству критиков Мальбранша и историков философии повод видеть в системе Мальбранша скрытый спинозизм и поставить ему в укор боязнь довести свою мысль до конца.' Едва ли можно согласиться с этим

Так Jules Simon в предисловии к изданию трудов Мальбранша. 0116-Laprune в его монографии о Мальбранше. Паульсен также находит невозможным отделять антропоморф-

Е. СМЕЛОВА

взглядом; хотя в доктрине Мальбранша всякое частное бытие исчезает в Едином, Бесконечном, в Том, Кто говорит о себе: «Я сущий», — и все твари рассматриваются как несовершенные ограничения Божественного бытия, однако он далек от отождествления мира с Богом, требуемого пантеистическим воззрением, и в «Христианских размышлениях» он предостерегает от подобного ложного толкования своего учения. В IX Размышлении ученик говорит Учителю: «Я склонен думать, что моя субстанция вечна, что я составляю часть Божественного Существа, что все мои отдельные мысли суть лишь частные модификации Универсального Разума».1 Но Учитель объявляет эту мысль опаснейшим и глубочайшим заблуждением. О Спинозе, с учением которого Мальбранш в то время успел уже познакомиться, он отзывается весьма сурово2 и, противопоставляя ему философский и христианский догмат сотворения мира, спешит указать на существенную разницу между ними: «По моему учению, мир в Боге, а по учению Спинозы, Бог в мире». Для Мальбранша мир является бесконечно малым по отношению к божеству, он сотворен во времени, он несовершенен, даже ничтожен сам по себе, и самое сотворение его нуждается в оправдании: чтобы стать достойным Творца, мир должен быть обожествлен через Иисуса Христа, он лишь переходная ступень к новому миру, духовному храму Божества, небесному Иерусалиму. Бог же его — личный Бог христианской религии.3 Теория умопостигаемой протяженности, по мнению Мальбранша, и дает возможность указать в Боге начало тварей, не отождествляя их с Ним, но для этого умопостигаемую протяженность не следует смешивать с протяженностью сотворенной, с одной стороны, и божественною бесконечностью — с другой, чего не делал Спиноза и многие философы, и, прибавим, толкователи Мальбранша, навязывающие ему

ный теизм от пантеизма: «Существо, творящее все остальные существа из ничего, необходимо есть единственное самостоятельное и истинно существующее существо. На долю вещей сотворенных и сохраняемых не приходится в сравнении с ним никакой самостоятельности; они в отношении к Богу суть проявления и определения его сущности. Всемогущество может все — оно не может лишь дать своим творениям самостоятельности по отношению к самому себе, иначе оно должно было бы дать им несотворенность».