Сборник № 12. К истории теории познания I - Коллектив авторов. Страница 10

Поскольку последние результаты идеализма рассматриваются, как таковые, как следствия рассуждений, они являются a priori, в человеческом духе; поскольку же то же самое, в случае, если рассуждение и опыт действительно совпадают, рассматривается, как данное в опыте, оно называется a posteriori. A priori и a posteriori отнюдь не представляют для окончательного идеализма двух различных вещей, но вполне совпадают; одно и то же рассматривается здесь только с двух сторон, и все различие происходит от того пути, которым мы к нему приходим. Философия антиципирует (предвосхищает) совокупность опыта, мыслит его только в его необходимости, и постольку она, по сравнению с действительным опытом, априорна. Апостериорно число, поскольку оно рассматривается как данное; априорно то же самое число, поскольку оно получается как произведение из множителей. Кто относительно этого иного мнения, тот сам не знает, что он говорит.

Если результаты какой-нибудь философии не совпадают с опытом, то эта философия, несомненно, ложна; ибо она не исполнила своего обещания – вывести весь опыт, объяснивши его из необходимого действования интеллигенции. В таком случае либо вообще неверна предпосылка трансцендентального идеализма, либо вина лежит на данном определенном изложении, злоупотребившем трансцендентальным идеализмом и не давшем того, что оно должно было дать. Так как задача объяснения опыта из его основания раз навсегда заложена в человеческом разуме; так как ни один разумный человек не допустит, что в нем могут быть заложены задачи, разрешение коих безусловно невозможно; так как существуют только два пути для ее разрешения – путь догматизма и путь трансцендентального идеализма, при чем относительно первого можно легко доказать, что он не в состоянии дать того, что он обещает, – то всякий последовательный и твердый мыслитель всегда должен будет допустить второе, т. е. что в рассуждении, в выведении произошла ошибка, предпосылка же сама по себе истинна. При этом никакая неудачная попытка не заставит его удержаться от новой попытки, до тех пор, пока она ему, наконец, не вполне удастся.

Путь этого идеализма, как видно, идет от находимого в сознании основоположения (наличествующего, однако, в нем лишь в силу свободного акта мышления) к совокупности опыта. То, что лежит между обоими, есть его подлинная почва. Это – не факт сознания, это не входит в объем опыта; как могло бы нечто подобное называться философией, раз задача философии – вскрыть основание опыта, основание же необходимо лежит вне обосновываемого? Это – произведение свободного, но закономерного мышления. – Последнее станет особенно ясным, если мы еще несколько подробнее рассмотрим основное утверждение идеализма.

Безусловно постулируемое, показывает он, невозможно без условия второго [постулата], этот второй невозможен без условия третьего и т. д.; так что из всего выставляемого им ничто невозможно в отдельности, но каждое отдельное возможно лишь в соединении со всеми. Таким образом, по его же собственному утверждению, в сознании наличествует лишь целое, и это целое и есть именно опыт. Он хочет подробнее узнать его, поэтому он должен его анализировать, притом не слепо, на ощупь, но по определенному правилу построения (составления), так, чтобы он воочию видел бы возникновение целого. Он может это, потому что он может отвлекать, потому что в свободном мышлении он во всяком случае может схватить единичное в отдельности. Ибо в сознании наличествует не только необходимость представлений, но также и их свобода, при чем свобода эта опять-таки может действовать либо закономерно, либо по правилам. Целое дано ему с точки зрения необходимого сознания; он находит его так же, как он находит себя самого. Лишь ряд, возникший чрез сложение этого целого, производится свободою. Тот, кто предпринимает этот акт, сознает его, и он как бы закладывает новую область в своем сознании; кто не предпринимает его, для того обусловленное им совсем не существует. – Химик составляет какоенибудь тело, например, какой-нибудь определенный металл, из его элементов. Простой смертный видит хорошо знакомый ему металл, химик – соединение тела и определенных элементов. Видит ли каждый из них нечто иное? Думается, что они видят одно и то же, только другим образом. То, что видит химик, есть a priori, он видит единичное; то, что видит простой смертный, есть a posteriori, он видит целое. – При этом остается только следующее различие: химик должен сначала анализировать целое, чтобы потом быть в состоянии составлять его, потому что он имеет дело с предметом, правило составления (построения) которого до анализа ему не может быть известно; философ же может составлять (построять) без предварительного анализа, потому что правило своего предмета, разум, он уже знает.

Итак, содержанию философии не присуща никакая другая реальность, кроме реальности необходимого мышления, при условии желания мыслить вообще чтонибудь об основании опыта. Интеллигенцию можно мыслить только действующей (tätig), и при том ее можно мыслить действующей лишь таким определенным образом, утверждает философия. Этой реальности для нее вполне достаточно; ибо из нее 23явствует, что никакой другой вообще не существует.

Наукословие стремится развить обрисованный здесь окончательный критический идеализм. Сказанное в конце содержит понятие наукословия, и относительно него мне не приходится выслушивать никаких возражений; ибо что я хочу делать, это никто не может знать лучше меня самого. Доказательства невозможности вещи, осуществляющейся и отчасти уже осуществленной, только смехотворны. Единственное, что остается, это, держась самого выполнения, рассмотреть, дает ли оно то, что обещает?

Ф.В. ШЕЛЛИНГЪ. Современная литографiя г-жи Брандтъ.

Ф. В. Й. Шеллинг.

Философские письма о догматизме и критицизме 24

Ряд обстоятельств убедил автора этих писем в том, что границы, проведенные «Критикой чистого разума» между догматизмом и критицизмом, для многих друзей этой философии еще недостаточно резко определены. Если он не ошибается, из трофеев критицизма собираются ныне построить новую систему догматизма, которой всякий искренний мыслитель предпочел бы, пожалуй, простое восстановление прежнего его здания. Рассеять вовремя эту путаницу, которая истинной философии обыкновенно приносит гораздо более вреда, нежели самая зловредная, но при том последовательная система философии – это хотя и неприятное, но, конечно, не излишнее дело. – Автор избрал форму писем, полагая, что в этой форме ему яснее всего удастся выразить свои идеи, а в данном случае ему более, чем когда бы то ни было следует заботиться о ясности. Если непривычному читателю изложение в иных местах покажется слишком резким, то автор просит объяснить эту резкость исключительно лишь его живейшим убеждением во вреде оспариваемой системы.

Я понимаю Вас, дорогой друг! Вам кажется более достойным бороться с абсолютной Силой (Macht) и погибнуть в борьбе, нежели заранее оградить себя от всякой опасности с помощью морального Бога. Несомненно, эта борьба с Неизмеримым есть не только самое возвышенное, что в силах помыслить человек, но, как мне думается, даже есть начало всего возвышенного. Но я хотел бы знать, как, по Вашему, догматизм объясняет самую силу, в которой человек противопоставляет себя Абсолюту, и чувство, сопровождающее эту борьбу. Последовательный догматизм приходит не к борьбе, но к подчинению, не к насильственной, но к добровольной гибели, к тихой покорности и преданности абсолютному объекту: всякая мысль о сопротивлении и борющемся самоутверждении есть контрабанда, перешедшая в догматизм из другой, лучшей системы. Но зато покорность эта имеет чисто эстетическую форму. Тихая преданность (Hingabe) Неизмеримому, успокоение в лоне мира, – вот, что на другом полюсе искусство противопоставляет той борьбе: стоическое спокойствие духа, спокойствие, ожидающее или уже завершившее борьбу, стоит по середине.