Сборник № 12. К истории теории познания I - Коллектив авторов. Страница 25

Прежде, чем идти дальше, мы должны, исходя из этого центрального пункта описанной выше сферы созерцания, восполнить определение ее одной еще недостающей чертой. – Только чрез слепое влечение, которому недостает единственно возможное направление долженствования, способность получает в созерцании характер неопределенности; она получает характер бесконечности там, где она схематизируется, как абсолютная, и, по крайней мере, характер многообразия там, где она дана, как определенная, например, как принцип. От этого влечения и отрывается способность посредством упомянутого только что акта умопостижения, – отрывается, дабы устремиться к Единому. Как очевидно, что для порождения этого единства ей нужен был особый акт, причем, прежде всего, необходимо было внутреннее и непосредственное единство в самой способности, – ибо только при этом условии оно могло бы быть усмотрено также и вовне, в схеме, – точно так же очевидно, что в сфере созерцания способность не была созерцаема как Единое, но как многообразное; способность эта, лишь чрез самосозерцание ставшая Я, в этой сфере не была Единым Я, но необходимо распадалась на мир отдельных Я.

Правда, все это не в форме самого созерцания. Первоначально схематизирующий принцип и принцип, познающий эту схему, как схему, непосредственно и в действии ее становления, численно составляют необходимо одно, а не два; и точно так же в области созерцания непосредственно созерцающее свой процесс созерцания – есть нечто единственное, в себе замкнутое, обособленное, недоступное в этом отношении никому другому: индивид каждого отдельного, которым каждый может на этом основании обладать только одним. Но зато это разделение на разные Я необходимо должно совершиться в той форме, в которой исключительно только может быть порождено и единство, – в форме мышления: дабы описанный индивид, сколь ни остается он единичным в непосредственном самосозерцании, постигая себя в мышлении, нашел себя единичным в мире равных ему индивидов; и дабы, не будучи в состоянии созерцать этих последних так, как он созерцает самого себя, непосредственно и как свободные принципы, – он мог познавать их, как таковых, лишь чрез посредство умозаключения от способа воздействия их на чувственный мир.

Из этого дальнейшего определения сферы созерцания, а именно, что в ней единый через свое бытие от Бога принцип распадается на множество, следует еще и другое. Само это распадение в Едином мышлении и долженствующее при этом все же иметь место взаимное признание были бы невозможны, если бы объектом созерцания и действия всех не был один и тот же, для всех равный, мир. Созерцание чувственного мира имело место лишь для того, чтобы на фоне этого мира стало зримым Я, как абсолютно долженствующее. А для этого именно вполне достаточно, чтобы созерцание такого мира просто лишь существовало; каково это его существование, это уже совсем неважно, так как для этой цели годится любой вид созерцания. Но Я должно еще, кроме того, познать себя как единое в данном множестве разных Я, а для этого необходимо, кроме упомянутых уже общих определений чувственного мира, еще также и следующее; чтобы мир этот был одним и тем же для каждого созерцающего индивида. Одно и то же пространство и одно и то же наполнение его для всех; хотя индивидуальной свободе и предоставляется постигать это общее наполнение в индивидуальной временной последовательности. Одно и то же время и одно и то же заполнение его чувственными событиями для всех; хотя каждому в его собственном мышлении и действии предоставляется заполнять его на свой собственный лад. Долженствование зримости долженствования (§8), как оно исходит от Бога, основано ведь на едином принципе так же, как от Бога исходит только единый принцип; и таким-то образом, вследствие единства способности, всякому индивиду безусловно возможно схематизировать, и всякий, при условии, что он находится на пути усмотрения долженствования, необходимо должен схематизировать свой чувственный мир по закону этой первоначальной согласованности. Я мог бы сказать: он просто может и необходимо должен, при упомянутом условии, конструировать истинный чувственный мир; ибо этот последний, кроме выведенных выше всеобщих и формальных законов, не имеет никакой иной истины и реальности, кроме этой всеобщей согласуемости.

Вернемся назад к чистому мышлению. – Последнее усмотрело, что знание может быть только схемой божественной жизни. В этом мышлении я обладаю знанием не непосредственно, но лишь в схеме; еще менее непосредственно обладаю я божественной жизнью, но имею ее лишь в схеме схемы, во вдвойне умерщвленном понятии. Я должен отдать себе отчет (besinnen), – а такая способность непосредственно отдавать себе отчет должна, на ниже указываемом основании, заключаться в общей способности, – я должен отдать себе отчет в том, что Я усматриваю только что сказанное, что поэтому я могу это усматривать, что, так как, согласно установленному сейчас взгляду, знание есть обнаружение Бога (Ausdruck Gottes), также и сама эта способность есть его обнаружение, что способность существует налицо для того, чтобы осуществляться, что я поэтому, в силу моего бытия от Бога, должен усмотреть это. Только путем отдачи себе такого отчета прихожу я к взгляду, что я безусловно должен; но я должен придти к этому взгляду; поэтому, как это и следовало показать, абсолютная способность отдавать себе такой отчет необходимо должна заключаться во всеобщей способности, опять-таки в силу моего бытия от Бога. Вся эта описанная теперь сфера открывается поэтому как долженствование узрения (Ersehen): что Я, узренный уже в сфере созерцания принцип, что Я должен. В ней Я, делаемое чрез простую отдачу себе отчета непосредственно видимым как принцип, есть принцип схемы, как это сказывается в установленном выше взгляде о знании, в его единстве и о божественной жизни, как носитель этого знания, во взгляде, к которому, отдавши себе в нем непосредственно отчет, я в состоянии прибавить: я мыслю это, я порождаю этот взгляд. Это знание с помощью принципа, видимого непосредственно как принцип, зовется, как сказано, чистым мышлением, в отличие от знания с помощью непосредственно невидимого принципа, т. е. созерцания.

Итак, чистое мышление и созерцание не совпадают, – до того не совпадают, что последнее отменяется первым вплоть до своего принципа и уничтожается. Связь их, однако, устанавливается тем, что последнее обусловливает фактическую возможность первого; а также тем, что проявившееся в созерцании Я остается в своей простой схеме (ибо в своей действительности оно уничтожается вместе с влечением) также и в чистом мышлении, отдавая себе в этом отчет.

В этом описанном мышлении я мыслю только знание, как могущее быть схемой божественной жизни, и так как возможность эта есть устремленное к бытию обнаружение Бога, как долженствующее быть ею; однако, никоим образом я не есмь эта схема. К тому, чтобы быть ею действительно, не может принудить меня никакая сила; также как прежде никакая сила не могла меня принудить осуществить даже только созерцание истинного чувственного мира или возвыситься до чистого мышления и тем самым до действительного, но пустого усмотрения абсолютно-формального долженствования. Это – в моей власти; а так как все фактические условия уже выполнены, то это непосредственно в моей власти.

Если теперь, отвергнув с одной стороны ничтожное созерцание, с другой – пустое умопостижение (Intelligieren), я, с абсолютной свободой и в полной независимости от них, буду осуществлять свою способность, – что возникнет тогда? Схема, т. е. знание, известное уже мне через умопостижение, как схема Бога, которое, однако, в ныне совершившемся знании является мне непосредственно как то, что Я безусловно должен. Знание, содержание которого не проистекает ни из чувственного мира, ибо мир этот уничтожен, ни из рассмотрения простой формы знания, ибо я отверг также и ее; но которое существует налицо так, как оно есть, просто чрез самого себя, так же, как и божественная жизнь, которой оно есть схема, существует так, как она есть, просто чрез самое себя.